Было бы упрощением сводить объединение Европы
к сложностям отношений России и Запада. Берлинская стена была
разрушена, но на континенте за 30 лет было понастроено множество
заборов, изгородей и плетней – между «старой» и «новой» Европой,
между европейским Севером и европейским Югом, между старыми
либералами и новыми популистами и т.п. Для британцев символом
провала «европейского проекта» выступает болезненный развод Лондона и Брюсселя, для стамбульской элиты – очевидный провал попыток Турции прорваться в Европейский союз. При этом новые европейские перегородки часто проходят не между странами континента,
а внутри этих стран.
1. Я встретил падение Стены в Берлине и, более того, лично участвовал в ее разрушении – в самом буквальном смысле слова. Настроение у всех участников этой импровизированной акции около Бранденбургских ворот было приподнятое, все мы, включая не только немцев, но и затесавшихся в их ряды иностранцев, были полны энтузиазма, взаимной любви и готовности, взявшись за руки, дружно маршировать по дороге к единой Европе. Хочу особо отметить: я как советский человек не чувствовал никакого дискомфорта или чувства неловкости; победа над Стеной воспринималась как наш общий триумф над прошлым, как символ окончания «холодной войны». При этом, конечно, присутствовало и ощущение нереальности происходящего. Как если в один прекрасный день ученики пришли бы в школу и внезапно не нашли там ни одного из строгих и надоевших учителей. В общем, «праздник непослушания» удался на славу.
Подобное ощущение абсолютной и какой-то детской вседозволенности я испытал в жизни еще только раз – в августовские московские дни 1991 г. И в том, и в другом событии было что-то от европейского маскарадного карнавала с его шумным весельем, уличными плясками и песнями. Тогда мы как-то подзабыли, что в европейской традиции за раскованным и веселым карнавалом с неизбежностью следует долгий и строгий Великой пост. Очень скоро история нам об этом напомнила.
2. Причин было много самых разных и с той, и с другой стороны рухнувшей стены. Но если не вдаваться в конкретные ситуации и в отдельные решения, то я сказал бы, что победа над Стеной далась нам слишком легко. Эта победа произошла слишком быстро, как счастливая развязка в детской сказке, как нежданный подарок судьбы. Многим, и мне в том числе, тогда показалось, что дело сделано, самый трудный период уже позади, а дальше остаются преимущественно частные, технические вопросы «притирки» двух частей Европы друг к другу.
Но это оказалось совсем не так – в ноябре 1989 г. настоящая борьба за единую Европу не завершилась, а только начиналась. Увы, мое поколение и на Востоке, и на Западе оказалось неготовым к этой борьбе, и печальные плоды этой неготовности мы пожинаем три десятилетия спустя.
3. Мне не нравится термин «геополитика» – этот термин часто используют, когда не хотят разбираться в конкретных групповых или личных интересах, анализировать причинно-следственные связи и думать об альтернативных сценариях развития тех или иных процессов. Но, конечно, подлинное объединение Европы было задачей колоссального исторического масштаба, и многочисленные препятствия на пути ее решения не могли не возникнуть.
При любых обстоятельствах трудно предположить, что Россия могла бы превратиться во «вторую Польшу», а Украина – стать «второй Словенией». Тут работают многочисленные объективные факторы – социально-экономические, исторические, культурно-антропологические и иные. Но мне кажется, что история вполне могла бы покатиться по другим рельсам, если сложились бы несколько иные субъективные обстоятельства. Например, если на президентских выборах 1992 г. в США победил бы Джордж Буш-старший, а не Билл Клинтон. Или если лучше работала бы «химия» в личных отношениях между Владимиром Путиным и председателем Европейской комиссии Жозе Баррозу. Но, повторяю, объединение Европы в любом случае было исключительно трудным, кропотливым и в чем-то даже рискованным предприятием, к которому на Востоке и на Западе оказались не готовы.
Кстати, было бы упрощением сводить объединение Европы к сложностям отношений России и Запада. Берлинская стена была разрушена, но на континенте за 30 лет было понастроено множество заборов, изгородей и плетней – между «старой» и «новой» Европой, между европейским Севером и европейским Югом, между старыми либералами и новыми популистами и т.п. Для британцев символом провала «европейского проекта» выступает болезненный развод Лондона и Брюсселя, для стамбульской элиты – очевидный провал попыток Турции прорваться в Европейский союз. При этом новые европейские перегородки часто проходят не между странами континента, а внутри этих стран.
Впервые опубликовано в журнале «Мир перемен».
