Распечатать
Оценить статью
(Нет голосов)
 (0 голосов)
Поделиться статьей
Виталий Наумкин

Научный руководитель Института востоковедения РАН, академик РАН, вице-президент РСМД

Апрель стал месяцем бурной внешнеполитической активности России на ближневосточном направлении. Москву успели посетить немалое число лидеров ближневосточных государств, российские дипломаты провели в российской столице вторую консультативную встречу между представителями сирийского правительства и сирийской оппозиции, российские самолеты эвакуировали из Йемена всех российских граждан, а также обратившихся за помощью граждан иностранных государств, в том числе США и стран Евросоюза, Россия приняла активное участие в успешном доведении до промежуточного финала переговоров между Ираном и «шестеркой», ее дипломаты работали над проектами резолюций Совета Безопасности ООН, представляя свои варианты, и т.д.

Некоторые принятые российским руководством в этой связи решения оказались весьма неожиданными. Среди них – объявленное президентом Владимиром Путиным снятие запрета на поставки ракетно-зенитных комплексов С-300 в Иран, что вызвало негативную реакцию со стороны ряда влиятельных глобальных и региональных игроков, особенно Израиля, с которыми в последнее время Россия успешно развивает многостороннее сотрудничество. Показательно, что, объясняя принятое решение, российские официальные лица приводят не только коммерческие и репутационные (связанные с приостановлением контракта от 2007 г. в 2010 г.), но и политические аргументы. Так, в частности, Путин в ходе своего четырехчасового телевизионного общения с гражданами по «Прямой линии» 17 апреля заявил: «Израилю это абсолютно не угрожает. Это исключительно оборонительное оружие. Более того, мы считаем, что в условиях, которые складываются в регионе, особенно в связи с событиями в Йемене, поставки оружия подобного рода являются сдерживающим фактором.» Сергей Лавров высказался еще яснее: «Для Ирана современная система ПВО сейчас очень актуальна, особенно с учетом эскалации напряженности в регионе, в том числе вокруг Йемена». Предполагать, как эти делают некоторые западные аналитики, что за этим решением стоит стремление Москвы сорвать сделку «шестерки» с Ираном, не стоит. Во-первых, поставки систем начнутся не очень скоро и, во-вторых, Иран так же не столь быстро займет такое место на нефтегазовом рынке, чтобы серьезно потеснить на нем Россию.

Но важно, что озабоченности израильских лидеров в данном случае не были приняты во внимание. Напомню, что в недавнем прошлом именно с учетом возражений Израиля Москва отменила поставки аналогических систем в Сирию, о чем упомянул Путин во время своей «Прямой линии». Не менее неожиданным было решение Москвы не применять вето против проекта резолюции СБ ООН по Йемену, в котором были учтены не все предложения российской стороны. Из столиц аравийских государств, как известно, даже послышались слова благодарности в адрес российского руководства. Несомненно, это решение не понравилось Тегерану, но дает ли это основание для примитивного объяснения размораживания контракта по С-300 с Ираном желанием «подсластить пилюлю»?

Необычным была активность Кремля на ливийском направлении, которое уже виделось многими для нее проигрышным. 14-15 апреля – уже второй раз в этом году – побывал в Москве глава ливийского правительства в Тобруке Абдалла ат-Тани. Он заявлял, что главной целью его визита было стремление добиться от России участия в «восстановлении стабильности и военной мощи Ливии.» Однако договориться о немедленных поставках оружия премьеру не удалось. Спецпредставитель президента по Ближнему Востоку и Африке Михаил Богданов заявил, что Москва может начать поставки оружия в эту страну лишь после снятия эмбарго Совбезом ООН. В то же время Россия, как он отметил, «придерживается мнения, что в Ливии существует законное правительство, которому следует помочь укрепить свои позиции». Россия, по его словам, не только заинтересована в поставках оружия в Ливию, но и готова «оказывать содействие в укреплении ливийской армии, госорганов и сил правопорядка («Независимая газета», 17 апреля 2015 г.). Во время визита обсуждался вопрос об актуализации старых российских контрактов, в частности, по строительству в Ливии железной дороги и разведки энергоресуров.

В эти же апрельские дни в Москве побывал и глава Палестинской автономии Махмуд Аббас. Хотя детали переговоров на высшем уровне неизвестны, об их серьезности свидетельствует то, что 17 апреля вопрос о ближневосточном урегулировании обсуждался на заседании Совета безопасности России, где обычно президент обсуждает с его членами лишь наиболее важные вопросы внешней политики и ситуации в мире. Это явно можно трактовать как признак повышения места данного вопроса на шкале внешнеполитических приоритетов страны. Однако до сих оставалось непонятным, может ли идти речь о каких-либо новых инициативах Москвы или лишь о возможном нарастании ее активности, допустим, в рамках ближневосточного квартета посредников. О какой бы то ни было смене курса по палестинской проблеме, в основе которого лежат соответствующие резолюции Совета Безопасности ООН, речь идти не может. Россия продолжает выражать свою приверженность концепции мирного процесса. Но можно предположить, что она приложит новые усилия к тому, что содействовать объединению палестинских организаций, разрозненность которых продолжает препятствовать их вступлению в переговорный процесс с Израилем. Одним из факторов активизации деятельности России в попытках оживить буксующее ближневосточное урегулирование является ее желание сохранить в условиях кризиса отношений с западными партнерами, прежде всего – США, взаимодействие в тех областях, где их позиции близки, накоплен позитивный опыт и где вообще без России вообще трудно достичь прогресса.

В то же самое время некоторые арабские аналитики обратили внимание на продолжающиеся нападки отдельных российских аналитиков на ближневосточную политику Москвы. В частности, это выступление на конференции по международной безопасности, проводившейся в российской столице 16-17 апреля с.г., известного своими критическими высказываниями по поводу деятельности российского внешнеполитического ведомства в сфере ближневосточной политики Евгения Сатановского, регулярно появляющегося в эфире на основных каналах российского ТВ. Вслед за поддержкой Россией проекта резолюции СБ ООН о необходимости прекращения оккупации арабских палестинских земель Сатановский в начале этого года даже обвинил российскую дипломатию в «предательстве национальных интересов», сказав при этом: «Либо МИД России живет в советские времена, либо, что еще хуже, дипломаты отрабатывают свой собственный бизнес, либо лоббирование престарелых, но влиятельных коллег заставило их занять эту позицию». Под последними, как предположил один из знакомых журналистов, эксперт явно имел Евгения Примакова, который давно является объектом его нападок.

На этот раз Сатановский сделал заявление, суть которого в том, что нет необходимости создавать какое-то новое арабское государство, а именно палестинское, в условиях, когда все другие арабские государства, как он сказал, рушатся на глазах. Конечно, хорошо, что эксперт имеет возможность выразить свою точку зрения, противоречащую официальной позиции государства. Но горячо обсуждавшие со мной это выступление в кулуарах конференции арабские участники и журналисты выражали недоумение по поводу того, что эксперту здесь была предоставлена трибуна солидной официальной конференции (на ней выступали Сергей Лавров, Сергей Шойгу и другие официальные лица), и он был едва ли ни единственным представителем экспертного сообщества, которому было дано слово на посвященной региону секции. Арабские журналисты недоуменно задавали вопрос, не было ли это выступление сигналом того, что в Москве задумались о ревизии плана создания арабского палестинского государства рядом с Израилем. Я в ответ выражал мнение, что глубоко убежден в отсутствии каких бы то ни было оснований для такого толкования, поскольку ангажированность эксперта в отношении всего, что касается арабского и исламского мира, широко известна и не отражает официальной государственной позиции.

Не меньшее удивление у международных обозревателей вызвали прямые обвинения Катара, Турции и Саудовской Аравии в поддержке исламского терроризма в том же выступлении данного эксперта. С учетом особо бурно развивающихся отношений между Анкарой и Москвой такое обвинение из уст эксперта, которого иногда считают комментатором, близким к Кремлю и, как минимум, влияющим на общественное мнение, выступающего на официальном мероприятии, как говорили в приватных беседах со мной гости из региона в кулуарах конференции, также заставляет задуматься. Обычно такие высказывания в отношении близких партнеров принято делать в конфиденциальном порядке, за закрытыми дверьми. Но и здесь, я уверен, речь должна идти лишь о личной позиции эксперта, отражающей взгляды небольшой группы лиц.

Подводя итоги сказанному, можно сделать несколько выводов по поводу ближневосточной политики Москвы на настоящем этапе. Для нее характерно следующее. Во-первых, это, по-прежнему, сильный акцент на двусторонних связях. Во-вторых, стремление воздерживаться от конфронтационных заявлений и, тем более, действий в отношении тех государств, с которыми у нее существуют разногласия по тем или иным вопросам мировой и региональной политики. Так, критика действий сил арабской коалиции, применяющей силу против движения «Ансарулла» в Йемене, не мешает Москве продолжать активно развивать отношения с Египтом. В-третьих, диверсификация, стремление развивать отношения среди прочих с государствами, находящимися между собой в конфликтных отношениях. В-четвертых, это активные контакты помимо официальных властей (чем в прошлом ограничивалась российская дипломатия) также и с оппозиционными силами. В-пятых, это стремление играть посредническую роль в конфликтных ситуациях, не претендуя на монополию и не противопоставляя себя другим игрокам и, в первую очередь, ООН.

Источник: «Al-Monitor»

Оценить статью
(Нет голосов)
 (0 голосов)
Поделиться статьей
Бизнесу
Исследователям
Учащимся