И.Тимофеев: Сейчас много говорят и пишут об «арабской весне», в частности о тех факторах, которые привели к серии революций. Как Вы думаете, можно ли выделить какие-либо факторы, которые были бы общими для всех стран, где произошли революционные события? Или в каждом случае речь идет все же о конкретном наборе факторов?
А.Васильев: Я думаю, что и то, и другое. Как мне кажется, общим знаменателем оказалось совпадение некоторых элементов - социально-политического кризиса, психологического настроя масс, молодежной составляющей (так называемый «молодежный бугор») и роли информационных технологий. Кроме того, в качестве общих факторов можно назвать коррупционность режимов, их полицейский авторитарный характер, разрыв между элитой и низами, слишком задержавшиеся у власти лидеры, которых само общество переросло. Это наложилось на то, что в какой-то момент массам стало невозможно жить по-старому, то есть люди сказали: «Хватит!». Это произошло в условиях, когда молодежная составляющая арабских обществ необычайно велика и вряд ли когда-нибудь процент молодежи будет иметь такие высокие показатели. Около 20-30 лет назад в арабских странах улучшились медицинские условия, упала детская смертность, а фертильность женщин оставалась на прежнем уровне. Что интересно, она начала снижаться и продолжает снижаться, но как раз в те годы резко выросло число так называемых «вновь появляющихся на свет граждан». Они уже достигли сейчас возраста 20-30 лет, у них улучшилось образование и соответственно запросы, желания и требования. Однако возможности выполнения этих желаний и требований в обществе либо отсутствовали, либо были недостаточными. Массовая безработица или невозможность найти занятие, соответствующее тем стандартам, которые молодые люди для себя сформировали, вывели их на улицы. Стоит отметить, что это наиболее подвижная часть общества, а элиты арабских государств оказались не в состоянии реагировать на такие новые элементы социальных противоречий.
Здесь также необходимо вспомнить и о внешних факторах. Ведь к реформам на Ближнем и Среднем Востоке призывали и США, и страны Западной Европы. Достаточно вспомнить программу «Большого Среднего Востока», потом его иначе называли «Новый Средний Восток». Это все подразумевало, что должна идти постепенная демократизация. Однако противоречивость позиций стран Запада (прежде всего, США) состояла в том, что с одной стороны, они осознавали необходимость реформ, а с другой стороны, состояли в реальном военно-политическом союзе с авторитарными режимами этого региона.
Если мы будем говорить о роли информационных технологий, то в какой-то степени в Соединенных Штатах нет единого центра внешней политики. Некоторые разрозненные центры готовили людей (ту же молодежь) к протестам с использованием информационных технологий, ненасильственных средств борьбы, но все-таки существовала надежда на то, что реформы произойдут «сверху». Правящие элиты закостенели в своих привилегиях, у них перед глазами был пример саморазрушения советской номенклатуры – они не хотели идти по этому пути и довели все до точки кипения, до точки взрыва.
Когда задают вопрос: «А как же Ливия?», то можно ответить, что все эти показатели были и в Ливии. Кстати, Муаммар Каддафи как лидер последние годы полностью удовлетворял Запад: он выплатил компенсации по «Боингу», отказался от ядерного и другого оружия массового уничтожения, открыл страну для нефтяных компаний, начал приватизацию. Однако он отстал от событий, и когда можно было, вспомнив старые грехи, убрать его, и произошло вмешательство НАТО в эти события. Тем не менее, были допущены просчеты, ибо оказалось, что за Каддафи идет очень большая часть населения – до сих пор продолжается сопротивление представителям западных сил.
Если говорить о специфике произошедших событий, то я уже в качестве примере упомянул Ливию. Стоит сказать, что в каждой стране своя специфика, зависящая от наличия или отсутствия в стране каких-либо демократических традиций. Ведь они в какой-то мере существовали и в Тунисе, и в Египте – независимая адвокатура, какие-то, хоть и подавляемые СМИ, парламентские традиции, пусть и извращенные. Например, в Египте стабилизирующую роль в попытке трансформировать власть сыграла армия, до сих пор пользующаяся уважением со стороны населения. В Тунисе армия при прежнем президенте была отодвинута на второй план, а большую роль играли президентская гвардия и силы внутренней безопасности. В Йемене, где идет ползучая гражданская война, решать будут объединения племен, одни из которых поддерживают действующего президента, а другие – оппозицию. Такого влияния племенного фактора в Египте ведь практически нет.
Конечно, огромную роль во всех этих событиях играют мусульманские политизированные организации: «Братья-мусульмане» в Египте, «Ан-Нахда» в Тунисе и достаточно экстремистские мусульманские группы, связанные с «Аль-Каидой», в Ливии.
В связи с этим, отвечая на Ваш вопрос, я свел все к тому, что есть и общие, и специфические черты этих событий. Если добавить, скажем, религиозный фактор, то одно дело – «Братья-мусульмане» в Египте, явно стремящиеся идти по пути турецкой исламисткой партии. Они становятся ближе к центру, и там уже появились крайне правые исламисты - салафисты. Те же «Братья-мусульмане» в Сирии уже являются представителями более крайнего крыла, у которого достаточно старые и кровавые счеты с существующим в Ливии режимом. Если же взять маленькое островное государство Бахрейн, то там уже выступления начались несколько месяцев назад. Это страна с очень высоким уровнем жизни, достаточно высоким ВВП на душу населения – примерно 30-40 тыс. долларов. Однако проблема заключается в том, что в стране проживает шиитское большинство (75-80% населения), которое не пускали ни в бизнес, ни в политику. Правящая династия, вооруженные силы, высшие эшелоны власти и бизнеса – это сунниты. Именно на этой базе и развивалось социально-политическое столкновение.
Вот конкретные примеры разных ситуаций в разных странах.
И.Тимофеев: Все-таки кто выиграл, а кто проиграл? Точнее, кто выигрывает, а кто проигрывает из глобальных и региональных игроков в результате «арабской весны»?
А.Васильев: Вы знаете, на этот вопрос пока невозможно ответить. Совершенно ясно, что новые режимы, какие бы они ни были по своему характеру, будут несколько дальше отстоять от военно-политического союза, например, с США, чем прежние режимы. По моему убеждению, когда речь заходит об экономических вопросах, никакой альтернативы сотрудничества арабских стран с Западом нет. Они должны будут сотрудничать и соответственно находить компромиссы.
Из проигравших сторон можно назвать Израиль. Надо сказать, что его устраивало прежнее статус-кво, «ни мира, ни войны», но практически мир, который продолжался почти сорок лет. Сейчас израильскую правящую элиту очень беспокоит непредсказуемость на её границах и линиях перемирия. Я не знаю, чем кончится ситуация с движением палестинцев, требующих на волне арабских революций признания их в качестве государства-члена ООН и сумеют ли собрать необходимое большинство США и Израиль, чтобы провалить в ГА ООН резолюцию. Тем не менее, это показывает, что, имея полное военное превосходство над соседями, в политическом плане Израиль проигрывает, и политического решения тоже нет.
Если говорить о России, то она была почти нейтральна в этих событиях. Наша роль несравнима с той, что играл СССР на Ближнем Востоке. У нас есть определенный спектр интересов. Я предполагаю, что какие бы режимы ни пришли к власти в арабских странах, задачи России заключаются в признании реальных фактов и в установлении сотрудничества с этими режимами. Какой-то сегмент сотрудничества будет у нас и в экономической сфере. Для меня наиболее яркий пример такого рода – это Эфиопия. Ведь с помощью СССР появился Менгисту и установил псевдокоммунистический режим в Эфиопии, который затем рухнул под ударами оппозиции. В начале 1990-х годов России было не до этой страны, но новый режим вновь установил с ней достаточно широкое сотрудничество, в частности в военно-технической сфере.
Поэтому есть какие-то геополитические факторы, которые будут толкать Россию и арабские страны навстречу друг другу. Конечно, сегмент этого сотрудничество достаточно ограничен, но это вызвано, в первую очередь, внутренней слабостью нашей страны. Нам предстоит решать внутренние проблемы и тогда уже внешнеполитические успехи будут производными от их решения. Однако для их решения нужны и внешнеполитические шаги в интересах России.
И.Тимофеев: На фоне «арабской весны» много говорится о росте влияния Турции. Насколько серьезен этот рост? Существует турецкий потенциал и турецкое реальное влияние. Чего больше? Потенциал и при наличии какого-то неиспользованного влияния или больше влияния, но при недостаточном потенциале?
А.Васильев: Я бы не так формулировал вопрос. Сейчас влияние турок действительно в регионе растет. Это факт. Турция находится на экономическом подъеме – она занимает где-то 16 место по ВВП в мире. Это очень неплохой показатель её развития. Естественно, что арабы смотрят на Турцию как на желанный предмет для подражания. У турок не получается полномасштабное вхождение в ЕС – их там боятся, потому что Турция демографически превзойдет Германию. Более того, есть мусульманская составляющая. Поэтому турецкое руководство обращает свое внимание на старую сферу интересов бывшей Османской империи. Но именно слово «Османская империя» ставит барьер на пути реального политического руководства и на возможность объединить всех арабов. Все помнят, чем была Османская империя, повторение истории невозможно. Это все досужие вымыслы. Экономический потенциал Турции, хоть он и растет, несравним для арабов как рынок, как поставщик технологий, как поле взаимной торговли. Экономика Турции несравнима ни с Западной Европой, ни с Соединенными Штатами. Поэтому есть определенное усиление позиций Турция, но не стоит придавать этому большое значение. Это просто новые реалии и надо знать их пределы и возможности.
И.Тимофеев: Спасибо большое!
