Не могу припомнить случая, когда Министерство иностранных дел, ведомство по определению консервативное и неукоснительно следующее официальной линии, публично выражало бы несогласие с позицией руководства страны, да еще и повторяло его несколько раз. Даже в 1990-е годы, когда МИД возглавлял Евгений Примаков, отнюдь не являвшийся единомышленником президента Ельцина и правящей группы, открытых противоречий старались избегать. Тем примечательнее критика Сергеем Лавровым принятого российским парламентом ответа на американский «акт Магнитского», точнее, его конкретного раздела, запрещающего усыновление российских детей в США.
В июле 2012 году дипломаты, которые действовали по указанию органов российской исполнительной и законодательной власти, добились подписания с Соединенными Штатами договора об усыновлении. В силу он вступил только 1 ноября, то есть в любом случае делать вывод о том, функционируют установленные там нормы контроля и надзора или нет, еще неправомерно.
Само принятие документа (а в июле его ратифицировала Госдума) стало достижением МИДа, поскольку США вообще крайне неохотно идут на какое-либо вовлечение во внутриамериканские дела.
Предметом особой гордости на Смоленской площади служило то, что американцы признали: до 18 лет усыновленные дети сохраняют гражданство Российской Федерации, и консульские работники имеют право требовать встречи с ними. Теперь Федеральное собрание распорядилось денонсировать договор, а на возражения МИДа о том, что тем самым Россия утратит способ как-то влиять на судьбу десятков тысяч уже усыновленных детей, дипломатам велено изыскать другие возможности. Как хотите, так и находите.
Раздражение дипломатов понятно. И дело даже не только в том, что кропотливая работа по заключению соглашения превращается в мартышкин труд. История вокруг «дела Магнитского» продемонстрировала пределы возможности дипломатии как профессии, бессильной перед лицом внутриполитических мотивов, которые двигают действиями обеих сторон.
2012 год прошел для российской дипломатии под знаком событий в Сирии.
В январе Сергей Лавров впервые четко обозначил главное содержание позиции Москвы (недопущение внешней интервенции и уж в любом случае ее легитимации).
В декабре Россия и Америка якобы (если верить арабской прессе) предложили некий совместный план переходного периода, впрочем, оппозицией отвергнутый. Между этими двумя событиями разыгрывалась классическая дипломатическая партия в духе XIX века. Нечто похожее было в 1990-е годы на Балканах, но тогда количество игроков было ограничено, здесь же в стороне не остался никто.
Москва проявила необычную неуступчивость, добиваясь вышеупомянутой главной цели. Поскольку большинство комментаторов пытались вывести позицию России из других предпосылок — меркантильные интересы, духовная близость диктаторам, желание вставить палки в колеса Западу просто из вредности, — действия казались неразумными. Однако если исходить из того, что Кремль и Смоленская площадь сражаются за принцип, за то, как должны, а как не должны строиться международные отношения, то поведение рациональное, и дипломатические таланты проявлены изощренные. За истекший год Россию неоднократно объявляли безнадежно проигравшей и морально обанкротившейся по сирийскому вопросу, однако затем снова и снова все участники коллизии обращались к Москве — давайте хоть что-нибудь сделаем. Понятно, что дело не только в мастерстве дипломатов, но и в объективном тупике, который сложился на сирийской земле. Однако сути это не меняет:
Россия остается ведущим игроком, пусть и понимая, что в конце концов из игры придется выйти: выиграть в раздираемой гражданской войной Сирии невозможно, и любой будущий сценарий мрачен.
Впрочем, у Москвы есть одно своеобразное преимущество: в худшем случае она может просто уйти из Сирии и даже Ближнего Востока вообще. Это горько и обидно, но не смертельно, давно наметилось стремление фокусироваться на Евразии. А вот ни Америке, ни Европе из региона никуда не деться, что бы там ни происходило: слишком велики интересы.
Если Сирия доказала, что классическая дипломатия жива, то российско-американский финал 2012-го демонстрирует противоположное. Есть два базовых подхода к анализу международных отношений — либеральный и реалистический. Говоря упрощенно, либералы полагают, что внешнюю политику государств определяет их внутреннее устройство, а реалисты, напротив, считают, что межгосударственное взаимодействие всегда определяются одними и теми же принципами — стремлением к доминированию и балансу вне зависимости от того, как устроены конкретные субъекты. Более новая школа — конструктивизм — выводит мировую политику из того, как страны воспринимают друг друга. Каждый подход имеет свои плюсы и минусы, но обладает внутренней логикой, которая позволяет создавать непротиворечивую картину. Российско-американская коллизия вокруг «закона Магнитского» и ответа на него показывает, что объяснить происходящее при помощи привычных аналитических инструментов невозможно. Точнее, приходится применять все одновременно, пытаясь распутать тугой клубок взаимоисключающих мотиваций.
Конгресс США принял акт, руководствуясь желанием чувствительнее укусить Барака Обаму с его перезагрузочными заигрываниями (чисто внутренний мотив), стремлением напомнить о своей миссии хранителя прав человека (имиджевая составляющая) и утвердить практику экстерриториальности собственных законодательных положений, присущую Америке (мировое доминирование, в том числе и в правовой сфере). При этом раздел 4 «закона Магнитского», разрешающий включение в санкционный список любых российских представителей, уличенных в крупных нарушениях прав человека, допускает расширительное толкование и при желании может быть распространен на кого угодно. Столь четко направленный, сугубо произвольный (критерии — на усмотрение американских властей) и не признающий чужих суверенных прерогатив инструмент — явление для практики отношений великих держав беспрецедентное. Это и стало каплей, переполнившей чашу терпения Кремля, который дал санкцию на предельно жесткий ответ.
Ответ выбран странный. Урона никому в Америке он не наносит за исключением нескольких десятков несчастных семей, которые оформляют усыновление в данный момент.
Пропагандистская атака на страну, которая единственная (кроме Сомали) не является членом международной конвенции о правах ребенка, работает только внутри России, да и то с меньшим эффектом, чем раньше. На международной арене использование детдомовцев в качестве оружия возмездия, кроме омерзения, ничего не вызывает. И даже те в США, кто возражал против «закона Магнитского», сейчас сбиты с толку российским бумерангом.
Какую теоретическую концепцию ни применяй, осмысленность этого действия не проясняется. Оно, как и сам американский акт (хотя в меньшей степени), иллюстрирует полную концептуальную сумятицу, царящую в международных отношениях. С одной стороны, Америка «проседает» внутренне (неспособность ни о чем договориться и поляризация общества) и внешне (эрозия доминирования) и компенсирует это ужесточением своих подходов на мировой арене, пытаясь навязывать вовне то, что пошатывается внутри. Зачастую ослабляя этим собственные позиции по конкретным направлениям. С другой стороны, российская власть пытается имеющимися средствами (в данном случае атакой на американское усыновление) решить внутреннюю (консолидация общества и укрепление патриотизма), внешнюю (сокрушительный отпор экстерриториальности) и универсальную (усилить ценностную составляющую) задачу. Тема выбрана ошибочно, такой груз она не потянет.
Парадокс заключается в том, что собственно российско-американские отношения сейчас не блестящие (как всегда), но рабочие, в них нет фундаментальных противоречий, которые были бы чреваты глубоким конфликтом.
Ни Сирия, ни Иран, ни ПРО не выходят за рамки нормальных трений крупных несоюзных стран. Однако смесь эмоций, комплексов, ущемленных самолюбий и чрезмерных самомнений запутывает все до чрезвычайности, создавая почву для по-настоящему острого взаимного неприятия. И дипломатия, даже самая умелая, тут бессильна.
Источник - Россия в глобальной политике.
