38 минут в ожидании ядерного удара

13 января 2018 г. жители Гавайев получили СМС о ракетном ударе. Тревога оказалась ложной, но об этом стало известно лишь 38 минут спустя. Синтия Лазарофф написала для американского издания Bulletin of the Atomic Scientists эссе «Зарево нового Армагеддона», полный перевод которой публикуется на сайте РСМД. Сокращенная версия эссе вышла 6 августа 2018 г. в «Коммерсанте».

Синтия Лазарофф — режиссер-документалист, в 2017 г. работала над проектом серии интервью по проблемам ядерной угрозы с официальными лицами и экспертами США и России. В начале 1980-х годов она стояла у истоков американо-российских инициатив в области экспертного сотрудничества. Синтия и Брюс Аллин живут на семейной ферме на острове Кауаи архипелага Гавайи, занимаются проектами в области дипломатии второго трека, работают над сборником о Кубинском (Карибском) ядерном кризисе 1962 года.

13 января 2018 г. жители Гавайев получили СМС о ракетном ударе. Тревога оказалась ложной, но об этом стало известно лишь 38 минут спустя. Синтия Лазарофф написала для американского издания Bulletin of the Atomic Scientists эссе «Зарево нового Армагеддона», полный перевод которой публикуется на сайте РСМД. Сокращенная версия эссе вышла 6 августа 2018 г. в «Коммерсанте».

Синтия Лазарофф — режиссер-документалист, в 2017 г. работала над проектом серии интервью по проблемам ядерной угрозы с официальными лицами и экспертами США и России. В начале 1980-х годов она стояла у истоков американо-российских инициатив в области экспертного сотрудничества. Синтия и Брюс Аллин живут на семейной ферме на острове Кауаи архипелага Гавайи, занимаются проектами в области дипломатии второго трека, работают над сборником о Кубинском (Карибском) ядерном кризисе 1962 года.

«Зарево нового Армагеддона»

Это особенное январское утро начиналось обыденно, как почти каждое утро субботнего дня здесь, на Кауаи, хотя восход солнца в первых отблесках света был необычайно прекрасен даже для Гавайев. Он был настолько красив, что побудил Брюса сфотографировать его и отправить эту пылающую картину нашим детям, а также другим членам семьи и друзьям. Мы еще взглянем на этот снимок, но чуть позже, и совсем в другом свете событий.

Брюс уже собирается отправиться на фермерский рынок, когда врывается наш племянник Том, еле переводящий дыхание. Он сует под нос Брюсу свой мобильный телефон, и тот читает какое-то текстовое сообщение.

— Я не верю этому, — говорит Брюс.

Мне сразу вспоминается Джули, мама Тома. У нее проблемы с операцией? Она еще с нами?

— Что случилось? — спрашиваю я.

Молчание.

И тут Брюс читает сообщение вслух:

«Экстренное оповещение. Баллистическая ракета летит к Гавайям. Срочно ищите убежище. Это не учебная тревога».

Брюс бросает взгляд на свой мобильный телефон.

— Том, тебя взломали. Кто-то взломал твой мобильник. Это розыгрыш.

Брюс поднимает свой телефон и показывает его.

— На моем телефоне нет такого сообщения, — говорит он.

Том все еще учащенно дышит: он бежал от пляжа не менее километра. Я проверяю свой телефон, который отключала на ночь. Есть, это оповещение здесь.

Брюс снова смотрит на свой телефон. И в этот самый момент на экране его мобильника появляется предупреждение. У нас разные телефонные компании. Абоненты AT&T получают оповещения после абонентов Verizon.

Молчание.

Это январь 2018 года, самый пик страхов в отношении ядерных испытаний Северной Кореи и их ракет дальнего действия. О ядерном оружии я знаю даже больше, чем хочу. Десятилетия своей жизни мы с Брюсом посвятили американо-российским отношениям — его преподавательская деятельность в Гарварде была связана с Россией, а я была кинорежиссером и основателем американо-российских обменных инициатив. Большую часть 2017 года мы провели в беседах об эскалации ядерной опасности с высшими должностными лицами и экспертами в Вашингтоне и Москве.

Человечество стоит перед лицом сложного комплекса ядерных угроз, которые могут так или иначе привести к армагеддону XXI века — через браваду, ошибку, несчастный случай, просчет, неисправные датчики, вредоносное программное обеспечение, террористическую хакерскую атаку, взлом компьютерных сетей, банальную ярость или какой-нибудь другой человеческий фактор.

Однако теперь эта угроза больше не теоретическая — она здесь и «направляется к Гавайям», она на пути к нам, к нашему дому, к одной из самых отдаленных островных цепочек мира.

Неужели это действительно происходит с нами? Я знаю все сценарии ядерного кошмара и понимаю, что он может стать реальностью. Но сейчас я застыла, застигнутая врасплох, как будто абсолютно ничего не знаю об этом.

Дмитрий Стефанович, Иван Калугин:
О балансе стратегических ядерных сил

«Я звоню Фелисии», — наконец произношу я. Фелисия Кауден ведет Кауаи Soapbox («Импровизированная трибуна Кауаи»), самое популярное здесь, на острове, радиошоу, знает всех и первая узнает обо всем. Но она не берет трубку. Я отправляю Фелисии СМС и проверяю ее страницу на Facebook, где один из ее друзей поместил тревожное оповещение и спрашивал, получил ли кто-нибудь еще такое же предупреждение.

Брюс непрерывно набирает 911, но в телефоне звучит лишь сигнал занятой линии.

— Сейчас все звонят 911, — говорит он.

— Не думаю, что есть реальная опасность, но я хочу забрать девочек.

Две наши младшие дочери находятся в Kaпaйе, примерно в 13 км отсюда.

— Но если угроза реальная, нам нужно договориться, где встретиться, — говорю я. Мне хочется, чтоб мы были все вместе.

— Позвони мне в машину, — говорит он, уже выходя за дверь.

Все, что должно было быть очевидным для любого человека с моим опытом и подготовкой, ускользает от меня. Мне никогда не приходила в голову мысль, что у нас может быть всего несколько минут до того, как произойдет удар, что Брюс, возможно, не сможет добраться до Kaпайи и быстро вернуться… что я больше никогда не увижу ни его, ни девочек. И я совсем не в состоянии думать о том, что знаю наверняка, с чем столкнется Брюс, выехав на шоссе. Там уже будут напуганные люди, мчащиеся в машинах на скорости 150–160 км/ч, устроившие гонки в поисках убежища или подгоняемые желанием провести последние минуты с любимыми людьми. В течение первых же минут произойдут неминуемые автокатастрофы…

После того как рухнула Берлинская стена, я думала, что Холодная война закончилась. Я перестала беспокоиться о ядерной войне, но только до поры до времени, до весны 2017 года, когда мы с Брюсом провели целый день с лучшими специалистами по вооружениям США и России в Вашингтоне на совещании рабочей группы по будущему американо-российских отношений, организованном Гарвардским университетом и Высшей школой экономики.

Мы прошли настоящий круг ада — экскурсию по современному вооружению, которое раньше могли увидеть лишь в научно-фантастических фильмах: маневренные гиперзвуковые ракеты, в 20 раз превосходящие скорость звука, киберснаряды, которые могли быть использованы для атаки на ядерные командные, контрольные и предупреждающие системы; ядерные подводные беспилотные аппараты, делающие портовые города непригодными для проживания, программы Prompt global strike («Глобальный молниеносный удар»), предназначенные для быстрого нанесения разрушительного удара по любой точке земного шара. Представьте себе телефонный столб, сделанный из вольфрама, который можно запустить с орбитальной космической платформы в любую точку Земли — реальное оружие, вдохновившее научно-фантастический фильм «GI Joe: Retaliation» 2013 года (в российском прокате «Бросок кобры-2»), в котором орбитальный спутник стирает с лица земли центр Лондона путем запуска одиночного вольфрамового стержня.

Мир ввязался в новую смертельную гонку вооружений, какую только можно себе вообразить: без правил дорожного движения и без запланированных переговоров по контролю над этими новыми системами вооружения. Через три года истекают сроки договора по СНВ (американская аббревиатура START — Strategic Arms Reduction Talks), американо-российского соглашения об ограничении ядерных арсеналов, уничтожая последнее согласованное ограничение размеров ядерного вооружения.

Президент Трамп сказал, что хочет, чтобы США снова «стали вожаком стаи» в области ядерного вооружения. В новом обзоре ядерной стратегии его администрация требует расширения использования ядерного оружия нового поколения — ядерного оружия «малой мощности». В настоящее время Соединенные Штаты планируют использовать небольшие ядерные ресурсы в ответ на множество неядерных нападений — скажем, в ответ на кибератаки на наши инфраструктуры. Эта пугающая политика маскируется, казалось бы, под безобидным ярлыком «стратегия модели сдерживания», как будто Министерство обороны только что заказало новый костюм ядерной одежды.

Пентагон утверждает, что эта политика необходима для противодействия преимуществу России, которого она достигла после претворения в жизнь программы ядерной модернизации. Русские утверждают, что они были вынуждены начать разработку новых систем вооружений после развала Советского Союза и расширения НАТО на восток. К тому же в 2002 году администрация Джорджа У. Буша в одностороннем порядке вышла из основополагающего Договора по противоракетной обороне, который в значительной степени запрещал системы, способные сбивать ядерные ракеты другой стороны.

Страны НАТО и установки противоракетной обороны на российских границах, говорит президент Владимир Путин, подорвали концепцию сдерживания (англ. Mutual Assured Destruction — Гарантированное взаимное уничтожение, или MAD — буквально «безумный»), в котором обе стороны знали, что нанесённый превентивный ядерный удар, несомненно, вызовет массовую контратаку, из которой обе страны выйдут в руинах.

До 2002 года в вопросах сохранения мира планета Земля могла «полагаться» на МАD. Теперь же, как утверждает Путин, планета находится в «пост-МАD-овском мире», который стал ещё более опасным после призыва Трампа создать «Космические силы» — оружие нового уровня «космического убийства» для уничтожения вражеских боеголовок в больших количествах, тем самым вызывая в памяти образы зловещих стай космических истребителей и лазерного оружия из «Звездных войн». Гонка вооружений стремительно захватывает позиции в новых технологиях — в странах мира проводятся широкомасштабные исследовательские программы по применению искусственного интеллекта, современной робототехники, биотехнологий и нанотехнологий в военных целях. Мы еще не дошли до сценария «Терминатора» с его Скайнет (Skynet), глобальной системой искусственного интеллекта, которая обретает самосознание после внедрения в миллионы компьютерных серверов по всему миру. Но эксперты утверждают, что через пять-десять лет у нас, скорее всего, появятся системы искусственного интеллекта для поддержки принятия решений в области ядерных вооружений. Что, если в момент кризиса такая система искусственного интеллекта скажет будущему президенту: «Я провела миллион симуляций. Лучший способ выйти из этой ситуации, несмотря на то, что за это придётся заплатить дорогой ценой, — нанести ядерный удар». У нас будут компьютеры, обладающие интеллектом, такие как ХЭЛ в фильме «2001: Космическая одиссея», и они будут готовы сделать для нас экзистенциальные предопределения.

Дмитрий Стефанович:
Стратегическая стабилизация: окно возможностей для России и США

Мир увидел ужасающий призрак опасности такой научно-фантастической гонки вооружений будущего, когда в марте нынешнего года в своей предвыборной речи Путин продемонстрировал «непобедимое» оружие России, которое, по его словам, может оставаться невидимым для систем ПРО США. Он предупредил о ядерной торпеде, которая может незамеченной проскользнуть через океан и нанести удар по Нью-Йорку, гавани Сан-Франциско или Форту Лодердейл, обрушив смертельное излучение на сотни миль береговой линии. Еще одно оружие, которое, похоже, в первую очередь предназначалось для устрашения — ракета RS-28 Сармат, двухсоттонный монстр с 12 боеголовками, способный уничтожить территорию размером с Техас или Францию. Пару дней о нём поговорили в средствах массовой информации, потому что в фильме-анимации о новой ракете показали, что Сармат явно нацелился на часть Флориды, содержащую поместье президента Трампа Мар-Лаго. Послание Путина прозрачно: «Нас никто не слушал — послушайте сейчас!» Россия вернулась.

Одним из видов оружия, о котором Путин говорил в своем выступлении, была крылатая ракета с ядерным двигателем, огибающая край Южной Америки и заканчивающая свой смертоносный путь... на Гавайях.

И это вовсе не паническое преувеличение, это реальный повод открыто заявить:

мы находимся посреди новой, необузданной гонки вооружений с Россией, построенной на приводящих в ужас новых технологиях, новом смертоносном оружии массового уничтожения. Гонка, в процессе которой, по мнению американского эксперта Роберта Легволда, «многополярный ядерный мир медленно выходит из-под контроля». К этой угрозе можно только добавить, что системы командования и контроля США не являются неуязвимыми для террористических кибератак. Эксперты говорят, что такой кибервзлом маловероятен. Но если он будет успешным, последствия могут оказаться апокалипсическими. Угроза взлома усугубляется опасностью, что инсайдеры, лица, имеющие доступ к секретной информации изнутри, могут оказывать помощь террористическим группам или пойти на саботаж.

При этом не стоит забывать, что множество «старых» ядерных средств Соединенных Штатов и России нацелены друг на друга: около восьмисот межконтинентальных баллистических ракет (МБР), развернутые 1,5 тыс. боезарядов, прямо сейчас готовы к пуску. Президент США или России могут запустить ядерные МБР при обнаружении приближающихся ракет, хотя сигнал-предупреждение о нападении может быть и ложным. (За последние десятилетия было более тысячи подобных тревог). У глав государств есть считанные минуты для принятия решения. И возвратить выпущенные ракеты уже невозможно.

Какой же из этих сценариев ядерного кошмара разворачивается перед нами сегодняшним утром?

Я звоню нашим близким друзьям, Праджне и Грегу. Они ничего не знают. Они еще не проверили свои сотовые телефоны. Им нужно время, чтобы осознать серьезность ситуации.

— Если это правда, сколько у нас времени? — спрашивают мои друзья, ожидая от меня ответа, который я не могу им дать.

— Это зависит от того, откуда идет опасность, — отвечаю я.— Если это Северная Корея, то, думаю, у нас около 25 минут. Если Россия, у нас может быть от 25 до 30 минут с момента запуска, в случае если это ракета наземного базирования в Западной России, нацеленная на Нью-Йорк или Вашингтон. Если же ракета пущена с российской подводной лодки, это может занять всего несколько минут. Мы не знаем.

— Как давно Том получил сообщение? — спрашивает Грег. Том проверяет свой мобильник.

— Около семи или восьми минут назад, — отвечает он.

Мы все рассчитываем — сколько минут осталось до… вспышки, взрывной волны, смерти… 20, а может быть, 15?

Куда придется удар? Я знаю, что Северная Корея опубликовала фотографию с целями, на которой отмечены Гонолулу и Перл-Харбор, штаб-квартира Тихоокеанского флота США. Но на Кауаи также есть очень крупная мишень — Тихоокеанский ракетный комплекс, крупнейший в мире ракетный испытательный полигон. Это всего лишь в 32 км — ворона долетит от нашего дома. Прошлым летом полигон был использован для тестирования новой ракеты-перехватчика SM-3 Block IIA.

Тест провалился. Один из официальных представителей Пентагона определил проблему знакомой фразой, которая от очень частого использования давно стала клише. Как он выразился, задача состоит в том, чтобы попытаться «поразить один снаряд другим снарядом». Пхеньян регулярно практикует «стрельбу залпами ракет, в то время как американская система разработана для перехвата только одной, максимум двух боеголовок, выпущенных одновременно». С 1999 года Соединенные Штаты потратили 200 млрд долл. на противоракетную оборону, а из восемнадцати проведенных испытаний система провалила восемь.

Если это всего лишь одна выпущенная из Северной Кореи ракета, шансы остановить ее не больше чем 50 на 50.

Праджна спрашивает, где найти укрытие. Грег отвечает, что нашим местным убежищем является спортзал начальной школы Килауэа. «Если это ядерная угроза,— говорю я,— то там не безопасное место. Радиация…» Я думаю об огромном количестве жителей города, которые направятся в спортзал, окруженный детскими площадками: «Нужно найти герметичное помещение. Чтобы не было окон, идеальное место — под землей, к примеру пещера. В горах над Ханалей есть такое место, но у нас нет времени, чтобы добраться туда».

«А как насчет пещеры для медитаций рядом с тобой?» — спрашивает Грег. «Точно!» — отвечаю я. Хотя прошлым летом мы с Фелисией обсуждали именно такой сценарий, я до этой последней секунды не думала об убежище, как и о том, где назначить место встречи Брюсу с девочками.

«Я еду туда»,— говорит Грег.

«Сколько времени у меня осталось, чтоб запастись водой?» — спрашиваю я себя.

Мои знания о такого рода подготовке намного глубже, чем у большинства людей, но я совершенно не готова сейчас применять их на практике. Я испытываю горькое сожаление по поводу насмешек и издевательств над инструкциями, которые после угроз Ким Чен Ына распространял штат Гавайи, в них рассказывалось, как пережить ядерную атаку.

Когда я жила в Калифорнии, в моем доме хранились комплекты на случай землетрясения, один — в моей машине, а другой — в гараже, вместе с двумя 25-литровыми бочками с водой, которые регулярно пополнялись после истечения срока годности. Но прежде чем я действительно буду готовиться к ядерной войне, я должна признать, что может произойти невообразимое и это невообразимое может стать реальностью.

Я привела свой опыт как оправдание, чтобы сказать себе, что мы не можем подготовиться, потому что просто не хотим готовиться к жизни в таком мире.

Вольфганг Ишингер, Десмонд Браун, Игорь Иванов, Сэм Нанн:
Саммит в Хельсинки: возможные меры по снижению ядерных рисков

Я смотрю на свой мобильный телефон и вижу голосовое сообщение от Фелисии Кауден. Пытаюсь прослушать его, но оно не воспроизводится. Перезваниваю Фелисии, и она говорит: «В администрации округа говорят, что надо идти в убежище». Это не то, что я хочу услышать. Если в администрации говорят, что надо воспользоваться убежищем, значит угроза реальна. Остров может быть поражен. Через несколько минут.

Я говорю Фелисии, что люблю ее и что мы направляемся в пещеру для медитаций. Она отвечает: «Я тоже тебя люблю. Это действительно хорошее место».

Чтобы подготовиться к ядерному нападению, Агентство по управлению чрезвычайными ситуациями Гавайских островов рекомендует семьям накапливать минимум один галлон (около 4 л) воды в день на человека с запасом на две недели. У меня не было ни припасенной воды, ни двухнедельного запаса консервов на каждого члена семьи, как было рекомендовано агентством. Я ничего не сделала, чтобы подготовить свою семью к этой угрозе.

Я хватаю две оставшиеся у меня бутылки воды и сгребаю все фрукты с кухонного стола — кучу бананов и четыре лиликои. Смотрю на свой телефон. Он заряжен только на 12%. Я помню, что наш сосед провел свет в пещеру для медитаций. Может быть, там есть розетка. Хватаю зарядное устройство для телефона, компьютер, зарядку для компьютера, кошелек, паспорт.

Смогу ли я на самом деле воспользоваться хоть какой-нибудь из этих вещей? Я же знаю, насколько смешно строить прогнозы о перспективах выживания в полномасштабной ядерной войне между Соединенными Штатами и Россией, двумя крупнейшими ядерными державами. Да и кому бы хотелось выжить на излучающей радиацию Земле, скрытой во тьме ядерной зимы? Это была бы не жизнь, а вымирание, событие, стоящее наряду с такими катастрофами, как падение астероида, уничтожившее динозавров, за единственным исключением — эта катастрофа пришла не из космоса, мы сами сотворили её.

Я хорошо знаю, к чему может привести запуск даже одной баллистической ракеты. Ограниченный обмен ядерными ударами между Соединенными Штатами и Северной Кореей (или Индией и Пакистаном или какой-либо другой комбинацией из девяти стран, обладающих ядерным оружием) может быстро перерасти в полномасштабную ядерную войну.

И возможно, в эту самую минуту Ким Чен Ын совещается со своими генералами, и один из них заявит, что Дональд Трамп воспользуется сообщением о ложной ракетной угрозе на Гавайях как предлогом для уничтожения северокорейских ракетных установок, избавляясь таким образом попутно от Ким Чен Ына, как это было в свое время проделано с Муаммаром Каддафи и Саддамом Хусейном. И вот, генералы говорят: давайте лучше запустим все ракеты, которые у нас есть. А что, если бы Ким Чен Ын плохо спал этой ночью?

Сегодня трудно представить, что мир был более безопасным во время Холодной войны, когда Соединенные Штаты и Советский Союз угрожали друг другу 60 тыс. ядерных боеголовок. Но, вполне вероятно, что это так и было. В условиях взаимно гарантированного уничтожения ни один из лидеров не намеривался первым произвести запуск, ни один из них не хотел совершить ядерное самоубийство.

Сейчас в мире девять ядерных держав, и не один или два доктора Стрейнджлава, а Овальный кабинет Белого дома занимает непредсказуемый, малоопытный, истеричный любитель Twitter.

Несколько недель назад я разговаривала в Москве с бывшим советским руководителем Михаилом Горбачевым, человеком, который вместе с Рональдом Рейганом сделал многое, чтобы положить конец Холодной войне. В свои 86 лет он все еще отстаивает мечту о мире без ядерного оружия. Президент Трамп, который никогда не знал войны, призвал к «десятикратному увеличению ядерного арсенала США». Михаил Горбачев, переживший Вторую мировую войну и представляющий, как и Рональд Рейган, абсолютный ужас ядерной войны, призывает Соединенные Штаты и Россию активизировать диалог, провести «полномасштабный саммит по всему спектру вопросов», чтобы возобновить переговоры о дальнейших сокращениях ядерного оружия.

«Ядерная угроза вновь реальна,— убежден он.— Наши отношения шли от плохого к худшему. Мы должны найти выход из этой ситуации. Мы не выживем, если у кого-то в нынешней напряженной ситуации не выдержат нервы».

У меня на моем мобильном телефоне сообщение с предупреждением о приближающейся баллистической ракете. У кого не выдержали нервы: у Дональда Трампа или у Ким Чен Ына?

Если ракета реальна, думаю я, если это только баллистическая ракета, пущенная Северной Кореей, и она не ударит по Кауаи, если это только одна ядерная боеголовка, которая поразит Перл-Харбор, находящийся в 173 км от нас, если мы сможем защититься от радиационного облучения, укрывшись в убежище, тогда, возможно, мы сможем выжить.

Я не думаю о нескольких сотнях тысяч человек в Гонолулу и Перл-Харборе, которые будут мгновенно сожжены, сотнях тысяч других людей, что заживо сгорят в огненной буре, тех, кто попадет в эпицентр взрывной волны, и тех, кто умрет медленной, мучительной смертью от радиационных осадков. Я не могу позволить себе вспомнить «шествие призраков», свидетелем которого стала выжившая после атомной бомбардировки Хиросимы Сецуко Турлоу, тогдашняя 13-летняя школьница. «Я называю их призраками, потому что они были совсем не похожи на людей,— вспоминает она.— Их волосы стояли дыбом, тела их были покрыты кровью и грязью, это были не люди, а черные и опухшие головешки. Их кожа и плоть висели, а многие части тела отсутствовали, у некоторых выпали глазные яблоки, а когда они рухнули на землю, то желудки их разорвались, и кишки выпали наружу».

С тех пор мы построили термоядерные устройства, которые в тысячу раз превышают адский огонь атомных бомб, сброшенных на Хиросиму и Нагасаки. Сегодня масштабы ядерной опасности поистине ошеломляют. Бывший министр обороны Уильям Перри, как никто понимает, насколько сегодня животрепещуща тема ядерной опасности. Он не скрывает, что такая перспектива его ужасает. «Сегодня опасность ядерной катастрофы неизмеримо больше, чем во времена Холодной войны, но большинство людей пребывает в блаженном неведении… Это невозможно объяснить, но мы сегодня… воссоздаем опасности Холодной войны, — сказал Уильям Перри в интервью, которое мы с Брюсом брали у него в прошлом году. — Поскольку мы не понимаем опасности, мы не предпринимаем попыток, никаких серьезных попыток восстановить добрососедские отношения между Соединенными Штатами и Россией. И поэтому мы позволяем себе, словно лунатики, брести к очередной катастрофе. Мы должны проснуться».

Я начала просыпаться, осознавая угрозу. Теперь она прямо передо мной — большими буквами на мобильном телефоне угроза вошла в мой дом.

Уильям Перри говорит, что вероятность того, что ядерное оружие будет запущено в состоянии ярости, сейчас больше, чем когда-либо, уровень угрозы даже выше, чем в периоды пиковых кризисов во времена Холодной войны. Беатрис Фин, исполнительный директор Международной кампании по уничтожению ядерного оружия, которая в прошлом году была удостоена Нобелевской премии мира, предупреждает, что ядерная катастрофа сегодня может стать результатом «всего лишь одной импульсивной истерики».

Мы живем в такое время, когда Горбачев, Перри и бывший сенатор Сэм Нанн из Инициативы по сокращению ядерной угрозы, люди, которые раньше удерживали нас от ядерного краха, говорят, что мы обязательно должны сотрудничать друг с другом и поддерживать открытые каналы связи по сокращению ядерных рисков, все вместе должны противостоять тому, что может привести к ядерной катастрофе, которая положит конец человеческой цивилизации.

Сиг Хеккер, бывший директор Национальной лаборатории Лос-Аламоса, который в течение 25 лет работал с российскими ядерными экспертами по обеспечению безопасности огромного ядерного запаса бывшего Советского Союза, сказал нам в интервью, что «сотрудничество в сфере ядерного вооружения является заложником политических разногласий между Вашингтоном и Москвой, и такое положение вещей вполне может привести к катастрофическим последствиям».

И не отсутствие ли сотрудничества с Россией по сокращению ядерных рисков несет ко мне эту ракету сегодняшним утром? Боже, надеюсь, что нет. Лучше Северная Корея, чем Россия.

Входит мой племянник Том, одетый в шорты, и говорит, что он готов. Я снова думаю о радиации, возникающей после взрыва, и говорю, чтобы он надел какую-нибудь защищающую тело одежду. Я начинаю думать о том, во что одеться самой. Хватаю гетры, носки и большой хлопчатобумажный платок, которым смогу укутать свое лицо. Я смотрю на Мусю, уличную кошку, которую мы приютили, свернувшуюся калачиком на кровати. Хочется взять ее с собой, но я знаю, что, если попытаюсь это сделать, она будет капризничать. Лучше оставить ее здесь.

Подойдя к двери, я поворачиваюсь, чтобы включить сигнализацию. И тут же осознаю абсурдность этого: пришло оповещение о приближении к моему дому баллистической ракеты, а я подумываю о том, что надо обезопасить свой дом от грабителей.

До пещеры примерно семь минут ходьбы. У нас нет времени. «Поехали»,— говорю я Тому. Отъезжая, оглядываюсь назад, на нашу ферму, на дома соседей. Я думаю, что они там, внутри. Знают ли они о происходящем? Возникает импульс попытаться позвонить им всем сразу. «Я позвоню им из пещеры», — думаю, я, надеясь, что мой сотовый будет там работать.

Есть еще два звонка, которые я хочу сделать прямо сейчас. Я звоню Брюсу, чтобы сказать, что встретимся в пещере, что местная администрация советует нам искать убежище. А потом я звоню нашей старшей дочери в Лос-Анджелес — она уехала на материк всего несколько дней назад. Телефон все еще звонит, когда я выхожу из машины. Останавливаюсь в нескольких шагах от входа в пещеру, и, наконец, я слышу в трубке голос дочери.

— Маккензи, дорогая, я просто хочу, чтобы ты знала, что я люблю тебя, и что я в порядке, мы все в порядке, — произношу я.— Не знаю, слышала ли ты, мы сами не знаем, правда ли это, но все мы только что получили телефонные предупреждения о запуске баллистической ракеты, летящей к Гавайям. Мы с Томом едем в пещеру для медитаций. Брюс поехал за девочками. Я позвоню еще, чтобы держать тебя в курсе… если смогу. Я просто хочу сказать, что люблю тебя.

— Я тоже тебя люблю, мама. — Молчание. — Мама, иди! Иди!

Смогу ли я услышать ее голос снова? Как она переживет, если этого не случится? Что бы то ни было, что бы там ни происходило сегодня — это начало того, что взорвет и уничтожит всю цивилизацию или это будет просто одна ядерная бомба, которая уничтожит Гонолулу, с неизбежным ответным уничтожением Северной Кореи и массовой бойней в Сеуле?

Я поднимаюсь по ступенькам в пещеру так быстро, как только могу.

Если мы выживем, рискнем ли оставить пещеру в поисках еды и воды? Будут ли наши машины работать? Пойдем ли мы в Уэйлерс, наш крошечный деревенский магазин, что в 3 км отсюда? Каким будет уровень радиоактивного облучения? В любом случае пищи не останется. 90% нашей еды импортируется, доставляется на лодках раз в неделю. И если лодки перестанут курсировать, у нас на острове есть только десятидневный запас еды и воды.

Как скоро прибудут первые спасатели? Найдут ли нас в пещере военные в защитных костюмах? Сможем ли мы где-нибудь подальше отсюда вернуться к нормальной жизни? Наш дом, наша ферма, Гавайские острова будут отравлены, радиоактивны. Как это повлияет на коралловые рифы?

Едва мы с Томом добираемся до пещеры, как дверь открывается. Наши соседи, Коллин и Пол, выходят оттуда, улыбаясь, с бутылками воды в руках.

— Это была ложная тревога, — говорит Коллин.

— Что?

— Джим только что связался с нами. Ему удалось дозвониться до 911, и они сказали, что это ошибка.

Мы застываем на месте. Я звоню Брюсу:

— Предупреждение ложное. Коллин только что услышал это от Джима.

Наталья Вяхирева:
Парадокс ядерных рисков

Я звоню Маккензи, которая одновременно набирает меня, чтобы сообщить, что это ложная тревога. Я слышу ее голос. Она говорит, что сдерживала свои слезы, пока я не повесила трубку, а затем силы оставили ее, и она, разрыдавшись, бросилась к своему компьютеру и отчаянно нажимала ссылки, появившиеся после того, как она вбила в поисковую строку Google слова: «Реальная угроза Гавайям от ракет».

Праджна прерывает наш звонок, ей хочется убедиться, что мы знаем о том, что оповещение ложное. Я только собираюсь отправить СМС Фелисии, как тут же на экране телефона выскакивает ее послание: «Ложная тревога. Сообщение от Агентства по чрезвычайным ситуациям Гавайских островов».

Я на мгновение задерживаю шаги и закрываю глаза. Я слышу океан. Я чувствую теплое дуновение ветерка на моей щеке. Адреналин, блокированный в моем теле, ослабляет свою хватку, растворяется. Я не осознавала, что он был внутри меня, пока он не отпустил.

Когда я возвращаюсь на нашу ферму, все выглядит более живым. Цвета кажутся ярче.

Муся все так же лежит, свернувшись калачиком, на постели.

Я все еще здесь. Все, что окружает меня, еще здесь…

Я звоню Праджне и начинаю плакать. Мы обе в один голос произносим: «Как же мы не готовы». Мы обе наполнены радостью, благодарностью, голова идет кругом. «Спасибо, что позвонила нам, — говорит она. — Если бы это было реальностью, мы бы никогда не узнали…»

Я выхожу в Интернет и щелкаю по ссылкам. Открываются изображения со всех концов Гавайев, картины людей, бегущих по улицам Гонолулу в панике, ужасе, неразберихе. Я читаю об отце, у которого дети были в двух разных местах, и он вынужден был выбирать, с каким ребенком провести последние минуты своей жизни. Истории, которые невозможно забыть, которые преследуют меня, — это истории отчаявшихся матерей и отцов в Гонолулу, взламывающих ливневые стоки и впихивающих в них своих плачущих детей.

Брюс возвращается домой. Он только что был свидетелем хаоса в Капайе. Люди ехали, невзирая на разделительные полосы, бросали машины, бежали в магазины, ища там убежище. В нашем местном здании аптеки CVS незнакомые люди лежали на полу вповалку, некоторые просили потесниться, чтобы уместиться в проходах торговых рядов. Брюс рассказывал, что на фермерском рынке кто-то говорил о сегодняшнем рассвете, о том, каким прекрасным он казался, а теперь его зарево представляется знамением Апокалипсиса.

Это был Апокалипсис, который не случился. Армагеддон, который не начался. И тот рассвет для меня снова стал восходом солнца. Я все еще здесь. И я теперь знаю, что поставлено на карту.

Но я вижу в телевизионных новостях, что люди оглядываются назад, а не смотрят вперед. В основном муссируются репортажи о возмущениях по поводу сделанной ошибки, в которых обвиняют парня, нажавшего неправильную кнопку, в результате чего было отправлено ложное предупреждение. Людей больше интересует, какие меры мы можем принять, чтобы убедиться: такого больше никогда не произойдет. Но если это единственное, что мы вынесли из данной ситуации, значит, мы все еще бредущие во сне лунатики, думающие, что можем сделать ядерное оружие безопаснее, если просто что-то доработать, к примеру добавить второго человека для проверки кнопки предупреждения. Независимо от того, что мы делаем, мы никогда не сможем добиться непогрешимости. Машины ломаются. Люди ошибаются.

Удача была на нашей стороне на этот раз. Тем не менее я думаю, что если мы не начнем действовать, то ядерная катастрофа — всего лишь вопрос времени. Угроза ядерной атаки — это не сценарий и не видеоигра. Тем утром мы почувствовали это лично, испытали весь ужас приближающейся катастрофы. Теперь это ощущение навсегда в моей крови. Я хочу, чтобы наши лидеры испытали то же самое пробирающее до самого нутра осознание того, что наши жизни — жизнь человечества — поставлены на карту.

Эти 38 минут сделали невообразимое осязаемым, реальным. Даже со всем тем, что я знала и изучила до этого, невообразимое не переставало быть невообразимым. До тех 38 минут.

Я думаю о моих друзьях здесь, на Кауаи, обо всех: и о тех, которые, похоже, совершенно не обеспокоены тем, что произошло сегодня утром, и о других, которые всё еще так травмированы прошедшими событиями, что до сих пор не могут с этим справиться. Никто из нас не может найти убедительного способа объяснить нашим детям, почему у нас все еще есть ядерное оружие, а уж тем более развеять их страхи.

Я просыпаюсь сегодня утром, после… Это воскресенье. Мы все еще здесь. Вспоминается, что ветеран-журналист Тед Коппел выразил такое же настроение еще в 1983 году, в разгар холодной войны, после трансляции фильма «День после», в котором была показана полномасштабная ядерная война между Соединенными Штатами Америки и Советским Союзом. «Если есть такая возможность, выгляньте сейчас в окно, — сказал Коппель, — вы увидите, что все на месте, ваши ближайшие окрестности всё ещё там, так же как Канзас-Сити и Лоуренс, Чикаго и Москва, Сан-Диего и Владивосток». Коппель сравнил «День после» с ядерной версией новеллы Чарльза Диккенса «Рождественская песнь». Вспоминая путешествие Скруджа в будущее в кошмарном сне с Духом Будущих Святок, Коппел сказал: «Старик задает Духу тот самый вопрос, который многие из нас могут задать себе прямо сейчас: то, что мы видели, — это будущее, каким оно будет, или каким оно может быть? Ещё есть время?»

Здесь, на Гавайях, у нас был 38-минутный предварительный просмотр будущего, того будущего, которое может быть, но которого быть не должно. У нас еще есть время. Мы можем посмотреть в наше окно: нет шествия процессии радиоактивных призраков, нет детей, будущее которых испарилось в огне радиоактивного пекла.

«День после» в 1983 году произвёл неизгладимое впечатление на более чем сто миллионов американцев, разделивших между собой это переживание в той далёкой вселенной, столь отличающейся от сегодняшних разрозненных индивидуализированных потоковых переживаний. Когда фильм транслировался по каналу ABC на всю территорию США, американцы по всей стране с семьями и друзьями собрались в тот вечер в одно и то же время в своих гостиных перед телевизорами. Зрелище было опустошающим и страшным. После первых ракетных взрывов канал ABC не стал прерывать показ фильма рекламными роликами. В телекомпании дежурили консультанты по психологическим травмам, готовые к тому, что зрители могут позвонить им по бесплатному номеру 800.

Еще в 1980-х годах Тед Коппел и многие его коллеги-журналисты вместе с продюсерами кино и телевидения, писателями и режиссерами выступили и в критический момент и помогли переломить ситуацию. Они взяли на себя этическую ответственность по информированию общественности о явной и реальной экзистенциальной ядерной опасности и сыграли определенную роль в прекращении холодной войны.

Где сегодня такие, как Тед Коппел? Может ли сообщество журналистов отступить от гипнотического, миллисекундного новостного цикла, чтобы пробудить нас к осознанию эскалации ядерной опасности, которая может мгновенно выбить всё и всех, кого мы знаем, из наших умов? Есть ли кто-нибудь в Голливуде, способный взять на себя ответственность показа ядерной реальности 2018 года?

Президент Рейган изменил свои взгляды, посмотрев фильм «День после» в то время, когда он был полностью вовлечен в крупнейшее в истории наращивание ядерных вооружений для защиты Америки от противника — Советского Союза, которого он назвал «империей зла в современном мире». Рейган написал в своем дневнике, что фильм «очень действенен, я сильно удручён».

Потрясенный предварительным видением холокоста, Рейган почувствовал, что необходимо найти способы достичь соглашения с Горбачевым. Многие в то время говорили, что он не должен разговаривать с русскими, эти же слова мы слышим и сегодня. Накануне отъезда на свою первую встречу на высшем уровне с Горбачевым, полностью пересматривая свою политику в отношении ядерных вооружений, Рейган сказал: «Мы едем в Женеву с трезвым осознанием того, что ядерное оружие представляет наивысшую угрозу в истории человечества для выживания человеческой расы, что гонка вооружений должна быть остановлена. Мы полны решимости искать и находить общие позиции, где мы можем приступить к сокращению и начать возможную ликвидацию ядерного оружия с лица Земли».

Дмитрий Стефанович:
Апгрейд американской ядерной политики

Доктор Бернард Лаун, основатель Международного общества врачей по предотвращению ядерной войны, после того, как его организация получила Нобелевскую премию мира, сказал, что «политиков должны направлять люди, чья жизнь находится под угрозой».

«День после» послужил звонком, способствующим ядерному пробуждению президента Рейгана. Но к тому времени, когда он посмотрел фильм, у Рейгана уже было бесчисленное количество таких побудительных звонков. Миллионы американцев: врачи, религиозные лидеры, знаменитости, кинематографисты, рок-звезды, художники, спортсмены и просто мужчины, женщины, дети — встали, чтобы бросить вызов наращиванию ядерных вооружений. Они присоединились к общественным организациям: Руководители бизнеса для национальной безопасности, Врачи и педагоги за социальную ответственность, Обеспокоенные духовенство и миряне, Движение женщин за ядерное разоружение, Студенты против ядерного уничтожения, Движение за ядерное замораживание и бесчисленным другим движениям, которые преодолели религиозные, расовые, этнические, гендерные, социально-экономические и партийные различия. Они стали гражданскими дипломатами, полетели на самолетах в Советский Союз, чтобы встретиться с «врагом» и объединить свои силы с советскими коллегами, чтобы поддержать Горбачева и уменьшить угрозу ядерной войны.

Они объединились в силу, которую эксперт по посредничеству Уильям Ури называет «Третьей стороной», коалицию, которая действует, чтобы служить интересам более крупного сообщества. В 1980-е годы простые люди присоединились к политикам, чтобы гарантировать, что «Дня после», который мог бы наступить, никогда не случится.

Моя молитва заключается в том, что все мы все обретаем пробуждение как подарок, свой подарок я получила в течение этих 38 минут на Гавайях. Мы хлопочем обо всём, кроме конца жизни, как нам это знакомо — мы играем на скрипке, пока Рим горит.

У нас может не быть другого шанса проснуться.

Трамп отправился в Хельсинки, чтобы поговорить с Путиным, но, в отличие от президентов Кеннеди и Рейгана, он не может противостоять России по серьёзным проблемам, в которых мы не согласны с ней, что подрывает доверие к усилиям по контролю над вооружениями. Он отрицает серьезность попыток России по вмешательству в президентские выборы 2016 года в США, и поэтому другие американские лидеры не подхватят его инициативу серьезного разговора с Россией.

А между тем наша жизнь сегодня поставлена на карту. В этом году «Вестник ученых-атомщиков» перевёл стрелки часов «Судного дня» ближе к полуночи, теперь всего две минуты отделяют нас от полуночи, от полной тьмы — никогда раньше мы так не были близки к ней. Ветеран, участвовавший в планировании ядерной войны, но ставший активистом антиядерного движения, Даниэль Эллсберг говорит, что если мы не избавимся от того, что он называет американо-российской «машиной Судного дня», вероятность человечества «пройти через еще один век невелика. Мы живем во время, взятое взаймы».

Как член человеческой расы, как мать, я выбираю мечту Рейгана, Горбачева и ICAN — мир без ядерного оружия.

Но сделать мир безопасным от ядерного оружия — это проблема из ада. Мы не можем предать забвению способ его изготовления. Многие предупреждают, что если мы откажемся от ядерного оружия, то государства-изгои или террористические группы могут создать свои собственные ядерные бомбы и захватить весь мир в заложники. Из ядерного беспорядка, в котором мы сейчас находимся, нет простых путей.

Но многие эксперты, в том числе «Четыре всадника ядерного апокалипсиса», бывший министр обороны Перри, бывший сенатор США Сэм Нанн и бывшие государственные секретари Генри Киссинджер и Джордж Шульц, предлагают шаги, которые мы можем предпринять сейчас, чтобы уменьшить ядерный риск, благодаря чему человечество сможет пережить самое опасное время на нашей планете.

Вот их (и моя) Ядерная Программа («Nuclear Playbook») на 2018 год:

— Договориться о снятии с повышенной готовности ядерных ракет. Если Соединенные Штаты и Россия начнут снимать свои ядерные боеголовки с запуска по предупреждению, это немедленно сократит временную напряженность — в побуждении к использованию ядерного оружия в моменты кризиса.

— Поддерживать диалог по ядерному сотрудничеству. В сентябре прошлого года у нас был один раунд переговоров о стратегической стабильности с русскими. Пришло время запланировать следующий раунд. Мы должны всегда поддерживать открытые каналы коммуникации по сокращению ядерного риска, безопасное пространство, изолированное от наших политических различий, как это было во время старой холодной войны.

— Возобновить военные связи с ядерными державами. Нам удалось поговорить с русскими и избежать крупных инцидентов в Сирии, хотя мы находимся на противоположных сторонах конфликта. Нет причин, по которым обе страны не могут сделать то же самое для разрешения глобального стратегического конфликта.

— Продолжить сотрудничество с Россией по предотвращению ядерного терроризма. Ядерный теракт в Нью-Йорке, Москве или в любом из наших крупных городов приведет не только к потере сотен тысяч человеческих жизней, но также будет иметь глубокие пагубные последствия для всей мировой безопасности и экономики. Усилия должны включать сотрудничество для снижения опасности кибер-вмешательства в стратегические системы и управление.

— Возобновить переговоры по контролю над вооружениями. США твёрдо уверены в том, что русские нарушают Договор о ядерных вооружениях средней дальности. Русские всё ещё раздосадованы выходом США из Договора по противоракетной обороне. Но Рейган и Горбачев достигли ведь соглашения в 1980-х годах, когда разногласия и противоречия были как минимум такими же глубокими.

— Сотрудничать с Россией и другими ядерными державами по вопросам нераспространения ядерного оружия.

— Подтвердить заявление, сделанное как Рейганом, так и Горбачевым, о том, что ядерную войну нельзя выиграть и её никогда не следует вести. Ядерная позиция Трампа ведет нас к более «адаптированному», гибкому использованию ядерного оружия. Русские в течение некоторого времени угрожали тем, что будут использовать небольшие ядерные средства в Европе, применяя стратегию «эскалация для деэскалации». Чтобы прийти к более безопасному миру, нам нужно изменить направление.

— Заключить соглашение о «правилах дорожного движения» для кибервооружения и других новых технологий.

— Принять политику неприменения первыми ядерного оружия. Критики в Соединенных Штатах утверждают, что эта политика уменьшит безопасность наших союзников. Но обещание не использовать первым ядерное оружие продемонстрировало бы, что Соединенные Штаты рассматривают свое оружие как сдерживающий ядерную войну фактор, а не как инструмент агрессии.

— Сделайте смелый шаг. Билл Перри и другие, включая генерала Джеймса Картрайта, бывшего руководителя Стратегического командования США, утверждают, что США должны покончить с наземными межконтинентальными баллистическими ракетами. Эта система оружия, скорее всего, среагирует на ложную тревогу и вызовет апокалипсическую случайную ядерную войну. И они больше не нужны для сдерживания ядерного удара из России, потому что этого можно достичь двумя другими элементами ядерной триады — подводными лодками и бомбардировщиками.

Прежде всего, мы, люди, должны действовать таким образом, чтобы заставить наших политиков принять этот план, а затем действовать. Наша жизнь поставлена на карту. Мы не можем оставить решение за нашими лидерами. Нам нужны журналисты для выполнения своего этического долга, на них лежит ответственность правдиво и честно освещать проблемы эскалации ядерной опасности. Нам нужен Голливуд, чтобы, отвечая на угрозу, выйти на историческую и культурную авансцену и снять «День после — 2018». Нам нужно массовое глобальное движение людей всех возрастов и слоев общества.

В эти 38 минут на Гавайях, когда казалось, что мир стоит на пороге гибели, я получила пробуждающий внутренний толчок. Он принёс мне радостное откровение: «Я все еще здесь! Мои дети все еще здесь!»

Это был тот самый призыв к пробуждению, который подвиг президента Кеннеди после Кубинского ракетного кризиса связаться с Советским Союзом. Это был тот самый сигнал пробуждения, изменивший мышление Рейгана и Горбачева. Я надеюсь, что призыв к пробуждению, прозвучавший в истории этих 38 минут, может помочь очнуться и тем, кто не был на Гавайях 13 января.

Для меня и сотен тысяч других, находящихся на Гавайях в тот день, то утро связно с очень личным опытом околосмертного переживания. Страх заставил нас протянуть друг другу руки. Мы все звонили тем, кто нам дорог, чтобы сказать: «Я люблю тебя». Ощущение того, что тебя вот-вот поразит ядерная ракета, совершенно ясно показывает человеку, что для него является самым ценным.

У меня уже было интеллектуальное пробуждение, я знала все подробности о ядерном оружии и ядерной угрозе со слов ведущих экспертов. Но я не знала, что происходит, когда все это чувствуешь своим нутром, пока я не прошла через эти 38 минут. Даже со всеми своими знаниями о ядерной войне и ядерном оружии, о Хиросиме, радиоактивных осадках и ядерной зиме, ядерная война была для меня невообразимой, пока я не пережила эти 38 минут.

И теперь этот страх, и риск, и необходимость изменить нашу ядерную политику, необходимость проснуться, необходимость осознать, что мы в опасности и что надо с этим что-то делать — эта задача, эта моя ответственность как матери и как человека, это знание теперь со мной. И оно больше не покинет меня никогда.