Уроки Великих Моголов: как гибнут великие империи

К моменту появления на отдаленных северных индийских границах бывшего ферганского правителя и будущего основателя династии Великих Моголов Захир-ад-Дина Мухаммеда Джалаль-ад-Дина Бабура (1505 г.), южноазиатский субконтинент пребывал в состоянии политической раздробленности, вызванной прогрессирующим процессом распада Делийского султаната (1206–1526 гг.). Хотя дезинтеграция централизованного государства, некогда охватывавшего основную часть современной Индии, к началу XVI века уже приобрела необратимый характер, но все же Индия оставалась одним из наиболее процветающих и относительно спокойных регионов ойкумены. Едва ли какая-то другая часть мира, за исключением разве что Китая, могла предложить предприимчивому и целеустремленному государственному деятелю лучшие условия для реализации нового масштабного имперского проекта.

Интуитивно династия пыталась реализовать задачу — создать некий продуктивный синтез исламской и традиционной индийской культуры, а также и организации общества. Такую цель ставил перед собой не слишком преуспевший сын Бабура — Хумаюн (1530–1555 гг.), который своим сугубо утилитарным отношением к религии примерно на полвека опередил знаменитого французского короля Генриха IV: чтобы получить военную поддержку с стороны могущественного иранского шаха в Афганистане, он с легкостью перешел из суннизма в шиизм.

Но особенно продвинулся в этом направлении внук Бабура Акбар Великий (1556–1605 гг.), которого с полным правом можно назвать самым выдающимся представителем династии. Он не только резко расширил территорию империи, превратив ее в неоспоримого регионального гегемона, но и осуществил множество прогрессивных административных и социальных реформ, направленных на развитие ремесленного производства и сельского хозяйства, на поощрение наук и искусства, на создание устойчивых государственных институтов и обеспечение равенства своих подданных перед законом. Акбар — первый из правителей династии, рожденный непосредственно в Индии (точнее, на территории современного Пакистана). Для него индийские традиции и индийская история были не пустым звуком и не причудами аборигенов захваченной территории; он даже причислил «фестиваль огней» Дивали и «фестиваль девяти ночей» Дашахра к числу государственных праздников своей империи.

За полвека правления Акбара империя Великих Моголов существенно продвинулась на юг индийского субконтинента, включая Бенгалию и часть плоскогорья Декан, был вновь отвоеван почти потерянный ранее Кашмир. Военные победы Акбара, как ранее и победы Бабура, в немалой степени связаны с широким использованием в армии Великих Моголов самых современных видов вооружений, включая мушкеты и пушки; по своей огневой мощи армия султана многократно превосходила всех своих реальных и потенциальных противников, часто не уступавших воинам падишаха в храбрости и в военном искусстве (в скобках отметим, что использование новейшей артиллерии стало решающим фактором и в утверждении португальского присутствия на юге Индии).

Однако территориальные притязания Акбара не были безграничными; во многих случаях он не включал покоренные княжества в состав империи, предпочитая создавать буферные полузависимые государства, своего рода «пояс безопасности» для центрального ядра имперской конструкции. Возможно, падишах нуждался в таком поясе, предвидя неизбежность дальнейшего проникновения европейцев в прибрежные регионы южной Индии. Кроме того, мудрый властитель хорошо понимал, что безграничная экспансия и неизбежно сопутствующая такой экспансии растущая пестрота контролируемой Моголами территории не позволит ему рассчитывать на устойчивую консолидацию своего государства. А именно такая консолидация и была целью правления Акбара Великого.

Основные реформаторские достижения Акбара приходятся на вторую половину его правления (1574–1605 гг.). Исключительно важным шагом стала отмена т.н. «джизьи» — дополнительного налога на индуистов и других индийцев, не пожелавших принять ислам. Великий Могол тем самым признал равенство всех подданных империи перед законом и равноправие всех многочисленных религиозных конфессий, исповедуемых в его государстве. Более того, Акбар не боялся привлекать раджей-индуистов на ключевые посты в военной и гражданской администрации, поощрять религиозные диспуты и финансировать из государственной казны строительство не только мечетей, но и индуистских храмов, а на юге, где все сильнее чувствовалось европейское присутствие, — даже и католических церквей. Реформаторство Акбара в религиозной сфере зашло так далеко, что он при поддержке выдающегося теолога и своего великого визиря Абу-ль-Фадль Аллами (Абу-ль-Фазла) даже попытался создать новую синкретическую религию, сочетавшую в себе элементы ислама, индуизма, древнего джайнизма, зороастризма и христианства.

Новая религия оказалась слишком сложной для подданных падишаха и так и не прижилась в Индии, но тот мощный толчок, который Акбар дал своей империи, позволил ей в целом безбедно просуществовать еще, как минимум, полвека. Большую роль в стабильности государства играли такие факторы как единообразие налоговой политики, единая система мер и весов, масштабное дорожное строительство и поощрение внутренней торговли, формирующей единый рынок. По некоторым оценкам, численность населения индийского субконтинента к началу XVII столетия достигла 140 млн человек, причем на империю Великих Моголов приходилось около 100 млн (для сравнения — население всей Западной Европы на этот момент не превышало 40 млн). Как и столетие назад, Индия представляла собой уникальную ресурсную базу для любого режима, способного обеспечить внутреннюю политическую стабильность и рациональное управление экономикой субконтинента.

Позволительно предположить, что, если бы Акбару Великому наследовали сопоставимые с ним государственные деятели, империя Великих Моголов могла бы через два три поколения превратиться в мощное централизованное государство, способное успешно конкурировать с ведущими европейскими державами и противостоять их натиску на юге Индии. Сословия постепенно заменили бы касты, а общие для всех подданных законы вытеснили бы нормы, основанные на разнородных местных обычаях и традициях. На место региональных феодалов пришли бы назначаемые в Дели чиновники, а растущая прослойка ремесленников и торговцев превратилась бы в опору трона Великих Моголов.

Историки по-разному оценивают итоги деятельности ближайших потомков Акбара. Но на фоне резко ускорившегося хода европейский истории представляется справедливым заключить, что династией Великих Моголов была упущена вся первая половина XVII века, которая при других обстоятельствах могла бы закрепить достижения Акбара в модернизации государственного управления и в преодолении этнических и конфессиональных конфликтов. Кажущееся благополучие державы скрывало все более явно проявляющиеся признаки если еще не упадка, то, во всяком случае, стагнации и начала все более заметного отставания Индии от Западной Европы. Если Акбар Великий еще мог восприниматься европейскими монархами как равный им по положению и статусу государь, то на его потомков европейцы все чаще смотрели как на «туземцев», подлежащих просвещению и колониальной опеке.

Отчаянной попыткой остановить надвигающийся упадок империи Великих Моголов стало растянувшееся на полвека правление сына Шаха Джахана Аурангзеба (1658–1707 гг.). Аурангзеб был в своем роде выдающимся правителем — в нескольких кровопролитных сражениях он разбил опасных и объективно более сильных конкурентов, железной рукой навел порядок в своем окружении, решительно искоренял мздоимство и казнокрадство, вел многочисленные и в основном вполне успешные завоевательные походы. При нем территория империи достигла размеров, беспрецедентных для всей истории существования на территории Южной Азии единых централизованных государств. По энергии, целеустремленности, работоспособности и разносторонности интересов его можно сравнить с правившим примерно в то же время в России Петром I (1682–1725 гг.) или с китайским императором династии Цинь Канси (1662–1723 гг.). Но именно долгие годы его правления привели к тому, что упадок империи Великих Моголов стал окончательно необратимым.

Обычно упадок и распад империи Великих Моголов приписывают постепенному отходу падишахов от религиозной толерантности, обращению к практике все более радикального суннитского фундаментализма, достигшей своего апофеоза во второй половине XVII века (своего рода, исламского аналога проходящей примерно в это же время в Западной Европе Контрреформации). С этой точкой зрения в целом можно согласиться: последовательная веротерпимость, характерная для первых падишахов династии, содействовала укреплению их власти, поскольку соответствовала древним индийским традициям и обычаям. Суфийский ислам органично вписался в пеструю палитру религиозных учений Индии еще во времена Делийского султаната, и в этом смысле Моголы шли по дороге, давно проложенной их предшественниками.

Падишахи, управлявшие империей после Акбара Великого, шаг за шагом отходили от принципов толерантности, сдвигаясь в направлении суннитского фундаментализма. Светскую или хотя бы надконфессиональную империю создать так и не удалось, как не увенчались и попытки привить подданным падишаха новую синкретическую религию.

Внутренняя нестабильность империи, усугубленная хронической нехваткой налоговых поступлений, подталкивала Великих Моголов к постоянной экспансии. Расширять империю за счет продвижения на север никак не получалось: могущественные персы или османы постоянно держали под контролем основную часть Афганистана, на осуществление старой мечты Бабура — завоевание Самарканда и Ферганской долины — тоже не хватало сил. Империи пришлось двигаться на юг, захватывая все более и более значительную часть индийского субконтинента.

История империи Великих Моголов учит тому, что мудрому падишаху нельзя опираться только на «силовиков», превращая их в отдельную привилегированную касту. Отсутствие широкой и, главное, устойчивой базы социальной поддержки власти неизбежно ведет к падению последней, независимо от уровня технической оснащенности и уровня финансирования армии или иных силовых структур. Путь бесконечной территориальной экспансии рано или поздно заведет властителя в тупик, а само по себе расширение территории не обязательно означает укрепление государства. С другой стороны, разумная сдержанность позволяет превратить малые «буферные» государства из потенциальных оппонентов в заинтересованных партнеров и даже в союзников.

История Моголов говорит и о рисках, связанных с идеологической ортодоксией — особенно, когда такая ортодоксия практикуется властью в условиях сложного полиэтнического и многоконфессионального общества. Многовековое противостояние Великих Моголов и независимых княжеств южной Индии и Декана на фоне начавшейся европейской экспансии — еще одно подтверждение того непреложного факта, что враг твоего врага — совсем не обязательно твой постоянный и надежный друг. Многие уроки индийской истории XVI века остаются вполне актуальными и для России пять столетий спустя.

К моменту появления на отдаленных северных индийских границах бывшего ферганского правителя и будущего основателя династии Великих Моголов Захир-ад-Дина Мухаммеда Джалаль-ад-Дина Бабура (1505 г.), южноазиатский субконтинент пребывал в состоянии политической раздробленности, вызванной прогрессирующим процессом распада Делийского султаната (1206–1526 гг.). Хотя дезинтеграция централизованного государства, некогда охватывавшего основную часть современной Индии, к началу XVI века уже приобрела необратимый характер, но все же Индия оставалась одним из наиболее процветающих и относительно спокойных регионов ойкумены. Едва ли какая-то другая часть мира, за исключением разве что Китая, могла предложить предприимчивому и целеустремленному государственному деятелю лучшие условия для реализации нового масштабного имперского проекта.

Пролог

В начале XVI столетия Западная Европа уже стояла на пороге эпохи ожесточенных религиозных войн, Минская династия в Китае боролась с масштабными крестьянскими восстаниями, а иранские Сефевиды с трудом сдерживали натиск Османской империи. На таком фоне Индия выгодно отличалась ростом населения, быстрым развитием городов, ремесленного производства и торговых связей между отдельными самостоятельными или полузависимыми княжествами, входившими в султанат. Междоусобные войны постоянно враждующих раджей, конечно, происходили почти постоянно, но они мало затрагивали жизнь индийских крестьян и редко сопровождались тотальным разрушением городов и блокированием линий коммуникаций между княжествами. Последняя крупная цивилизационная катастрофа — нашествие Тимура в Северную Индию (1398 г.), сопровождавшееся массовой резней, голодом, чумой и политическим хаосом — осталась далеко в прошлом. На закате Делийского султаната в Индии наблюдается подъем сельского хозяйства на базе новейших технических достижений, заимствованных преимущественно из арабского мира, возникает массовое производство бумаги и хлопковое текстильное производство.

Индия, как и в более ранние исторические периоды, находилась на пересечении важнейших мировых торговых путей: индийские купцы успешно торговали с Восточной Африкой, Ближним Востоком, Западной Европой, со странами Юго-Восточной Азии и Китаем. Именно на Индию с ее несметными богатствами были устремлены глаза алчных торговцев всей Южной Европы. Падение Константинополя в 1453 г. воспринималось так болезненно в Западном Средиземноморье не столько из-за страха перед дальнейшей исламской экспансией, сколько из-за того, что турки перекрыли торговые коммуникации, традиционно соединявшие Европу с Индией.

Собственно, и Великие географические открытия XV–XVI веков в немалой степени были вызваны стремлением европейцев получить альтернативные маршруты доступа к весьма доходной индийской торговле, монопольно контролируемой османами и арабами. О более отдаленном Китае в Европе XV века знали значительно меньше, достоверность написанной много ранее известной книги Макро Поло о путешествии в Срединное Царство многими оспаривалась.

Именно непосредственные последствия Великих географических открытий стали первым, пока еще очень негромким тревожным звонком для Индии. После того, как в мае 1498 г. Васко да Гама достиг западного индийского побережья, Португалия начала практически ежегодно снаряжать все более многочисленные морские экспедиции в Индию с целью создания там своих торговых факторий. В двух из этих экспедиций принимал участие и сам знаменитый мореплаватель, отличавшийся как крайним упорством и неподкупностью, так и беспримерными даже по его суровым временам жесткостью и религиозной нетерпимостью. Символично, что назначение Васко да Гамы португальским вице-королем Индии (1524 г.) произошло почти одновременно с окончательным утверждением падишаха Бабура в Дели (1526 г.). В дальнейшем медленное, но неуклонное продвижение христианской Европы с юга на север индийского субконтинента шло параллельно с наступлением исламского Турана с севера на юг Индии. Рано или поздно эти два встречных потока должны были столкнуться, и этому столкновению было суждено предопределить будущее всей индийской цивилизации.

Андрей Кортунов:
Аристотель и Александр: два взгляда на глобализацию

От Бабура до Акбара

Бабур и Васко да Гама, разумеется, никогда лично не встречались и, вероятно, даже не знали о существовании друг друга. Бабура по понятным причинам гораздо больше интересовала Евразия, чем Западная Европа; утвердившись в Дели, он даже озаботился направить своего посла далекому великому князю Московии Василию III. Однако, если представить себе встречу двух великих завоевателей Индии, трудно предположить, что упрямый, прямолинейный, догматичный португальский мореплаватель легко нашел бы общий язык с утонченным, разносторонне одаренным, порой даже сентиментальным центральноазиатским авантюристом. Современники отмечали, что, например, запах мускатной дыни вводил Бабура в состояние меланхолии и даже вызывал у падишаха слезы, поскольку напоминал ему о навсегда оставленной родине в Средней Азии.

Бабур никогда не был религиозным догматиком или кровожадным тираном, подобно своему предку Тамерлану. Его лирические стихи относятся к вершинам средневековой тюркоязычной поэзии, а его знаменитая автобиография («Бабур-наме») вообще положила начало новому жанру в исторической литературе. Бабур прославился не только как талантливый полководец, создатель империи и как поэт, то так же, как незаурядный историк, географ, этнограф, теолог и даже правовед. Бабур переписывался с великим Алишером Навои не как меценат со служителем муз, а как поэт с собратом-поэтом. Подвиги Васко Да Гамы воспел в своей эпической «Лузиаде» великий Камоэнс, но трудно даже вообразить поэтическое состязание сурового адмирала с кем-то из выдающихся португальских стихотворцев.

Едва ли стоит удивляться тому, что как сам Бабур, так и другие первые правители из династии Великих Моголов, исповедовавшие ислам суннитского толка в его среднеазиатском варианте, демонстрировали относительную веротерпимость. Собственно, это была единственная возможность удержать власть над чуждой для завоевателей в этно-конфессиональном отношении страной. Да и сами они едва ли могли считаться образцами исламского благочестия — тот же Бабур любил выпить и отказался от употребления спиртного только после того, как дал соответствующий обет перед одной из своих решающих битв.

Для будущего империи было важно то, что ее создатели отнюдь не являлись дикими, необразованными кочевниками; в Северную Индию на этот раз пришли не орды Чингисхана и даже не войско Тамерлана. Хотя династию Великих Моголов основали тюрки, в культурном отношении эту династию было бы правильнее обозначить как тюрко-персидскую, усвоившую культуру как тюркского Турана, так и персидского Ирана, а таже хорошо знавшую и понимавшую многообразный арабский мир. Этот своеобразный тюркско-персидско-арабский сплав обладал исключительной прочностью, который не позволил пришельцам-завоевателям полностью ассимилироваться в индийском населении и раствориться в мощной индийской культуре.

Однако и полностью исламизировать Индию с ее колоссальными размерами и тысячелетними доисламскими традициями также было практически невозможно. Несомненно, попытки продвигать «истинную веру» Великими Моголами предпринимались (как это было и за два века до Моголов во времена Делийского султаната), в некоторые моменты истории эти попытки становились настойчивыми и даже принимали жесткие формы. Но задача полной исламизации индийского субконтинента с самого начала воспринималась большей частью представителей новой династии как непосильная, по крайней мере — в рамках доступного им исторического горизонта. К тому же, многие догматы и ценности индуизма, сикхизма, буддизма и джайнизма выглядели в глазах среднеазиатских пришельцев созвучными привычным им догматам и ценностям ислама и потому не взывали однозначного отторжения.

Интуитивно династия пыталась реализовать другую, более скромную, но не менее сложную задачу — создать некий продуктивный синтез исламской и традиционной индийской культуры, а также и организации общества. Такую цель ставил перед собой не слишком преуспевший сын Бабура — Хумаюн (1530–1555 гг.), который своим сугубо утилитарным отношением к религии примерно на полвека опередил знаменитого французского короля Генриха IV: чтобы получить военную поддержку с стороны могущественного иранского шаха в Афганистане, он с легкостью перешел из суннизма в шиизм.

Но особенно продвинулся в этом направлении внук Бабура Акбар Великий (1556–1605 гг.), которого с полным правом можно назвать самым выдающимся представителем династии. Он не только резко расширил территорию империи, превратив ее в неоспоримого регионального гегемона, но и осуществил множество прогрессивных административных и социальных реформ, направленных на развитие ремесленного производства и сельского хозяйства, на поощрение наук и искусства, на создание устойчивых государственных институтов и обеспечение равенства своих подданных перед законом. Акбар — первый из правителей династии, рожденный непосредственно в Индии (точнее, на территории современного Пакистана). Для него индийские традиции и индийская история были не пустым звуком и не причудами аборигенов захваченной территории; он даже причислил «фестиваль огней» Дивали и «фестиваль девяти ночей» Дашахра к числу государственных праздников своей империи.

Андрей Кортунов:
Тени Семибашенного замка

От Акбара до Аурангзеба

За полвека правления Акбара империя Великих Моголов существенно продвинулась на юг индийского субконтинента, включая Бенгалию и часть плоскогорья Декан, был вновь отвоеван почти потерянный ранее Кашмир. Военные победы Акбара, как ранее и победы Бабура, в немалой степени связаны с широким использованием в армии Великих Моголов самых современных видов вооружений, включая мушкеты и пушки; по своей огневой мощи армия султана многократно превосходила всех своих реальных и потенциальных противников, часто не уступавших воинам падишаха в храбрости и в военном искусстве (в скобках отметим, что использование новейшей артиллерии стало решающим фактором и в утверждении португальского присутствия на юге Индии).

Однако территориальные притязания Акбара не были безграничными; во многих случаях он не включал покоренные княжества в состав империи, предпочитая создавать буферные полузависимые государства, своего рода «пояс безопасности» для центрального ядра имперской конструкции. Возможно, падишах нуждался в таком поясе, предвидя неизбежность дальнейшего проникновения европейцев в прибрежные регионы южной Индии. Кроме того, мудрый властитель хорошо понимал, что безграничная экспансия и неизбежно сопутствующая такой экспансии растущая пестрота контролируемой Моголами территории не позволит ему рассчитывать на устойчивую консолидацию своего государства. А именно такая консолидация и была целью правления Акбара Великого.

Основные реформаторские достижения Акбара приходятся на вторую половину его правления (1574–1605 гг.). Исключительно важным шагом стала отмена т.н. «джизьи» — дополнительного налога на индуистов и других индийцев, не пожелавших принять ислам. Великий Могол тем самым признал равенство всех подданных империи перед законом и равноправие всех многочисленных религиозных конфессий, исповедуемых в его государстве. Более того, Акбар не боялся привлекать раджей-индуистов на ключевые посты в военной и гражданской администрации, поощрять религиозные диспуты и финансировать из государственной казны строительство не только мечетей, но и индуистских храмов, а на юге, где все сильнее чувствовалось европейское присутствие, — даже и католических церквей. Реформаторство Акбара в религиозной сфере зашло так далеко, что он при поддержке выдающегося теолога и своего великого визиря Абу-ль-Фадль Аллами (Абу-ль-Фазла) даже попытался создать новую синкретическую религию, сочетавшую в себе элементы ислама, индуизма, древнего джайнизма, зороастризма и христианства.

Новая религия оказалась слишком сложной для подданных падишаха и так и не прижилась в Индии, но тот мощный толчок, который Акбар дал своей империи, позволил ей в целом безбедно просуществовать еще, как минимум, полвека. Большую роль в стабильности государства играли такие факторы как единообразие налоговой политики, единая система мер и весов, масштабное дорожное строительство и поощрение внутренней торговли, формирующей единый рынок. По некоторым оценкам, численность населения индийского субконтинента к началу XVII столетия достигла 140 млн человек, причем на империю Великих Моголов приходилось около 100 млн (для сравнения — население всей Западной Европы на этот момент не превышало 40 млн). Как и столетие назад, Индия представляла собой уникальную ресурсную базу для любого режима, способного обеспечить внутреннюю политическую стабильность и рациональное управление экономикой субконтинента.

Позволительно предположить, что, если бы Акбару Великому наследовали сопоставимые с ним государственные деятели, империя Великих Моголов могла бы через два три поколения превратиться в мощное централизованное государство, способное успешно конкурировать с ведущими европейскими державами и противостоять их натиску на юге Индии. Сословия постепенно заменили бы касты, а общие для всех подданных законы вытеснили бы нормы, основанные на разнородных местных обычаях и традициях. На место региональных феодалов пришли бы назначаемые в Дели чиновники, а растущая прослойка ремесленников и торговцев превратилась бы в опору трона Великих Моголов.

Однако, приходится констатировать, что ближайшие продолжатели Акбара — его сын Джахангир (1605–1627) и его внук Шах Джахан (1627–1658) — не стремились развить достижения своего великого предшественника и двигались, скорее, по инерции. Насколько можно судить, они не вообще не вполне понимали и уж во всяком случае не одобряли экуменизма и просвещенного абсолютизма Акбара Великого, но и не решались открыто выступить против его исторического наследия. Правление этих потомков Бабура отмечено многочисленными дворцовыми интригами и заговорами, периодическими восстаниями как индийских князей, так и мусульманских вельмож, смутами на окраинах империи и конфликтами с соседними государствами. В памяти последующих поколений главным достижением Шаха Джахана осталась не его государственная деятельность, а жемчужина индийской архитектуры — знаменитый мавзолей Тадж-Махал в Агре, воздвигнутый над гробницей его любимой жены.

Историки по-разному оценивают итоги деятельности ближайших потомков Акбара. Но на фоне резко ускорившегося хода европейский истории представляется справедливым заключить, что династией Великих Моголов была упущена вся первая половина XVII века, которая при других обстоятельствах могла бы закрепить достижения Акбара в модернизации государственного управления и в преодолении этнических и конфессиональных конфликтов. Кажущееся благополучие державы скрывало все более явно проявляющиеся признаки если еще не упадка, то, во всяком случае, стагнации и начала все более заметного отставания Индии от Западной Европы. Если Акбар Великий еще мог восприниматься европейскими монархами как равный им по положению и статусу государь, то на его потомков европейцы все чаще смотрели как на «туземцев», подлежащих просвещению и колониальной опеке.

Отчаянной попыткой остановить надвигающийся упадок империи Великих Моголов стало растянувшееся на полвека правление сына Шаха Джахана Аурангзеба (1658–1707 гг.). Аурангзеб был в своем роде выдающимся правителем — в нескольких кровопролитных сражениях он разбил опасных и объективно более сильных конкурентов, железной рукой навел порядок в своем окружении, решительно искоренял мздоимство и казнокрадство, вел многочисленные и в основном вполне успешные завоевательные походы. При нем территория империи достигла размеров, беспрецедентных для всей истории существования на территории Южной Азии единых централизованных государств. По энергии, целеустремленности, работоспособности и разносторонности интересов его можно сравнить с правившим примерно в то же время в России Петром I (1682–1725 гг.) или с китайским императором династии Цинь Канси (1662–1723 гг.). Но именно долгие годы его правления привели к тому, что упадок империи Великих Моголов стал окончательно необратимым.

Андрей Кортунов:
Ганзейский союз как прообраз грядущего миропорядка

От Аурангзеба до Бахадур-шаха

Аурангзеб, без сомнения, оказался самым фанатичным и нетерпимым представителем династии Великих Моголов. Если его предшественники, продвигая ислам в Южной Азии, в целом следовали принципам умеренности и постепенности, то новый правитель империи поставил перед собой задачу максимально подавить на подвластной ему территории все религии, кроме учения Пророка. Никто из династии Великих Моголов — ни до Аурангзеба, ни после него — не проявлял такого рвения в разрушении индуистских храмов, в преследовании «иноверцев», в религиозно мотивированных чистках армии и государственных учреждений. Разумеется, вновь была введена отмененная еще Акбаром джизья, вызывавшая всеобщее негодование и даже прямые восстания индуистских подданных шестого Великого Могола.

Любопытным новшеством Аурангзеба было создание службы исправления общественных нравов, насколько можно судить — впервые в индийской истории. Служба пристально следила за местами скопления людей — в первую очередь, за городскими базарами, — пресекая богохульства, азартные игры, употребление алкоголя и опиума. Сам придерживавшийся аскетического образа жизни падишах настойчиво требовал такой же скромности и от других. Музыканты, художники, философы и танцовщицы были решительно изгнаны из дворцов знати, их место заняли толкователи священных исламских текстов.

Но все-таки главным делом неутомимого падишаха стала постоянная война. Поскольку экспансия на севере была затруднена наличием там сильных исламских государств, главным объектом захватнически устремлений империи оказалась Южная Индия, в первую очередь — оставшиеся независимыми княжества на плоскогорье Декан. Здесь Аурангзебу было суждено провести в бесконечных походах последние двадцать шесть лет свой жизни. Непрерывная война главным образом сводилась к ликвидации постоянно возникающих очагов сопротивления Великим Моголам в центре южноазиатского субконтинента и требовала все больших и больших ресурсов. Решающее техническое превосходство армии падишаха над противниками в небольших, но многочисленных стычках теряло свое значение. А столь необходимые для карательных экспедиций доходы казны сокращались, несмотря на стремительный территориальный рост империи.

Примечательно, что на другом конце обширного исламского мира в это же время Оттоманская империя предпринимает столь же отчаянную последнюю попытку решительно изменить неблагоприятный для нее ход истории, распространив свое господство на всю Европу. Весной 1683 г. султан Мехмед IV объявляет войну Австрии, многочисленные оттоманские войска во главе с великим визирем Кара-Мустафой, многократно превосходящие противостоящую им коалицию европейских держав, начинают осаду Вены. И только чудо в виде вовремя подоспевшей польской тяжелой кавалерии Яна Собеского спасает христианскую Европу от неминуемого сокрушительного поражения. Осада турками Вены стала переломным историческим моментом, после которого Оттоманская империя начала все более явно клониться к упадку, постепенно прекращаясь в «больного человека» Европы.

Агония империи Великих Моголов протекала намного быстрее, чем упадок Блистательной Порты. Помимо внутренних факторов, свою роль сыграли и принципиальные различия в геополитической обстановке. В недопущении чрезмерного ослабления Оттоманской империи были заинтересованы практически все западноевропейские державы, не без оснований опасавшиеся дальнейшего усиления России в конце XVIII и, особенно, в XIX веке, что, в частности, стало главной причиной Крымской войны (1853–1856 гг.). В сохранении империи Великих Моголов были заинтересованы европейские конкуренты Британии в Южной Азии, в первую очередь Франция. Кстати, известный французский путешественник и врач Франсуа Бернье в течение двенадцати лет был личным врачом Аурангзеба, оставив очень ценные воспоминания как о самом падишахе, так и о его империи. Однако уже после Семилетней войны (1756–1763 гг.) у Лондона в Индии не осталось сильных соперников, а Британия к этому времени не нуждалась в Великих Моголах как в полноценных партнерах, шаг за шагом превращая династию в пышную декорацию собственной колониальной администрации.

Все же агония империи Моголов растянулась на полтора века. После эпохи Аурангзеба на троне империи сменилось много бесцветных фигур, но на новые подъемы империя уже была неспособна. Промышленная революция, начавшаяся в Великобритании в последней трети XVIII века, не только в значительной мере финансировалась за счет вывезенных из Индии богатств, но и стала важнейшим катализатором ускорения колониального освоения Южной Азии британским капитализмом. Дешевые британские товары хлынули в Южную Азию, подрывая основы традиционного индийского ремесленного производства и окончательно разоряя местных торговцев.

На севере империи дела тоже обстояли не лучшим образом: в 1739 г. — всего через тридцать два года после смерти Аурангзеба — персидский Надир-шах разграбил Дели и увёз Павлиний трон — символ богатства и власти династии Великих Моголов. Это событие считается историками моментом фактического распада Могольского государства. Последующие Моголы все больше превращались в марионеток руках британской Ост-Индской компании — из главного субъекта индийской политики они становятся ее объектом.

Последним падишахом Индии из династии Великих Моголов стал Бахадур-шах II (1837–1857 гг.). Его власть была чисто номинальной, и существовал он на дотацию от Ост-Индской компании. Уже разменяв девятый десяток лет, Бахадур-шах оказался (скорее всего, вопреки своей воле) вовлеченным в Индийское восстание 1857–1858 гг.: восставшие сипаи заставили Великого Могола подписать воззвание, сообщающее о восстановлении имперской власти и призывающие индийцев объединиться в борьбе с британскими колонизаторами. Впоследствии падишах вместе со своей семье пытался бежать из Дели, но был перехвачен англичанами, причем два его сына и внук были незамедлительно расстреляны без суда и следствия прямо на глазах у старика.

В итоге последний Великий Могол был предан военному суду, признан виновным в участии в восстании и сослан в Рангун — столицу недавно покоренной британцами Бирмы. Там он и скончался спустя пять лет, причем место его захоронения было засекречено колониальными властями во избежание нежелательного паломничества и случайно обнаружено уже в конце XX века. Так завершилась растянувшаяся почти на четыре века история одной из величайших средневековых династий Востока.

Андрей Кортунов:
Актуальность Нантского эдикта

Причины упадка: идеология, социальная база, экспансионизм

Обычно упадок и распад империи Великих Моголов приписывают постепенному отходу падишахов от религиозной толерантности, обращению к практике все более радикального суннитского фундаментализма, достигшей своего апофеоза во второй половине XVII века (своего рода, исламского аналога проходящей примерно в это же время в Западной Европе Контрреформации). С этой точкой зрения в целом можно согласиться: последовательная веротерпимость, характерная для первых падишахов династии, содействовала укреплению их власти, поскольку соответствовала древним индийским традициям и обычаям. Суфийский ислам органично вписался в пеструю палитру религиозных учений Индии еще во времена Делийского султаната, и в этом смысле Моголы шли по дороге, давно проложенной их предшественниками.

Падишахи, управлявшие империей после Акбара Великого, шаг за шагом отходили от принципов толерантности, сдвигаясь в направлении суннитского фундаментализма. Светскую или хотя бы надконфессиональную империю создать так и не удалось, как не увенчались и попытки привить подданным падишаха новую синкретическую религию. Поделив своих подданных на «правоверных» и «неверных» (в число последних вошли не только индусы, составляющие большинство населения империи, но также и мусульмане-шииты), владыки империи невольно запустили процесс распада созданного ими государства. Например, именно в противостоянии Великим Моголам сложилось учение сикхизма и даже сформировались сами сикхи как этноконфессиональная группа. Радикализация ислама неизбежно провоцировала встречную радикализацию индуизма, создавая замкнутый круг все более жесткого и бескомпромиссного противостояния двух главных конфессий южноазиатского субконтинента.

Но не стоит забывать и о том, что обращение к исламскому фундаментализму уже само по себе стало признанием Моголами своего поражения в борьбе за душу Индии. Попытки Аурангзеба опереться на единоверцев свидетельствовали о том, что Моголам за предыдущие полтора столетия пребывания на троне в Дели так и не удалось создать в Индии надежную социальную базу своей власти. Как основатель династии Бабур, так и при его потомки были вынуждены опираться главным образом на военную (преимущественно, на мусульманскую, хотя в некоторых случаях — и не лояльную индуистскую) аристократию, обладавшую своими автономными материальными ресурсами. Растущее городское население, не говоря уже о крестьянстве, не рассматривалось большинством властителей Индии как надежная опора власти — из купцов и ремесленников выжимали подати, которые постоянно росли.

Лояльность аристократической верхушки нужно было поддерживать за счет регулярных в все более щедрых подачек, иначе бывшие лоялисты могли легко переметнуться к фрондерам и оппозиционерам, которые почти всегда были рядом с падишахом в большом количестве. Поскольку процедуры престолонаследия Великих Моголов никогда не были четко определены, то многочисленные претенденты на престол всегда были готовы переманить на свою сторону неустойчивых вельмож и генералов. В итоге каждая смена падишаха становилась серьезным испытанием для империи, не говоря уже о том, что она почти неизбежно сопровождалась физическим устранением многочисленных родственников нового владыки.

История сохранила примечательный эпизод раннего периода жизни империи: когда тяжело болел сын Бабура Хумаюн, Бабур попросил Аллаха обменять жизнь сына на свою собственную. В тот день, когда Хумаюн выздоровел, Бабур заболел и вскоре умер (ему было всего 47 лет). Но это трогательное проявление отцовской любви было бы совершенно немыслимым на более поздних этапах развития династии: сыновья падишахов неизменно бунтовали против своих отцов, а отцы, в свою очередь, никогда не спешили уйти на покой и не останавливались перед самыми суровыми наказаниями непокорных сыновей, включая показательные казни, ослепления и пожизненные тюремные заключения.

Такая внутренняя нестабильность империи, усугубленная хронической нехваткой налоговых поступлений, подталкивала Великих Моголов к постоянной экспансии. Расширять империю за счет продвижения на север никак не получалось: могущественные персы или османы постоянно держали под контролем основную часть Афганистана, на осуществление старой мечты Бабура — завоевание Самарканда и Ферганской долины — тоже не хватало сил. Империи пришлось двигаться на юг, захватывая все более и более значительную часть индийского субконтинента.

Тем самым неизбежно все больше нарушался баланс между исламской элитой и индуистским населением. Постоянно усложнялась этноконфессиональная карта лоскутного государства Великих Моголов. Империя разрасталась, теряя управляемость и становясь не сильнее, а слабее. Конечно, предпринимались попытки объединить империю общим рынком — прокладывались дороги, поощрялось использование водных транспортных путей. Но всего этого оказалось недостаточным — империя держалась в первую очередь на военной силе. «Могольская держава расползалась, как огромное масляное пятно, — пишет российский исследователь средневековой Индии Е.Ю. Ванина. — Чем большую территорию оно охватывало, тем слабее становился слой в центре. Включив в себя целый континент, империя могла существовать лишь как традиционная мандала, Золотая Орда или держава Тимура. Сепаратизм стал в ней таким же естественным явлением, как сезон дождей. Попытка Аурангзеба централизовать государство на мусульманской основе была обречена: она столкнулась и с протестом индусов, и с сепаратизмом самих мусульманских феодалов».

Выбирая между Великими Моголами и европейскими колонизаторами, многие местные индийские элиты предпочитали европейцев, надеясь на свой богатый опыт в поддержании баланса между португальцами, голландцами, французами и англичанами. Как показало будущее, этим надеждам не было суждено сбыться: баланс сил между европейцами со временем сменился неоспоримым британским господством. Стратегически Моголам, по всей видимости, следовало бы объединиться с южными княжествами, чтобы вместе противостоять европейской экспансии. Но, воюя с независимыми индийскими государствами, они облегчили задачу европейцев по приобретению плацдармов для последующего наступления на Индию. Потом Моголы спохватились и даже в какой-то момент попытались сплоить княжества Южной Индии в борьбе с европейским колониализмом, но было уже поздно: многие южные княжества видели в европейцах меньшую угрозу, чем в самих Моголах.

Андрей Кортунов:
«Реставрация Мэйдзи» и будущее России

Уроки Великих Моголов

Многообразные последствия распада империи Великих Моголов зримо присутствуют в повседневной жизни Южной Азии и по сей день. Если бы в XVI–XVII веках падишахам в Дели удалось бы решить историческую задачу по созданию синтеза индуистской и исламской цивилизаций, то, по всей видимости, сегодня на месте Индии, Пакистана и Бангладеш было бы единое южноазиатское супер-государство или объединение, подобное Европейскому союзу. Многие из существующих острых проблем в индо-пакистанских отношениях восходят к далеким временам Великих Моголов. Нынешние законодательные новации правительства Нарендры Моди, регламентирующие статус мусульманского меньшинства в стране, также можно считать далеким эхом кровавых «крестовых походов» Аурангзеба. Все это не вполне преодоленное наследие давно ушедшей эпохи, к сожалению, грозит многими новыми неприятностями Южной Азии в будущем.

Впрочем, история империи Великих Моголов не менее поучительна и для государственных деятелей в других регионах мира. Это история, в частности, учит тому, что мудрому падишаху нельзя опираться только на «силовиков», превращая их в отдельную привилегированную касту. Отсутствие широкой и, главное, устойчивой базы социальной поддержки власти неизбежно ведет к падению последней, независимо от уровня технической оснащенности и уровня финансирования армии или иных силовых структур. Путь бесконечной территориальной экспансии рано или поздно заведет властителя в тупик, а само по себе расширение территории не обязательно означает укрепление государства. С другой стороны, разумная сдержанность позволяет превратить малые «буферные» государства из потенциальных оппонентов в заинтересованных партнеров и даже в союзников.

История Моголов говорит и о рисках, связанных с идеологической ортодоксией — особенно, когда такая ортодоксия практикуется властью в условиях сложного полиэтнического и многоконфессионального общества. Многовековое противостояние Великих Моголов и независимых княжеств южной Индии и Декана на фоне начавшейся европейской экспансии — еще одно подтверждение того непреложного факта, что враг твоего врага — совсем не обязательно твой постоянный и надежный друг. Многие уроки индийской истории XVI века остаются вполне актуальными и для России пять столетий спустя.