Сирия — рискованный ход Москвы
Министр иностранных дел России Сергей Лавров
на встрече с представителем сирийской оппозиции
Хайтамом Манна в Москве. 14 августа, 2015
(Нет голосов) |
(0 голосов) |
Научный сотрудник Французского института международных отношений
Возможно ли повторение истории? В 1956 году в разгар Суэцкого кризиса СССР, проявив чудеса дипломатии, сумел отвлечь внимание Запада от подавления Красной Армией восстания в Будапеште. Спустя шестьдесят лет наращивание российского присутствия в Сирии происходит на фоне укрепления украинского фронта, что позволяет Владимиру Путину испытать на деле решимость Запада и одновременно развязывает России руки в Донбассе.
Возможно ли повторение истории? В 1956 году в разгар Суэцкого кризиса СССР, проявив чудеса дипломатии, сумел отвлечь внимание Запада от подавления Красной Армией восстания в Будапеште. Спустя шестьдесят лет наращивание российского присутствия в Сирии происходит на фоне укрепления украинского фронта, что позволяет Владимиру Путину испытать на деле решимость Запада и одновременно развязывает России руки в Донбассе. Аналогия с 1956 годом прослеживается и в том, что непоследовательность Франции и Великобритании в отношении сирийского конфликта привела к ослаблению позиций этих стран, несмотря на укрепление их положения во время ливийской кампании 2011 года. Но в отличие от времен Суэцкого кризиса, когда дипломатический вакуум, образовавшийся в результате трехстороннего вмешательства, был заполнен Соединенными Штатами, администрация Обамы, отчасти построившая свою внешнюю политику на прекращении участия в ближневосточном конфликте, не планирует задействовать серьезные военные силы и средства для разрешения проблемы Сирии. Однако международные отношения не терпят пустоты — кроме того, трудно себе представить, как Россия будет играть роль жандарма в регионе, чьи сложные социально-экономические и политические особенности ей тоже малопонятны, не говоря уже о том, что ее политическая и военная верхушка по-прежнему подсознательно страдает от «афганского синдрома».
С точки зрения Москвы, ее участие в делах Сирии — нечто гораздо большее, нежели простое оказание поддержки загнанному в угол союзнику. Из активной позиции России можно сделать пять выводов, тесно связанных с внешней и внутренней политикой, а также с позициями на региональной и мировой арене.
Прежде всего, на ум приходит, казалось бы, совершенно невинное замечание: сирийский вопрос для Москвы никогда не был простым. Исторически двусторонние отношения были отнюдь не безоблачными: Хафез аль-Асад, отец нынешнего президента Сирии, часто прикрывался своим зависимым положением и проводил собственную региональную политику, вызывая в Москве замешательство. Затем на этих двусторонних связях играл Израиль, стремясь помешать поставкам самых передовых наступательных вооружений из Москвы в Дамаск. Поддерживая с Сирией отношения продавца и покупателя, Россия рискует своими связями с Израилем и с Западом. Тем не менее российско-сирийское сотрудничество уже несколько десятилетий существует на базе проверенных институциональных каналов, которые ставят Кремль в полную зависимость от связей, налаженных исключительно с руководством действующего режима. Недавно Сергей Лавров доверительно сообщил Лахдару Брахими, бывшему специальному представителю ООН в Сирии, о том, что Россия имеет такое же влияние на Б. Асада, что и США на Израиль.
Во-вторых, продвижение джихадистов по территории Сирии и Ирака напрямую затрагивает Россию — по некоторым оценкам, в рядах ИГ и «Фронта ан-Нусра» сражается 2 200 выходцев из этой страны. ИГ особенно нуждается в вербовке бойцов на постсоветском пространстве — они закалены в боях и относительно независимы от местных группировок и интересов. Впрочем, в высшем военном командовании ИГ насчитывается немало чеченцев. В перспективе возникает риск дальнейшего взаимопроникновения сирийско-иракских и кавказских группировок, по крайней мере, по трем причинам. Во-первых, в течение последнего года многие кавказскихе джихадисты переметнулись на сторону ИГ. Они предпочитают вступить в борьбу за «халифат» и вернуться в Россию с почестями, нежели продолжать сражаться в Кавказском эмирате, чье высшее командование с 2014 года несколько раз подвергалось уничтожению и чья «идеологическая» ориентация, сформировавшаяся на основе соперничества с ИГ, подрывает эффективность ее деятельности. С июня прошлого года Кавказ считается вилайетом ИГ, что свидетельствует о стремлении к внедрению на эту территорию. Кроме того, на территории бывшего СССР ведется активная пропаганда ИГ. Страницы русскоязычной версии журнала «Дабик» (Dabiq) пестрят призывами к читателям отправиться в Сирию и Ирак, а русские социальные сети используются для распространения информации «во имя общего дела» (новостей с передовой, ссылок на проповеди, объявлений о сборе средств). Наконец, усиление российского военного присутствия в Сирии способствует лишь разжиганию кавказского джихадизма на этой территории, а в случае взятия в плен российских военнослужащих ИГ не преминет использовать эти сведения в информационной войне.
Тем не менее количество бойцов, находящихся в Сирии, служит оправданием для реализации одного из направлений российской дипломатии на Ближнем Востоке — построения отношений на основе взаимных интересов обеспечения безопасности как с арабскими республиками (Сирией, Египтом, Йеменом), так и с суннитскими монархиями Персидского залива и Израилем, который стремится наверстать упущенное из-за промедлений американских политиков. Поэтому неслучайно президент Чеченской Республики Рамзан Кадыров регулярно объезжает страны Леванта и Персидского залива (за прошедший год он неоднократно встречался с королем Иордании Абдаллой II) для налаживания сотрудничества в области борьбы с терроризмом, а российские десантники готовятся к участию в контртеррористических учениях, которые состоятся этой осенью в Египте. В сфере внутренней политики угроза проникновения ИГ в Россию позволяет Кремлю подогревать националистические настроения среди населения и убеждать Запад в том, что Россия является его естественным союзником в борьбе с исламским терроризмом.
В-третьих, подъем России невозможно проанализировать иначе как в контексте игры, которую ведет другой крупный участник сирийского конфликта — Иран. После подписания соглашения о ядерной программе Ирана, которое вновь открывает этой стране дорогу в международное сообщество, Россия непременно пожелает помешать достижению между США и Ираном любых договоренностей по сирийскому вопросу, которые де-факто вытеснили бы ее с Ближнего Востока. Трехсторонние отношения с Дамаском и Тегераном уже не всегда складываются в пользу Москвы. В отличие от России, которая опирается исключительно на связи с официальными сирийскими институтами, Иран готовится к уходу Асада, делая ставку на высшие слои общества, которые сложились в условиях хаоса, воцарившегося после 2011 года. Оказывая непосредственную поддержку Силам национальной обороны, вооружаемым и координируемым «Хезболлой», Тегеран создает условия для формирования будущих сирийских институтов безопасности исключительно вокруг своих собственных интересов. Таким образом, военное вмешательство позволяет России изменить расстановку сил сторонников существующего режима в свою пользу.
В-четвертых, расширение военного присутствия России в Сирии неразрывно связано с российско-американскими отношениями. Наблюдаемая сейчас эскалация, возможно, намеренно направлена на то, чтобы создать ощущение потребности в неотложных мерах, которое могло бы сыграть на руку Кремлю на фоне нежелания США применять силу и раскола Европы по вопросу беженцев. Будучи реалистом, Владимир Путин ставит перед собой цель добиться поляризации интересов на Ближнем Востоке в соответствии со своей собственной трактовкой международных отношений. В отличие от времен холодной войны линия раскола проходит сейчас не между государствами, разделенными идеологическими противоречиями, и не между Израилем и арабскими странами. По мнению Москвы, мир раскололся на Запад, который находится в упадке и неспособен экспортировать свою политическую модель, и государства, отвергающие любое вмешательство со стороны западных стран, в частности, под прикрытием «ответственности за защиту» и либеральных ценностей, лежащих в основе такого подхода. Чего же добивается Россия? Она хочет объявить о конце эпохи «смены режима» и показать, что ей можно доверять, в отличие от других участников международных отношений в этом регионе. Российские правители, зацикленные на достижении паритета с США, стремятся к эксклюзивному диалогу с Вашингтоном по вопросам, связанным с разрешением региональных конфликтов. Мирная жизнь на Ближнем Востоке в отсутствие влияния со стороны России лишит державу части ее веса. Поэтому, желая ослабления напряженности, существующей в данном регионе, Москва, тем не менее, постоянно способствовала поддержанию этой напряженности, откликаясь на требования ближневосточных стран — особенно в части военной мощи. Ситуация в Сирии служит превосходной иллюстрацией этого подхода.
Наконец, в военном плане вмешательство России в ситуацию в Сирии является ответом на вызов, принять который в короткие сроки не может ни одна западная держава. Россия располагает свежими силами, потенциалом стратегического проецирования силы — хотя и ограниченным в области военно-морской авиации, — прекрасным знанием применяемых джихадистами методов ведения боевых действий и соглашением с правительством Сирии в сфере обороны, которое обеспечивает правомерность российского вмешательства с точки зрения международного права. Времена, когда поддержка со стороны России выражалась в командировании всего одного инженерного батальона (300 человек), как было в 2006 году в Ливане, безвозвратно ушли. Российская стратегия предусматривает прежде всего возвращение алавитской святыни, граница которой проходит по берегу от Латакии до Тартуса, чтобы затем занять направление Дамаск — Хомс к востоку. Одержав победу в дипломатической войне, за которой должны последовать боевые успехи, Владимир Путин не преминет воспользоваться этим обстоятельством на международной арене. Но в то же время такая победа будет означать резкую смену российской политики в арабском мире, которую Москва строит по принципу отказа от любой колонизации и прямого военного вмешательства.
«Сегодня из всех стран, участвующих в дележе Европы и всего мира, Россия — единственная, кого Сирии следует бояться и на кого стоит возлагать надежды», — писал французский монах Жюль Паргуар в начале ХХ века. Как ни странно, сегодня его слова звучат вполне актуально, однако представление о России как о державе, «которая всегда идет вперед», не должно затмевать понимания границ ее продвижения.
(Нет голосов) |
(0 голосов) |
