Распечатать Read in English
Оценить статью
(Голосов: 2, Рейтинг: 5)
 (2 голоса)
Поделиться статьей
Василий Кузнецов

К.и.н., заместитель директора по научной работе Института востоковедения РАН, член РСМД

Опубликованный в августе 2015 г. Институтом Брукингса доклад Моники Маркс, посвященный тунисской исламистской партии «Ан-Нахда», вне всякого сомнения, представляет большой интерес — и благодаря своей источниковой базе (многочисленным интервью автора с активистами и руководителями партии), и благодаря интересной концепции. Последняя сводится к тому, что эволюция «Ан-Нахды» в постреволюционный период — уникальный случай переосмысления исламизма.

Опубликованный в августе 2015 г. Институтом Брукингса доклад Моники Маркс, посвященный тунисской исламистской партии «Ан-Нахда», вне всякого сомнения, представляет большой интерес — и благодаря своей источниковой базе (многочисленным интервью автора с активистами и руководителями партии), и благодаря интересной концепции. Последняя сводится к тому, что эволюция «Ан-Нахды» в постреволюционный период — уникальный случай переосмысления исламизма.

С общим выводом автора, согласно которому усиление ИГИЛ и военный переворот в Египте в июле 2013 г. заставили «Ан-Нахду» выбрать компромиссную, или умеренную политическую стратегию, сложно не согласиться.

«Ан-Нахда», как известно, потеряла лидирующее положение в стране после парламентских и президентских выборов 2014 г. Но, несмотря на это, на фоне роста угроз национальной безопасности со стороны террористических группировок, под воздействием ситуации в Ливии и из-за сохранения протестной активности в южных гуверноратах (областях) на протяжении всего 2015 г. она демонстрировала свою «республиканскую ориентацию» и готовность сотрудничать с властью ради укрепления государственных институтов и поддержания социального мира. Неслучайно именно Рашид Ганнуши, шейх исламистской партии, выезжал в южные города, чтобы успокоить протестующих в июне 2015 г., вел переговоры с ливийцами, захватившими тунисских граждан, и т.д.

Уважение в широких кругах, которое приобрела «Ан-Нахда», позволило ей не только сохранить свои позиции в стране, но и занять активную позицию в международных отношениях.

Вместе с тем возникает вопрос: можно ли считать новую стратегию «Ан-Нахды» случайным позитивным результатом общего отрицательного регионального контекста, как полагает М. Маркс, или на политическую практику партии большее влияние оказали внутренние факторы? Ниже приведены три аргумента в пользу второго ответа на этот вопрос — они не означают необходимости полностью сбрасывать со счетов влияние внешнего фактора, но делают картину более объемной и объясняют, почему опыт «Ан-Нахды» остается пока уникальным для региона.

Курица, яйцо и вынужденная скромность

Первый аргумент связан с генетической амбивалентностью «Ан-Нахды» и спецификой ее исторического развития. Описывая историю партии, М. Маркс упоминает, что значительная часть людей, стоявших у истоков исламистского движения в Тунисе, происходили из внутренних дефаворизованных областей. Партия изначально объединяла консервативно настроенную молодежь, не находившую себе места в секулярном авторитаризме, который выстраивали Х. Бургиба и З.А. Бен Али.

Это действительно так. На внутристрановом уровне исламистские движения в Тунисе были наследниками консервативных сил, еще до обретения независимости выступавших за ориентацию страны на арабский и исламский мир. В 1940–1950-х годах эти силы были представлены движением юсефистов во главе с вечным соперником Х. Бургибы Салахом Бен Юсефом, убитым неизвестными в 1961 г. во Франкфурте. Неслучайно после победы революции в 2011 г. руководство «Ан-Нахды» с особым пиететом отнеслось к родственникам давно ушедшего политика.

В социальном плане юсефисты и нахдисты изначально представляли как раз тот Тунис, с которым Х. Бургиба мечтал расстаться, — древний, консервативный, религиозный. Был ли исламизм способом выражения протеста традиционных социальных слоев или, напротив, эти слои создавали социальную базу для религиозного по своей сути движения? Это вопрос о курице и яйце, позволяющий увидеть непривычное на Западе и в России измерение тунисской политической реальности.

В свое время Майкл Айари показал сверхпредставленность внутренних гуверноратов в «Ан-Нахде», а выборы 2011 и 2014 гг. подтвердили, что основной электорат партии, как и много лет назад, проживает в дефаворизованных зонах и в бедных пригородах мегаполисов.

В то же время на протяжении всего правления сначала Х. Бургибы, а затем Бен Али политическая элита страны пополнялась, главным образом, из значительно более современных жителей побережья (Сахель) и столицы, конкурировавших между собой.

В результате приход «Ан-Нахды» к власти в 2011 г. может быть интерпретирован через призму регионализма — как победа внутренних (более традиционных) регионов над Сахелем и столицей. Если понимать политический процесс таким образом, то надо признать, что «Ан-Нахда» в сущности своей изначально была прагматичной силой, главной задачей которой была не исламизация страны и не исправление нравов, а получение доступа к власти и ресурсам. С выполнением этой задачи она успешно справилась.

Другие особенности исторического развития партии — длительное существование в европейской среде и несменяемость партийной элиты (в отличие от египетских «Братьев-мусульман»). Люди, вернувшиеся в 2011 г. на родину, имели весьма богатый и разнообразный опыт политической жизни — революция давала им последний шанс, и мудрое его использование диктовало политическую гибкость.

Конечно, в первые месяцы пребывания на родине они чувствовали эйфорию, что открыто выражалось в партийной деятельности. Законопроекты, предлагавшиеся нахдистами после победы на выборах 2011 г., поначалу были выдержаны во вполне исламистском духе. Однако резкая реакция общества каждый раз заставляла партию отступать. Известная запись разговора Р. Ганнуши с салафитами, которую цитирует М. Маркс, появилась в социальных сетях как раз тогда, когда партии в очередной раз пришлось отказаться от своих инициатив под давлением секуляристов, что, в свою очередь, вызвало недовольство салафитов.

www.aljazeera.com
Рашид Ганнуши, шейх исламистской партии
«Ан-Нахда»

Изначальное недоверие к «Ан-Нахде» общественных элит было известно и очевидно, как очевидной была и неспособность партии справиться со всеми проблемами страны. Формирование обоих правительств «тройки» по партийному (а не профессиональному) принципу также имело негативный эффект. Все эти факторы в совокупности с резко ухудшившейся ситуацией в области общественной безопасности заставили партию проявить прагматизм: осознав уязвимость своего положения, она училась скромности и диалогу.

Таким образом, сочетание социально-географического и идеологического представительства в «Ан-Нахде» делало ее политические цели неочевидными, а длительный эмиграционный опыт и недоверие со стороны значимых социальных страт вынуждали к реализму.

Лукавая сила

Второй аргумент в пользу внутренних причин прагматизма «Ан-Нахды» лежит в области идеологии и связан с так называемым двойным дискурсом исламистов.

С момента возвращения партии на тунисскую политическую сцену противники обвиняли «Ан-Нахду» в том, что ее риторика, предназначенная для официальных СМИ, западных наблюдателей и местных либералов, едва ли не диаметрально противоположна тому, что лидеры партии говорят в мечетях, обращаясь к электорату из народных кварталов. Информация, полученная М. Маркс от ее респондентов, во многом вписывается в первый тип дискурса исламистов. Согласно ему, «Ан-Нахда» представляет собой некий тунисский аналог турецкой Партии справедливости и развития (ПСР) — партию, стремящуюся к сочетанию демократии с арабо-мусульманской идентичностью страны и утверждающую религиозные ценности, главной из которых нахдисты называли свободу. Однако второй дискурс «Ан-Нахды» сближал ее с салафитами: например, из уст руководителей партии можно было услышать, что индивидуума для ислама не существует, что ислам мыслит категорией уммы, что джихад есть обязанность мусульманина [1] и т.п.

Двойной дискурс «Ан-Нахды» прямо отражался на политической практике партии. Выступая за демократию, участвуя в выборах, руководители «Ан-Нахды» одновременно поддерживали создание в Тунисе движения «Ансар аш-Шариа», позднее признанного террористическим (представители партии присутствовали на учредительном съезде движения весной 2011 г.), и Лиг в защиту революции, игравших роль своеобразной партийной милиции. На протяжении всего срока пребывания Али аль-Арайида на посту министра внутренних дел правительство потворствовало этим организациям, действия которых несколько раз приводили к человеческим жертвам.

Как отмечает М. Маркс, объясняясь с западными наблюдателями, представители партии были склонны описывать салафитов как непутевых, запутавшихся детей исламистского движения, что не объясняет присутствия радикалов в высших эшелонах «Ан-Нахды» (Садок Шуру, Валид Беннани и др.). Однако салафизм руководителей и салафизм электората может интерпретироваться по-разному.

AP
Сторонник «Ан-Нахда», 2013 г.

Что касается руководства партии, то в нем, по-видимому, всегда присутствовало несколько идейных течений, расхождения между которыми с годами лишь усугублялись. С одной стороны, в нем есть национально-ориентированные исламисты, такие, например, как Абдель Фаттах Муру, вице-президент партии, стоявший вместе с Р. Ганнуши у ее истоков. Известный адвокат, он воплощает в себе эталонного tunisois — жителя столицы: доброго веселого интеллектуала, радушного хозяина гостеприимного дома. Исламизм для него — это аксаковская косоворотка русских славянофилов XIX века. С другой стороны, в партийной верхушке есть люди, которые идентифицируют себя скорее с мировым исламистским движением и рассматривают Тунис исключительно как исходную точку своей деятельности. Такой подход более распространен среди нахдистов, долгое время находившихся в эмиграции, и среди молодежи «Ан-Нахды».

Наиболее интересная черта партии заключается в ее способности сохранять единство, несмотря на наличие внутри нее противоречащих друг другу идейных течений. Эта способность объясняется тремя обстоятельствами.

Во-первых, «Ан-Нахда» проявляет умение консолидироваться перед угрозой со стороны светских сил. Неслучайно внутрипартийные разногласия становились заметнее, когда партия находилась у власти и ее члены чувствовали относительную безопасность. Во-вторых, старых нахдистов объединяют крепкие личные связи и тридцатилетний опыт общей политической борьбы. В-третьих, объединяющую роль играет личность самого Р. Ганнуши, который пользуется непререкаемым авторитетом политического и духовного лидера.

Что касается социальной базы «Ан-Нахды», то ее разнородность обусловливается стремлением партии привлечь к себе максимально широкий электорат. Одни искренне разделяют исламистские взгляды, другим более близок консерватизм, предлагающий альтернативу вестернизированному либерализму, третьи поддерживают нахдистов просто потому, что страдали во времена Бен Али, наконец, четвертым ан-Нахда действительно кажется вестницей демократии.

В то время как в Египте исламисты довольно быстро раскололись на несколько политических движений (Партия свободы и справедливости «Братьев-мусульман», салафитская партия «Ан-Нур» и др.), в Тунисе этого не произошло: салафитские партии, которые упоминает М. Маркс, всегда оставались маргинальными и были мало кому известны.

Победа на выборах 2011 г. и приход к власти изменили «Ан-Нахду». С одной стороны, резко расширился ее численный состав, что привело к частичному размыванию партийной идеологии. С другой стороны, необходимость реального управления и налаживания диалога со светскими слоями общества вызвала охлаждение между «Ан-Нахдой» и салафитами. Последние считали нахдистов предателями и «новым RCD» [2].

Резкая поляризация общества весной 2013 г. вновь сблизила две исламистские силы, и на митингах «Ан-Нахды» того времени можно было часто видеть флаги «Ансар аш-Шариа». Спустя всего несколько месяцев под давлением усилившейся оппозиции эта салафитская организация была запрещена.

В целом можно констатировать, что в социально-идеологическом отношении «Ан-Нахда» всегда отличалась гетерогенностью, позволявшей демонстрировать необыкновенную полиморфность политического дискурса и обеспечивавшей необходимую гибкость.

Сила слабости

Наконец, третий аргумент связан не со спецификой исламистской партии, а со своеобразием политической культуры Туниса. Весной и летом 2013 г., когда ситуация в стране чрезвычайно обострилась, общество все больше поляризировалось и все чаще звучали предостережения о грядущей гражданской войне, у исламистов и антиисламистов было несколько вариантов поведения.

Например, в феврале 2013 г., когда после убийства Шукри Бильаида едва ли не миллион тунисцев (почти 10% населения) вышли на улицы с антиисламистскими лозунгами, оппозиция вполне могла совершить контрпереворот (как это было сделано позднее в Египте), обосновав его легитимность тем, что переходный период в стране должен был закончиться еще осенью 2012 г. В этом их поддержала бы значительная часть общества и, вероятно, силовых структур, которые находились в жестком противостоянии с «Ан-Нахдой».

Военный переворот, произошедший в июле 2013 г. в Египте, по мнению М. Маркс, заставил «Ан-Нахду» встать на путь компромисса. Однако он мог подтолкнуть партию к совершенно иным действиям. Угроза узурпации власти исламистами летом 2013 г. была вполне реальна, и о наличии сторонников блицкрига в партии всем было хорошо известно [3]. В то время в экспертных кругах рассматривался сценарий введения в стране военного положения и наступления религиозного авторитаризма под прикрытием антитеррористической борьбы.

Однако ни то, ни другое сделано не было. Вместо этого начался национальный диалог под эгидой организаций гражданского общества. Это был единственный пример абсолютно успешного национального диалога в арабском мире в тот период.

Представляется, что такой ход событий был предопределен тремя обстоятельствами.

Во-первых, неопределенностью политической среды. Ни одна политическая сила в Тунисе не обладала решающим перевесом, а армия и внутренние войска сохранили свою деполитизированность, несмотря на революционные изменения. В результате ни светская партия «Нидаа Тунис», ни «Ан-Нахда» не были готовы приступить к решительным действиям.

Во-вторых, высоким уровнем развития гражданского общества, институты которого (прежде всего профсоюзы) пользовались большим доверием населения страны, чем партии. Это позволило им выступить модераторами и гарантами национального диалога.

В-третьих, развитой культурой политического диалога в стране, нетолерантностью общества к насилию и страхом перед «большой кровью».

Все эти своеобразные черты политической культуры, как представляется, связаны со спецификой ее формирования: она создавалась в основном жителями Сахеля — региона, с раннего нового времени отличавшегося высоким уровнем развития городской культуры. Ее плодами стали приверженность политическому диалогу, гражданское самосознание общества, развитые общественные институты. Профсоюзы, Лига защиты прав человека, гильдия адвокатов и другие подобные организации, сохраняя относительную независимость от власти, пользуются огромным доверием в обществе.

Кроме того, глубокий отпечаток на политическую культуру страны наложила принципиальная деполитизированность армии. Недопущение военных до политической власти было принципом Х. Бургибы, которому следовал и Бен Али. В результате в обществе сформировалось уважительное отношение к республикански ориентированной армии, не вмешивающейся в политическую жизнь.

Все эти обстоятельства не просто формировали правила политической жизни, но и заставляли «Ан-Нахду» действовать в соответствии с ними. Выбрав путь компромисса, партия продемонстрировала свою национальную «республиканскую ориентированность».

Таким образом, амбивалентность политических целей «Ан-Нахды», социально-идеологическая гетерогенность исламистской партии и специфика политической культуры страны предопределили ее прагматизм и приверженность компромиссу. Именно поэтому опыт Туниса сложно перенести на другие страны региона, ведь они имеют иные политические культуры, отличные от тунисской, а их исламистские силы отличаются от тунисских происхождением и историческим опытом.

Вместе с тем, если признать решающее значение этих факторов, придется не согласиться в полной мере с выводом М. Маркс об эволюции «Ан-Нахды». Пока речь может идти лишь об изменении политической тактики партии и об использовании богатого потенциала политической маневренности, изначально присущего тунисским исламистам.

1. Полевые исследования автора 2011–2015 гг.

2. «Демократическое конституционное объединение» (RCD) — правящая партия времен Бен Али. Полевые исследования автора 2012–2013 гг.

3. Полевые исследования автора за январь, февраль и июнь 2013 г. (http://globalaffairs.ru/global-processes/Nemnogo-krovi-v-mutnoi-vode-15979; http://vid-1.rian.ru/ig/valdai/Islam_in_politics_eng.pdf)

Оценить статью
(Голосов: 2, Рейтинг: 5)
 (2 голоса)
Поделиться статьей

Прошедший опрос

  1. Какие угрозы для окружающей среды, на ваш взгляд, являются наиболее важными для России сегодня? Отметьте не более трех пунктов
    Увеличение количества мусора  
     228 (66.67%)
    Вырубка лесов  
     214 (62.57%)
    Загрязнение воды  
     186 (54.39%)
    Загрязнение воздуха  
     153 (44.74%)
    Проблема захоронения ядерных отходов  
     106 (30.99%)
    Истощение полезных ископаемых  
     90 (26.32%)
    Глобальное потепление  
     83 (24.27%)
    Сокращение биоразнообразия  
     77 (22.51%)
    Звуковое загрязнение  
     25 (7.31%)
Бизнесу
Исследователям
Учащимся