Переговоры по Брекзиту: первые итоги

29 марта 2018 г. исполнился ровно год, как начался переговорный процесс по выходу Великобритании из Евросоюза в соответствии с волей британского электората по итогам состоявшегося 23 июня 2016 г. общенационального референдума. В этот день год назад британская сторона подала официальное уведомление о своем намерении покинуть ЕС согласно Ст.50 Лиссабонского договора.

Беспрецедентное решение британцев имело множество причин, прежде всего чисто внутреннего характера. Тут и островной менталитет, и длительный исторический опыт самодостаточного существования, включая имперское строительство, и реакция на опрометчивое единоличное решение канцлера ФРГ А. Меркель о неограниченном приеме в ЕС нахлынувшей с турецкой территории волны беженцев из Сирии и других стран Ближнего и Среднего Востока, которая воспринималось как двуединая миграционно-террористическая угроза. Последнее обстоятельство пришлось как нельзя некстати, и не будет преувеличением сказать, что именно оно определило исход референдума. Антииммиграционные настроения в Британии назревали давно и были связаны со свободой передвижения в рамках Евросоюза, когда наплыв трудовых мигрантов из новых стран-членов, а это государства Центральной и Восточной Европы, совпал с кризисными явлениями в экономике всех западных стран, ставших оборотной стороной глобализации.

29 марта 2018 г. исполнился ровно год, как начался переговорный процесс по выходу Великобритании из Евросоюза в соответствии с волей британского электората по итогам состоявшегося 23 июня 2016 г. общенационального референдума. В этот день год назад британская сторона подала официальное уведомление о своем намерении покинуть ЕС согласно Ст.50 Лиссабонского договора.

Беспрецедентное решение британцев имело множество причин, прежде всего чисто внутреннего характера. Тут и островной менталитет, и длительный исторический опыт самодостаточного существования, включая имперское строительство, и реакция на опрометчивое единоличное решение канцлера ФРГ А. Меркель о неограниченном приеме в ЕС нахлынувшей с турецкой территории волны беженцев из Сирии и других стран Ближнего и Среднего Востока, которая воспринималось как двуединая миграционно-террористическая угроза. Последнее обстоятельство пришлось как нельзя некстати, и не будет преувеличением сказать, что именно оно определило исход референдума. Антииммиграционные настроения в Британии назревали давно и были связаны со свободой передвижения в рамках Евросоюза, когда наплыв трудовых мигрантов из новых стран-членов, а это государства Центральной и Восточной Европы, совпал с кризисными явлениями в экономике всех западных стран, ставших оборотной стороной глобализации [1].

В британском обществе и политэлите, особенно в ее консервативном сегменте, никогда не было единства в вопросе участия в европейском интеграционном проекте. Более того, в свое время Великобритания вступала в Европейское экономическое сообщество, воспринимавшееся прежде всего как общий рынок. Его последующая интеграционная эволюция никогда не апробировалась электоратом, что стало общей проблемой ЕС — так называемым дефицитом демократии. Неизбежно сказались кризисные явления Еврозоны, хотя Лондон в ней не участвует, но еще одна демонстрация диктата Берлина (по отношению к Греции и другим странам средиземноморской периферии) не могла не пройти незамеченной британцами, исторически с недоверием относящимися к немцам. В конце концов, в двух мировых войнах Германия ставила задачу доминирования на континенте. Теперь угроза установления германского порядка в Европе исходит от Германии, сильной не в военном, а экономическом отношении. Как отмечали британские экономисты, развитие европейской интеграции вместо заявленной цели ослабления Германии привело к ее усилению, к тому, что ее торгово-экономические интересы обрели глобальный характер [2], т.е. ЕС фактически служит для Берлина неформальной, непризнанной империей, где есть место только для одной сверхсильной и не подвергшейся деиндустриализации экономики.

Ольга Кулькова:
Brexit и «особые отношения» Великобритании с США — wishful thinking?

В таком сложном контексте не должно удивлять то, что именно Британия оказалась на острие напугавшего западные элиты подъема протестного электората. С точки зрения взаимоотношений с партнерами по Евросоюзу важно и то, что, как это воспринимается в их столицах, без апробации крамольной идеи «независимости» на британском референдуме не было бы и победы Д. Трампа на выборах в США с его философией «Америка прежде всего» (лозунг «глобальной Британии» консервативного кабинета Т. Мэй по существу идет в том же русле). Его видение мира как состоящего из «сильных, суверенных и независимых государств», находящихся в состоянии соперничества/конкуренции друг с другом [3], звучит как приговор Евросоюзу (в дополнение к его публичной поддержке англичан с их Брекзитом) и заявление о намерении англосаксов единолично «закрыть» западный «либеральный проект» и вернуть мировую политику в XIX век. И это при том что никто не мыслил себе жизни вне «американского лидерства», понимаемого как обязательство США обеспечивать поддержание сложившегося международного порядка, который трактуется как западноцентричный. Отсюда понятное стремление европейских столиц примерно наказать англичан, дабы другим не повадно было разрушать интеграционный проект, который обрел экзистенциальное значение — альтернативы ему не видят.

Сейчас, в свете «дела Скрипаля», можно с большей уверенностью судить о другом элементе контекста переговоров по Брекзиту, причем как следствие осмысления их опыта и императив переговорной стратегии Лондона. Запредельная и откровенно враждебная антироссийская риторика консервативного кабинета Т. Мэй (на всех уровнях, включая премьер-министра), положение которого к тому же осложнилось из-за неосторожного маневра с проведением в июне 2017 г. досрочных выборов [4], и до этого была направлена на нагнетание напряженности в Европе с целью доказать незаменимость Великобритании в противостоянии «агрессивной России». Подтекст очевиден: в общих интересах Запада полюбовное урегулирование вопросов выхода англичан из ЕС, т.е. Брюссель и партнеры по ЕС должны пойти навстречу Лондону, чтобы в Москве «не радовались» разладу в западном альянсе и его ослаблению. Таким образом вопрос о «предательстве общезападного дела» англичанами как бы выводился за скобки союзнических отношений.

Ввиду очевидной аналогии с «делом А. Литвиненко» (Т. Мэй, надо полагать, неслучайно заявила, что «такое» может произойти в любой другой стране: но почему-то подобные инциденты происходят именно на Британских островах, а не где-то еще) следует отметить и различие. Тогда британские спецслужбы отрабатывали свою нишу в общей политике Запада, заинтересованного в «смене режима» в «несговорчивой России». Сейчас же «дело Скрипаля» имеет целью подкрепить призыв Лондона к союзнической солидарности (в отсутствие доказательств и фактов) явно в контексте переговоров по Брекзиту, т.е. англичане преследуют прежде всего своекорыстные интересы.

В этом уже содержится британская оценка положения дел на переговорах, которые шли трудно и требовали от Лондона болезненных уступок и компромиссов, что служило источником обострения разногласий в самом кабинете и парламентской фракции тори. Так называемые «брэкзитеры» и там, и там постоянно заявляли о себе, подозревая премьера в стремлении закамуфлировать принципиальные уступки, а то и просто сдать позиции, перелицевав уже существующий формат отношений Лондона с партнерами по ЕС и выдав это за Брекзит. Что действительно отражает существенную эволюцию в публичной позиции Т. Мэй, так это отказ от жесткой риторики в духе «лучше никакой сделки, чем плохая» (напоминает высказывания Д. Трампа) и более внятное признание безальтернативности поиска компромиссных развязок. Сохраняется банальный тезис «Брекзит — это Брекзит».

Тимур Латыпов:
Brexit: насколько далеко уйдёт блудный сын?

По требованию Евросоюза, переговоры изначально были разбиты на две последовательные стадии: сначала договоренности по условиям выхода, и здесь главных вопроса три — финансовые обязательства Лондона, правовой статус граждан других стран ЕС (порядка 4 млн. чел.) в Великобритании (англичане ставят вопрос о правах своих граждан — 1,2 млн. чел.) и режим сухопутной границы между Ольстером и Ирландией, являющейся открытой по Белфастским соглашениям 1997 г. о североирландском урегулировании; затем уже разговор о формате будущих взаимоотношений Великобритания-Евросоюз. Лондон изначально пытался вести переговоры «в пакете», то есть обо всем сразу, но главное, о параметрах будущих отношений. Такой подход не прошел, и англичанам пришлось в том числе испить горькую чашу всех тех, включая Москву, кто имеет опыт ведения дел с ЕС: общие позиции 27(28) стран согласовываются долго и практически не подлежат изменению, другими словами, речь зачастую идет об ультиматуме со стороны Брюсселя.

Только 8 декабря 2017 года удалось договориться по вопросам первой фазы переговорного процесса. Еще три месяца ушло на то, чтобы их облечь в юридически обязывающую форму Соглашения о переходном периоде и подписать на саммите ЕС 23 марта этого года. О том, что это было непросто, говорит и тот факт, что британская сторона еще в декабре обусловила достигнутые договоренности (при том что они носят неполный характер — об этом позже) пресловутым пакетным подходом — ни о чем не договорились, пока не договорились обо всем. Об этом заявил 11 декабря министр по делам выхода из ЕС Дэвид Дэйвис [5]. И надо сказать, что этот подход был в итоге принят стороной ЕС.

Параллельно другой «брэкзитер» в составе кабинета министр окружающей среды Майкл Гоув выступил (9 декабря), благо в отличие от Д. Дэйвиса он не ведет переговоры с Брюсселем, с заявлением о том, что британские избиратели будут в конечном счете главными судьями в вопросе соответствия достигнутой с Брюсселем сделки национальным интересам. То есть ее условия могут быть пересмотрены Лондоном в одностороннем порядке, раз все суверенные полномочия к моменту проведения следующих парламентских выборов будут репатриированы [6], словом, было дано понять, что суверенитет неделим — или он есть, или его нет. Это заявление партнерам Лондона пришлось проглотить, так как реакции на него не требуется, а спорить в принципе о суверенитете будет накладно самим, поскольку вопрос болезненный для многих в Евросоюзе.

Слова М. Гоува можно трактовать и как произвольное развитие темы введения в национальное законодательство одним актом парламента всего свода действующих норм ЕС. Этот подход был сочтен практичным ввиду огромного объема накопленного за время пребывания Великобритании в ЕС есовского законодательства: на его просеивание через «сито» национальных интересов уйдут годы и десятилетия, причем этим займется правительство в обход полномочий парламента, что пытаются оспаривать депутаты, выступающие против Брекзита. Такой законопроект «О выходе из Европейского союза» внесен в Парламент и вступит в силу в день выхода Великобритании из ЕС. Другое дело, что заявленный М. Гоувом подход распространяется на обязательства Лондона по тем соглашениям, которые буду достигнуты с Брюсселем. Нельзя исключать, что это является частью общей стратегии правительства «замутить воду» вокруг переговорного процесса, особенно тех уступок, на которые ему неизбежно приходится идти, и тем самым выглядеть «на коне» в глазах собственного общественного мнения.

Но надо иметь в виду, что заявление М. Гоува было сделано в контексте ранее принятого вопреки позиции правительства решения о том, что окончательные договоренности с ЕС будут представлены на утверждение парламента. Это вносит дополнительный элемент неопределенности в ситуацию, уже не говоря о том, косвенно ставится под вопрос сам мандат на Брекзит, полученный правительством по итогам вынужденного референдума. В любом случае понятно, что будущее достигнутых между Лондоном и Брюсселем договоренностей будет определяться своего рода балансом сил — положением «глобальной» Великобритании, т.е. тем, насколько успешно она будет обустраиваться вне ЕС, в т.ч. при предполагаемой поддержке Вашингтона, и ситуацией в Евросоюзе/Еврозоне как следствие развития внутренних противоречий, так и в результате возможных торговых войн с США, главной целью которых является Германия (Администрация Д. Трампа широко оперирует термином «экономическая агрессия»). Тут можно предположить, что свои расчеты, не лишенные оснований, англичане могут строить на перспективе демонтажа европроекта до общего рынка с крахом еврозоны и воспроизводства в европейской политике геополитических раскладов, нашедших отражение в двух мировых войнах. Исключать этого, наверное, не следует и России, благо смена правительства в Великобритании может подвести черту под нашими нынешними осложнениями, а противоречия по линии англосаксы-немцы не нам разрешать, хотя мы и могли бы косвенно посредничать, развивая отношения с обеими сторонами, прежде всего торгово-экономические и инвестиционные.

Елена Ананьева:
Трилемма ирландской границы

Другим свидетельством извилистости пути к уже достигнутому на переговорах служит уклончивая до смешного позиция Лондона, сводившаяся к тому, чтобы ЕС делал ему предложения о параметрах будущих отношений, а не наоборот. Так, согласно «утечке» в германские СМИ, А. Меркель на закрытом брифинге в Давосе в конце января «высмеяла» Т.Мэй, которая на все ее вопросы «Чего же вы хотите?» заученно отвечала: «Сделайте мне предложение» [7]. Надо полагать, этой переговорной «тактики» британская сторона будет придерживаться до последнего. Т. Мэй не раз выступала с речами, которые анонсировались Даунинг-стрит как излагающие «стратегию» ее правительства в вопросе выхода из ЕС, однако этому требованию никогда не отвечали, так как все, как правило, сводилось к расплывчатым и необязывающим формулировкам пожеланий Лондона и фразам о взаимовыгодности прочных и нормальных отношений между сторонами.

Наиболее близко к изложению конкретного видения будущего отношений с ЕС премьер-министр подошла в своей речи 2 марта в Лондоне [8], когда уже стало ясно, как далеко готов пойти Брюссель навстречу Лондону в готовившемся им (под руководством комиссара ЕС Мишеля Барнье) Соглашении о переходном периоде. По словам премьера, Лондон в конечном итоге хотел бы выйти на «прочное решение», которое бы уважало результаты британского референдума, сохраняло рабочие места и «укрепляло наш союз наций». Оно должно отвечать пяти тестам/требованиям: уважать итоги референдума, быть устойчивым, способствовать сохранению рабочих мест и обеспечению безопасности, «соответствовать характеру страны, какой мы хотим её видеть», то есть современной, обращённой вовне и толерантной; способствовать сплочению страны. Итоги референдума трактуются как голосование за «возвращение контроля над нашими границами, законами и деньгами», но не за «отдаление от наших соседей».

Т. Мэй также заявила, что пришло время изложить «суровые факты», а именно что ни одна из сторон не получит «в точности» того, на что хотела бы выйти по итогам переговоров. Так, Великобритания не может рассчитывать на тот же доступ к рынку ЕС в некоторых сферах, который ей обеспечивает членство в Союзе. Четко сказано, что Лондон выходит из единого рынка (с его четырьмя свободами передвижения товаров, услуг, капиталов и людей) и таможенного союза ЕС, но остается членом ряда его агентств (в сфере лекарственных препаратов, авиации и регулирования химической промышленности). Главное, как она затем сказала в интервью Би-Би-Си [9], «жизнь будет другой вне Евросоюза». В ряде областей имеет смысл придерживаться тех же правил и стандартов, которые действуют в ЕС, в других сферах — добиваться того же результата другими средствами. Что касается наиболее чувствительного для англичан вопроса финансового сектора, то придется отказаться от его «прописки» на континенте, поскольку это означало бы принятие правил без участия в их выработке. Финансовые услуги должны стать «ключевой частью наиболее всеобъемлющего соглашения о свободной торговле из когда-либо заключавшихся Великобританией». В Конфедерации британской промышленности дали понять, что с альтернативными правилами деятельности Сити на континенте надо поспешить, так как фирмы и компании уже перебазируются через Ла Манш. На то, чтобы признать очевидное, у Лондона ушел целый год.

Пока главным результатом переговоров является договоренность о переходном периоде [10], который начнется с выходом Великобритании из ЕС 29 марта 2019 г. и завершится 31 декабря 2020 г. На таком «мягком» варианте перехода к новым параметрам отношений с ЕС настаивал британский бизнес. В течении этого времени граждане друг друга, перемещающиеся через границу, т.е. не только те, кто на 29 марта 2019 г. уже обосновался по ту сторону границы, пользуются тем же статусом, что и сейчас. Великобритания, оставаясь на этот период участником торговых соглашений ЕС, сможет вести переговоры о своих торговых соглашениях, но они вступят в силу не раньше 1 января 2021 г. Лондон будет оставаться частью Общей рыболовной политики с гарантированной квотой улова, что вызвало критику соответствующих кругов и конъюнктурное осуждение со стороны Эдинбурга. В качестве своих достижений правительство указало на то, что в Соглашении четко прописано, что оно распространяется на Гибралтар и предусматривает создание совместного комитета по надзору за имплементацией Соглашения. Вопреки прежним «красным линиям» англичан на переходный период сохраняется юрисдикция Европейского суда в отношении вопросов, относящихся к законодательству ЕС и гражданам стран-членов.

Евгения Обичкина:
Франция и страны Евросоюза: в поисках преодоления кризисов ЕС

Вопрос счёта за выход из Евросоюза был, пожалуй, наиболее простым, поскольку очевидно, что финансовые обязательства Лондона перед ЕС сохраняются, будь то пенсионные фонды чиновникам Еврокомиссии, включая англичан, сохраняющееся участие англичан в совместных проектах и структурах и многое другое. Точной цифры никто назвать не может, но, по британским оценкам, это где-то в районе 40 млрд.фунтов. Всё будет зависеть уже от конкретных расчётов, включая валютные курсы. Альтернативой полюбовному урегулированию было бы решение этой проблемы через суд, что, понятно, не в интересах прежде всего британской стороны.

Наиболее чувствительный для Лондона вопрос, поскольку он затрагивает территориальную целостность страны, это будущее сухопутной границы между Ольстером и Республикой Ирландия. Пока Лондон не нашел приемлемых для себя путей разрешения этой «квадратуры круга». Поэтому пришлось согласиться с позицией ЕС, поддержанной Дублином, о том, что Северная Ирландия остается в едином рынке и таможенном союзе ЕС, дабы избежать установления «жесткой границы», а это является согласованной целью обеих сторон. Этот вариант решения проблемы будет «опорным» (backstop option), пока не будет найдено другое решение. Бремя доказательств тут ложится на Лондон, который сразу оговорил неприемлемость для себя такого варианта как окончательного решения, поскольку, заявила Т. Мэй, «подрывает суверенитет Соединенного Королевства». Об этом же заявила ДЮП, указав на то, что в таком случае граница переместится в Ирландское море.

Согласно высказываниям Т. Мэй в принципе возможны некие технические решения, учитывающие то обстоятельство, что порядка 80% товаров, перемещаемых через границу, не требуют никакого контроля. Возможны элементы виртуального контроля между торговыми контрагентами, хотя всё это должно быть конкретизировано и быть приемлемым не только для североирландцев, но также Дублина, который, таким образом, фактически обладает правом вето на урегулирование этого вопроса между Лондоном и Брюсселем по той простой причине, что Ирландия остаётся в составе ЕС. О том, что всё будет далеко не просто, свидетельствует «утечка» 27 февраля письма мининдел Б. Джонсона премьер-министру, в котором содержится «токсичная» фраза о том, что «95% перемещаемых через границу товаров всё равно не будут подлежать контролю, даже если граница станет жёсткой» [11].

Проблема Северной Ирландии, где на референдуме большинство проголосовало за то, чтобы остаться в составе ЕС, — не единственная угроза территориальной целостности страны. Аналогичным образом проголосовали и шотландцы, но на выборах в июне 2017 г. всем трем общенациональным партиям, которые в 2015 г. практически были сметены с политической арены Северного края Шотландской национальной партией (ШНП), удалось укрепить свои позиции, что вынудило правительство ШНП отказаться от идеи проведения повторного референдума о независимости в ближайшие годы. Как полагают, он состоится после фактического выхода Великобритании из Евросоюза, то есть не раньше 2021 г., разумеется, в зависимости от той ситуации, которая сложится к тому времени в самой Великобритании и в ЕС. От будущего Северной Ирландии и Шотландии зависит международный статус страны: оба региона входят в ее официальное название — Соединенное Королевство Великобритании и Северной Ирландии (Великобритания — продукт унии Англии и Шотландии 1707 года).

Соглашение о переходном периоде несомненно является важным шагом в переговорном процессе, но его значение никто не преувеличивает. Многие трудные вопросы, включая режим сухопутной границы с Ирландией, ещё предстоит урегулировать. Главное, впереди переговоры по формату будущих торгово-экономических отношений с ЕС. 23 марта на саммите в Брюсселе были одобрены и директивы Мишелю Барнье для переговоров по окончательному соглашению. В них также предусмотрен пакетный подход. Лондону предлагаются соглашение о свободной торговле и «тесное партнерство в области безопасности и обороны». В случае если британская сторона отойдет от своих «красных линий» и согласится остаться в таможенном союзе, ЕС сможет улучшить свое предложение Лондону. От англичан будут требовать честной конкуренции, имея в виду их отказ от снижения налогов на бизнес, стандартов в природоохранной сфере и в области трудовых отношений. Брюссель будет стоять на страже своей финансовой стабильности (без прямого упоминания сферы финансовых услуг Великобритании). Не обошлось без неприятных неожиданностей: в последний момент по настоянию Мадрида в директивы был включен пункт по Гибралтару — по нему сторонам предлагается достичь отдельное двустороннее соглашение [12].

Андрей Кортунов, Мальколм Чалмерс:
Нам придется вернуться к диалогу

Никто не ожидает простых, быстрых и безболезненных решений и развязок, в том числе в контексте политической борьбы внутри самой Великобритании. В лагере консерваторов достаточно политиков, выступающих против каких бы то ни было уступок, за полный и решительный разрыв с Евросоюзом, т.е. «жесткий Брекзит». Хотя только будущее покажет, насколько эти взгляды могут быть оправданы в реальной жизни, евроскептики-тори делают ставку на то, что все решения — по разводу и будущему сотрудничеству — должны быть увязаны в один пакет. Вопрос только в том, насколько британская сторона в состоянии шантажировать таким образом своих партнёров по ЕС. Годичный опыт переговоров и содержание Соглашения о переходном периоде скорее говорят в пользу слабости позиций Лондона. Предстоят не только переговоры по окончательному соглашению (ожидается завершить их осенью этого года, с тем чтобы к весне 2019 г. оно могло быть ратифицировано Европарламентом), но и переходный период почти в 2 года. За это время многое может измениться в региональном и глобальном контексте. Поэтому вопрос отнюдь не сводится только к окончательному соглашению и, соответственно, оба варианта Брекзита, будь то «жёсткий» или «мягкий», будут все это время оставаться в повестке дня. Наверное, будет эволюционировать и понимание того, что значит «мягкий Брекзит»: Лондон уже встал на этот путь, который может привести к воспроизводству его особого статуса в Евросоюзе только уже не на условиях членства. Нет сомнений и в том, что европейская интеграция выиграет от ухода британцев.

Пока не оправдались предсказания тех, кто предрекал серьёзные негативные последствия референдума и самого Брэкзита для британской экономики. Изначально фунт упал по отношению к доллару на 20%, но со временем выравнялся из-за ослабления доллара. Падение по отношению к евро сохраняется на уровне 15%. В принципе это укрепляет конкурентные позиции британских экспортёров. Экономический рост в 2016 г. составил 1,8% (у ФРГ — 1,9%). Примерно те же темпы роста сохранялись в 2017 г., хотя до 3% выросла инфляция. Но продолжала сокращаться безработица, достигшая рекордно низкого за последние 40 лет уровня в 4,4% [13]. Разумеется, всё это данные официальной статистики, но фактом остаётся то, что пока британская экономика неплохо держит удар, хотя в дальнейшем многое будет зависеть от конкретных параметров торгово-экономических отношений между Лондоном и ЕС.

Что касается интересов России, то «дело Скрипаля» уже говорит о том, что Лондон будет продолжать разыгрывать антироссийскую карту в своих отношениях с Евросоюзом, как минимум до достижения окончательных договорённостей по Брекзиту, а в более широком плане — до прояснения ситуации со своим «глобальным» позиционированием. Способность британской стороны отравлять наши отношения с ЕС в целом и его отдельными членами в частности будет зависеть от реагирования европейских столиц на эту линию англичан, которую трудно расценить иначе, как заговор против Европы, нуждающейся в разрядке, позитивных и прагматичных отношениях с Москвой. Видимо, не стоит преувеличивать способность Лондона задавать тон в европейской политике: в конечном счёте все наши европейские партнёры будут руководствоваться собственным видением национальных интересов.

Уже сейчас, судя по реакции на запросные требования Лондона о безоговорочной союзнической солидарности с голословными обвинениями по адресу Москвы, можно говорить о том, что терпение партнёров будет быстро иссякать, внося разлад в ряды Евросоюза. Так, несмотря на все усилия Т. Мэй на саммите ЕС 22–23 марта, партнёры смогли согласовать лишь весьма скромный по своему содержанию текст, который не снимает с Лондона ответственности в части представления доказательств своих обвинений, прежде всего по линии процедур, предусмотренных в ОЗХО. Можно предположить, какого труда и скольких унижений это стоило британской стороне за закрытыми дверями. Как всегда бывает в Евросоюзе, за коллективной позицией, включая в данном случае отзыв посла ЕС М. Эдерера в Москве для консультаций, стоит нежелание большинства стран-членов рисковать своими двусторонними отношениями с Россией.

Однако, как показало дальнейшее развитие событий, решение США подключиться к выдворениям российских дипломатов, а значит, и давлению на партнеров Лондона по ЕС в корне изменило ситуацию, возможно, привело к необратимой эскалации в отношениях Запада с Россией на ближайшие месяцы, а то и годы [14]. Можно ожидать, что контекст общей антироссийской политики Запада и напряжение в этой связи по линии США — Европа будут отныне существенными факторами в переговорном процессе по Брекзиту.

Впервые опубликовано в «Международной жизни».

1. Подробно см. статью Е. Ананьевой «Брекзит: предыстория и причины» в журнале «Международная жизнь», февраль 2018 г.

2. David Marsh. Europe’s Deadlock. Yale University Press. New Haven and London, 2016, c.73-75

3. https://www.whitehouse.gov/wp-content/uploads/2017/12/NSS-Final-12-18-2017-0905.pdf

4. Тори лишились большинства в парламенте и теперь зависят от поддержки 10 депутатов основной политической силы ольстерских юнионистов — Демократической юнионистской партии (ДЮП).

5. https://www.youtube.com/watch?v=4NiJZNH8jrY

6. https://www.theguardian.com/politics/2017/dec/09/michael-gove-voters-can-change-eu-deal-if-they-dont-like-it

7. http://thebusinesscourier.co.uk/angela-merkel-vysmeyala-peregovory-terezy-mej-po-breksitu-na-zakrytom-brifinge-v-davose/

8. http://www.bbc.com/news/uk-politics-43256183

9. https://www.bbc.co.uk/programmes/p0601fdv

10. http://www.bbc.com/news/uk-politics-43456502

11. http://www.bbc.com/news/uk-politics-43215286

12. http://www.bbc.com/news/uk-politics-43509309

13. http://www.bbc.com/news/uk-politics-32810887

14. См. мои комментарии на эту тему на сайте РСМД: http://russiancouncil.ru/analytics-and-comments/columns/united-states/delo-skripalya-anglo-amerikanskiy-zagovor-protiv-evropy/ и http://russiancouncil.ru/analytics-and-comments/columns/military-and-security/rossiya-i-zapad-po-pushkinu-i-turgenevu-il-nam-s-evropoy-sporit-novo-/