О всей сложности процесса мирного перехода к многополярности и возможной стратегии России

Во введении к «Философии истории» Г.В.Ф. Гегель заметил, что периоды счастья являются «пустыми листами» истории: в отличие от спокойных времен, грандиозные события нередко сопряжены с потрясениями и конфликтами. Вот и сейчас не покидает ощущение, что слышны «шаги Командора» — механизмы истории возобновили свой ход после более чем тридцатилетнего перерыва. Происходящее в мировой политике получает различные трактовки в отечественном и зарубежном академическом дискурсе. Исследователи задаются вопросом, каким будет исход этого движения. Конвертируется ли накопление нового качества в международной системе в ее радикальное обновление или она в состоянии абсорбировать меняющиеся реалии, адаптируясь к ним и адаптируя имеющиеся алгоритмы своего функционирования? Поискам ответа на них посвящена книга А.А. Кокошина и З.А. Кокошиной «О контурах формирующейся новой центросиловой структуры системы мировой политики».

Ряд поставленных вопросов авторы исследуют детально, иные обозначают пунктирно. В теоретико-методологическом плане авторы, по сути, «ставят точку» в дискуссии относительно релевантности ранее популярных парадигм понимания природы и содержания происходящих геополитических трансформаций. Весьма популярными были методологические парадигмы модернизации и транзитологии, в рамках которых и внутриполитические, и геополитические изменения представлялись преимущественно в линейно-восходящей логике. К началу XXI в. ограниченная эвристическая ценность (а по сути, несостоятельность) этих парадигм применительно к внутренней политике стала очевидной, тогда как в геополитическом измерении их постулаты частично сохраняли силу и нередко применялись в качестве объяснительной схемы линейно интерпретируемых процессов, хотя и трактуемых с различных позиций. В одной оптике это выглядело как сохранение американоцентричного устройства, в другой — как линейное восхождение Китая. Между тем реальная картина происходящих изменений существенно отлична от обеих трактовок — эта картина многопланова, противоречива, широкоформатна, и для ее адекватного анализа востребованы эффективные методологические стратегии и сложные методы анализа. Адекватным этой многослойности и сложности представляется выбор авторами концепта трансформации и сопряженного с ним терминологического ряда.

Принципиальной оптикой авторов к трактовке действий в мировой политике выступает ориентация на национальные государства в качестве ключевых участников системы. Авторы затрагивают актуальную проблему роли негосударственных игроков, включая транснациональные корпорации. Ключевой характеристикой представленного издания выступает системность анализа: авторы сочетают рассмотрение ключевых трендов эволюции существующего миропорядка, состояния и перспектив развития системы мировой политики с тщательным и детализированным анализом состояния и роли всех глобальных центров силы: Российской Федерации, КНР, США и потенциального игрока глобального уровня — Индии. Особое внимание уделено изменению баланса сил между США и КНР, поскольку именно данная линия во многом определяет и остальные сдвиги в международной системе. Определенное место отведено анализу текущего статуса и роли старейшего актора мировой экономики и мировой политики — Европейского союза, а также Японии, хотя, как справедливо отмечают авторы, ни ЕС, ни Японию в настоящее время нельзя причислять к центрам силы глобального уровня. Достоинством рецензируемого издания выступает включение в орбиту рассмотрения динамики игроков регионального и надрегионального уровня, играющих все более заметную роль в новой многополярной системе — речь идет прежде всего о Турции, а также о все более весомо заявляющих о себе развивающихся Индонезии и Вьетнаме.

Концептуальной рамкой размышлений авторов выступает трактовка происходящих геополитических трансформаций как дрейфа мировой системы от однополярного порядка и многополярному (полицентричному). В основе этой тенденции — снижение экономического веса западных экономик и возрастание экономической мощи глобального Востока. А.А. Кокошин и З.А. Кокошина представляют геополитические трансформации как сложную совокупность экономических, военных, политико-дипломатических, социальных, технологических, демографических и других процессов, происходящих в мире и в отдельных государствах. Важным теоретическим аспектом размышлений авторов выступает рассмотрение происходящих геополитических трансформаций в контексте соотношения процессов глобализации и деглобализации. Авторы выделяют формирование глобальной многополярности в качестве ключевого тренда эволюции международной среды, характеризуя этот сдвиг как долговременный процесс, по определению сопряженный с конфликтами и кризисами, поскольку речь идет о перераспределении силы и влияния. Да и сам грядущий миропорядок вряд ли окажется «приятным во всех отношениях». Более вероятен иной сценарий — жесткий мир «войны всех со всеми».

Смыслообразующий центр анализа А.А. Кокошина и З.А. Кокошиной — оценка происходящих перемен с позиций национально-государственных интересов Российской Федерации. Эти интересы в определенной части устойчивы, прежде всего в плане сохранения суверенитета, поскольку в контексте геополитических трансформаций ключевым приоритетом государственной политики РФ выступает укрепление безопасности государства, сохранение устойчивого экономического роста и обеспечение эффективного научно-технологического развития. Авторы отмечают, что, несмотря на беспрецедентное санкционное давление со стороны политического Запада, Российская Федерация сохраняет сильные позиции в формирующейся центросиловой структуре системы мировой политики и в мировой экономике. Важнейшей задачей для России в данном контексте является обеспечение национальных интересов в условиях тенденции к экономической биполярности. Возможная в этой ситуации стратегия включает продвижение и закрепление полицентризма в мировой политике при активной роли России в сочетании с формированием торгово-экономического союза с Китаем как полюсом экономической силы в современном мире через заключение соглашения о ЗСТ+ между ЕАЭС и КНР.

Во введении к «Философии истории» Г.В.Ф. Гегель заметил, что периоды счастья являются «пустыми листами» истории в том смысле, что, в отличие от спокойных времен, грандиозные события нередко сопряжены с потрясениями и конфликтами. Вот и сейчас не покидает ощущение, что слышны «шаги Командора» — механизмы истории возобновили свой ход после более чем тридцатилетнего перерыва. Происходящее в мировой политике получает различные трактовки в отечественном и зарубежном академическом дискурсе. Исследователи задаются вопросом, каким будет исход этого движения. Конвертируется ли накопление нового качества в международной системе в ее радикальное обновление или она в состоянии абсорбировать меняющиеся реалии, адаптируясь к ним и адаптируя имеющиеся алгоритмы своего функционирования [1]. Вопросы не праздные. Поискам ответа на них посвящена книга А.А. Кокошина и З.А. Кокошиной «О контурах формирующейся новой центросиловой структуры системы мировой политики».

О контурах формирующейся новой центросиловой структуры системы мировой политики. Андрей Кокошин, Злата Кокошина, 2025

Предмет исследования авторов обсуждаемого издания чрезвычайно сложен отнюдь не только в силу вероятностного характера социального знания, а прежде всего вследствие высокого темпа и нелинейного характера трансформации самого объекта изучения. Мировая система и порядок ее функционирования не просто пришли в движение — кажется, в движение пришли тектонические плиты, на которых покоились эта система и этот мировой порядок. Оговорюсь — далека от того, чтобы интерпретировать этот процесс как автоматическое движение к пред-заданному итогу. Да, post-Cold war система находится в глубоком кризисе, но понятие кризиса — это концепт с широким содержанием, и объемлет целый класс подобных явлений, схожих по системообразующим параметрам, но различных по истокам, характеру и результатам. Спектр возможных версий кризисов варьируется в широком диапазоне — от кризисов развития до терминальных, знаменующих исчезновение самого объекта. Поэтому прогнозирование содержания, динамики и структуры мировой системы центров силы предполагает решение целого ряда эвристических задач, принадлежащих различным предметным полям — от самоопределения методологических оснований анализа и исследовательских стратегий до осмысления экономических показателей сложной динамики. А между этими смысловыми «флангами» — характеристика таких параметров, как природа и источники изменений; соотношение процессов глобализации, деглобализации и регионализации, а также векторы упомянутых процессов; соотношение понятий центр силы и центр влияния, как и соотношение политико-военных и экономических измерений; инструментарий трансформации; определение ключевых для итога трансформации (очевидно, промежуточного) сфер изменений; выявление необходимых и достаточных ресурсов конкурирующих участников; субъектное измерение трансформации — мотивация, воля и иные характеристики основных акторов. Последние из упомянутых параметров обычно рассматриваются в качестве второстепенных по сравнению с объективными факторами. Между тем анализ убеждает в нелинейности соотношения ресурсных возможностей отдельных игроков и результирующей эффективности их деятельности. Не последнюю роль играет также временной фактор: нестабильность динамики может обусловить изменение содержания и вектор трансформации всей системы или ее значимого звена. Ключевое значение имеет субстантивное определение сути кризиса (кризис развития, структурный, терминальный или иной) в качестве генератора трансформаций, что содержательно детерминирует результаты этих процессов — поверхностное изменение, мутация, эволюция, развитие, разрушение или что-то иное.

Ряд поставленных вопросов авторы исследуют детально, иные обозначают пунктирно — как направления дальнейших изысканий. В теоретико-методологическом плане авторы, по сути, «ставят точку» в дискуссии относительно релевантности ранее популярных парадигм понимания природы и содержания происходящих геополитических трансформаций. На протяжении первых посткоммунистических десятилетий весьма популярными были методологические парадигмы модернизации и транзитологии, в рамках которых и внутриполитические, и геополитические изменения представлялись преимущественно в линейно-восходящей логике. Во многом это было связано с доминированием механистической картины мира в политической науке и теории международных отношений, что — помимо прочего — закладывало временной лаг между объективными процессами и их рефлексией. К началу XXI в. ограниченная эвристическая ценность (а по сути, несостоятельность) этих парадигм применительно к внутренней политике стала очевидной, тогда как в геополитическом измерении их постулаты частично сохраняли силу (в том числе отчасти и применительно к анализу номенклатуры и соотношения центров влияния) и нередко применялись в качестве объяснительной схемы линейно интерпретируемых процессов, хотя и трактуемых с различных позиций. В одной оптике это выглядело как сохранение американоцентричного устройства, в другой — как линейное восхождение Китая. Между тем реальная картина происходящих изменений существенно отлична от обеих трактовок — эта картина многопланова, противоречива, широкоформатна, и для ее адекватного анализа востребованы эффективные методологические стратегии и сложные методы анализа. Адекватным этой многослойности и сложности представляется выбор авторами концепта трансформации и сопряженного с ним терминологического ряда.

Принципиальной оптикой авторов к трактовке действий в мировой политике выступает ориентация на национальные государства в качестве ключевых участников системы: как и в иные периоды мировой̆ истории, в качестве центров силы выступают нации-государства, обладающие должным уровнем субъектности и реальным суверенитетом. Эту позицию А.А. Кокошин сформулировал в своих более ранних работах [2], полемизируя с широко распространенным в 1990-е гг. представлением о размывании границ государства, об уходе нации-государства на вторые роли в мировой политике и передаче его функций другим игрокам. Авторы затрагивают актуальную проблему роли негосударственных игроков, включая транснациональные корпорации. Это действительно неоднозначно трактуемый вопрос, поскольку на протяжении последних десятилетий негосударственные акторы, используя новейшие достижения современного технологического развития, стремятся расширить (и масштабно расширяют) свои возможности и влияние за счет сокращения возможностей национальных государств. «Вместе с тем потенциал влияния ТНК не достиг того уровня, который бы позволял им оттеснить на второй план нации-государства как главных субъектов мирополитической системы. Более того, в последние 10–15 лет в мировой политике явно возрастает роль нации-государства по сравнению с негосударственными акторами» [3].

Александр Дынкин:
Трансформация мирового порядка: экономика, идеология, технологии

Важным методологическим вопросом исследования предстает трактовка факторов силы и влияния. На протяжении последних десятилетий в профильной литературе продолжается дискуссия относительно конфигурации факторов, определяющих успех в современной экономической конкуренции. Многообразие точек зрения можно свести к двум основным позициям. Одна из них связывает экономическое процветание с наличием традиционных факторов мощи (территория, население, ресурсы). Сторонники этой точки зрения указывают на то, что США как мировой экономический лидер последних десятилетий, а также динамично разливающиеся страны — Китай, Индия, Бразилия — в той или иной мере (хотя и крайне неравномерно) обеспечены этими ресурсами. Так, из трех традиционных факторов силы (территория, население, ресурсы) Китай щедро наделен двумя (в частности, население Китая составляет 17,0% от мирового населения), испытывая потребность в ресурсах, поскольку на долю страны приходится 12,8% от общемировых потребительских расходов [4].

Классические подходы используют и современные исследователи, которые полагают, что «политико-географические и геополитические подходы рано списывать в архив, и место государств в трансформирующемся мироустройстве в значительной мере определяется таким факторами, как значительное население, обширная территория, богатство природными ресурсами, ядерное оружие как эффективный инструмент обеспечения безопасности, право вето в Совете Безопасности ООН, распространенность государственного языка на международной арене как инструмент «мягкой силы» [5]. При этом справедливо отмечается, что следует избегать жесткого набора критериев, поскольку возможны разрывы между имеющимся у страны потенциалом и ее фактическим поведением на международной арене. Позиционирование стран как ключевых центров силы или даже влиятельных региональных держав определяется не только их потенциалом в экономической, военной или культурной сферах, но и способностью действовать самостоятельно на мировой арене с опорой на имеющиеся у страны ресурсы [6].

Приверженцы альтернативного подхода акцентируют внимание на том, что современный экономический рост в большей степени зависит от способности национальной экономики воспринимать инновации, нежели от обеспеченности страны ресурсами. Сторонники этого подхода в качестве аргумента приводят пример экономического чуда в Сингапуре. Действительно, за шесть декад, прошедших с момента обретения независимости в 1965 г., страна достигла впечатляющих экономических успехов. ВВП на душу населения возрос с 500 долл. до более чем 24 тыс. долл. уже к 2000 г., а в 2023 г. составил 85 тыс. долл. И это вопреки отсутствию сколь ни будь значимых ресурсов: территория Сингапура настолько ограничена, что его жители расширяют ее за счет искусственно намытых земель (в настоящее время площадь таких земель составляет четверть территории страны); ресурсы настолько ограничены, что даже питьевую воду импортируют из Малайзии (хотя в настоящее время объем импорта сокращается благодаря строительству станций по опреснению морской воды), и т.д. Эксперты указывают, что ключевым экономическим механизмом достижения успеха Сингапура стало создание широкомасштабных высокотехнологичных производств, а в XXI веке —создание knowledge-based economy.

Комментируя вышеприведенные точки зрения, можно отметить, что ключевые предпосылки успешного экономического развития лежат не столько в плоскости ресурсов, сколько в эффективности экономического и политического управления. Этот фактор может обеспечить успех вне зависимости от ресурсного обеспечения или ослабить негативные последствия его отсутствия.

Асинхронная многополярность: векторы развития и параметры управления: сборник статей. Иван Тимофеев, 2025

А.А. Кокошин и З.А. Кокошина отдают должное как классическим, так и современным подходам в понимании факторов конкурентоспособности. В частности, материалы издания дают основания для вывода о сдвигах в факторах экономического развития Китая. Если в конце ХХ в. страна была «мастерской мира» и развивалась преимущественно посредством экстенсивных факторов, то подъем КНР в XXI в. был достигнут благодаря мощному рывку в научно-технологической сфере, что является результатом целенаправленной политики руководства страны. По объемам инвестиций в НИОКР Китай догоняет США, добился заметных результатов в таких направлениях технологического развития, как мобильная связь пятого поколения (5G), квантовая связь, микроэлектроника, супер ЭВМ и др. Расходы КНР на НИОКР в 2023 г. составили 458,5 млрд долл., увеличившись в годовом выражении на 8,1%, что составляет около 2,8% ВВП страны. Более того, в последние 10–15 лет феноменальным стал рост в КНР ряда «технологических гигантов» — высокоэффективных транснациональных корпораций «с китайской спецификой» (государство оставляет за собой контроль над ними), масштабно заявляющих о себе на мировых рынках и влияющих на геополитические процессы. Китайские ТНК стали продуктом сознательной и целенаправленной государственной политики КНР по взращиванию «национальных чемпионов», призванных обеспечивать конкурентоспособность китайской экономики на глобальных рынках [7].

Ключевой характеристикой представленного издания выступает системность анализа: авторы сочетают рассмотрение ключевых трендов эволюции существующего миропорядка, состояния и перспектив развития системы мировой политики с тщательным и детализированным анализом состояния и роли всех глобальных центров силы: Российской Федерации, КНР, США и потенциального игрока глобального уровня — Индии. Особое внимание уделено изменению баланса сил между США и КНР, поскольку именно данная линия во многом определяет и остальные сдвиги в международной системе. Определенное место отведено анализу текущего статуса и роли старейшего актора мировой экономики и мировой политики — Европейского союза, а также Японии, хотя, как справедливо отмечают авторы, ни ЕС, ни Японию в настоящее время нельзя причислять к центрам силы глобального уровня. Однако бесспорны потенциал и влияние этих игроков, поэтому их рассмотрение, несомненно, обоснованно.

Достоинством рецензируемого издания выступает включение в орбиту рассмотрения динамики игроков регионального и надрегионального уровня, играющих все более заметную роль в новой многополярной системе. Речь идет прежде всего о Турции, а также о все более весомо заявляющих о себе развивающихся региональных державах — Индонезии и Вьетнаме.

Концептуальной рамкой размышлений авторов выступает трактовка происходящих геополитических трансформаций как дрейфа мировой системы от однополярного порядка и многополярному (полицентричному). В основе этой тенденции — снижение экономического веса западных экономик и возрастание экономической мощи глобального Востока. К началу третьей декады XXI в. страны коллективного Запада представляют меньшую часть мировой экономики: на них в 2021 г. приходилось менее 44% глобального ВВП по ППС [8].

А.А. Кокошин и З.А. Кокошина представляют геополитические трансформации как сложную совокупность экономических, военных, политико-дипломатических, социальных, технологических, демографических и других процессов, происходящих в мире и в отдельных государствах. Важным теоретическим аспектом размышлений авторов выступает рассмотрение происходящих геополитических трансформаций в контексте соотношения процессов глобализации и деглобализации, тем более что процессы и глобализации, и деглобализации трактуются в литературе как имеющие различные перспективы. Авторы выделяют формирование глобальной многополярности в качестве ключевого тренда эволюции международной среды, характеризуя этот сдвиг как долговременный процесс, по определению сопряженный с конфликтами и кризисами, поскольку речь идет о перераспределении силы и влияния. Да и сам грядущий миропорядок вряд ли окажется «приятным во всех отношениях». Более вероятен иной сценарий — жесткий мир «войны всех со всеми».

Можно предположить, что новый полицентричный миропорядок будет отмечен эрозией гегемонии США и упадком доллара в глобальном развитии, повышением роли национально-государственных интересов в экономике и политике, региональной/блоковой кластеризацией, значительной экономико-технологической и коммуникационной обособленностью крупных стран и их объединений и жесткой межгосударственной и межблоковой конкуренцией. Переход к этому порядку будет сопровождаться усилением экономической, технологической, физической, военно-политической, информационно-сетевой фрагментации современного мира, снижением роли глобальных регуляторов и повышением значения региональных механизмов сотрудничества, ростом неопределенности и политизации экономических отношений. Это, в свою очередь, может сопровождаться и идеологизацией межгосударственных связей.

Георгий Кутырев:
Незападные теории международных отношений в полицентрическом мире: опыт ряда стран АТР (Вьетнам, Сингапур и Таиланд)

Эволюции в пользу полицентризма существенным образом способствовали в 2020–2021 гг. пандемия коронавируса, а с 2022 г. — масштабная физическая, экономическая, технологическая, военно-политическая, транспортно-коммуникационная фрагментация, ставшая результатом введения беспрецедентных антироссийских санкций. Фрагментация обусловливает переход от глобализации к деглобализации, что определяет внимание авторов к данному крайне важному измерению геополитических трансформаций в развитие идей, изложенных в более ранних совместных публикациях. Поскольку главным бенефициаром глобализации конца ХХ — начала ХХI вв. на фоне ослабления позиций США стал Китай, усилия значительной части американской деловой и политической элиты в пользу деглобализации стали реакцией на произошедшие сдвиги. История очередной раз явила свою иронию: реальные удары по глобализации нанесли не антиглобалисты, не страны глобального Юга, а Соединенные Штаты Америки, которые проявили себя как явный лидер деглобализации под влиянием ряда факторов, главный из которых — изменение соотношения сил между США и КНР. Сворачивание принципов свободной торговли стало важным элементом взятого с 2016 г. курса США на реиндустриализацию, который, несмотря на жесткость межпартийной конкуренции, предстал в качестве объекта двухпартийного консенсуса (впрочем, со стороны демократов — со значительным числом оговорок, ряд которых способен выхолостить суть процесса). Этот курс предусматривает не только налоговые льготы, крупные государственные субсидии, инвестиции, дополнительные вложения в НИОКР, исчисляемые многими сотнями миллиардов долларов: в рамках реиндустриализации наращиваются усилия по переносу производств в США [9]. Если с середины XIX в. США выступали в качестве апологета свободной торговли, следование принципам которой оставалось неотъемлемой частью их внешнеполитической стратегии, то в ХХI в. идею свободной торговли взяла на вооружение КНР. Высшее руководство КНР последовательно декларирует приверженность экономической глобализации, в том числе на уровне официальных документов.

Китай не просто стал бенефициаром глобализации — он предложил свою модель глобализации, в качестве которой, по сути, выступает объявленная Си Цзиньпином в 2013 г. во время визита в Казахстан инициатива «Один пояс, один путь», включающая «Экономический пояс шелкового пути» и «Морской шелковый путь» и охватывающая 47 стран, две трети населения мира с 40% мирового ВВП. В реализации данного мегапроекта ярко проявляется изменение приоритетов: из всемирного производственного цеха Китай стремится превратиться в лидера технологической гонки, победа в которой становится важнейшим механизмом достижения успеха в конкуренции с другими центрами силы.

Эта цель предопределила стратегический курс Китая на наращивание научно-технического потенциала, что применительно к 14-й пятилетке и определяется следующим образом: если предшествующие пятилетние планы в основном были нацелены на догоняющее развитие, то в новой пятилетке поставлена задача превращения Китая в глобальный инновационно-технологический центр и снижения его уязвимости перед лицом внешних потрясений посредством достижения большей самостоятельности и независимости в научно-технической сфере (опора на собственные силы). Таким образом, научно-техническая независимость страны рассматривается как стратегическая цель развития Китая [10].

Андрей Кортунов:
Коалиции против блоков

Объективность рассмотрения побуждает авторов отмечать и сложности Китая, среди которых — старение населения и совокупность структурных кризисов, проявляющихся в ощутимом неравенстве доходов, высоком уровне корпоративного долга, «пузырях» на рынке недвижимости, геополитическом давлении. Впрочем, авторы не подвергают сомнению способность Китая к разрешению упомянутых сложностей, которые, тем не менее, могут замедлить динамику движения КНР.

Полицентричность вариативна, поэтому актуален вопрос о внутренней структуре полицентричного мира. Эти вопросы ставят и отечественные, и зарубежные эксперты: «Какой порядок придет на смену разрушающейся системе американского лидерства, далеко не ясно. Удастся ли Китаю сместить Соединенные Штаты с позиции глобального гегемона и стать мировым лидером по новым правилам, написанным иероглифами? Станет ли мир биполярным, разделенным на два более или менее жестко определенных блока, ведомыми США и Китаем? Возникнет ли в действительности многополярный мир на основе нескольких государств или их коалиций, более или менее равных по силе?» [11]. В поисках ответа на этот вопрос А.А. Дынкин не исключает, что возможно сопряжение моделей: на глобальном Севере — жесткая биполярность, а на глобальном Юге — полицентризм. Другой экономист, А.Н. Спартак, полагает, что прояснению ответа на сформулированный выше вопрос могут помочь данные об экономической динамике внутри типологически близких стран. На протяжении трех последних десятилетий происходил процесс концентрации экономической мощи США внутри группы развитых государства и экономической мощи Китая — внутри группы развивающихся стран. США и Китай сосредотачивают на себе все больше внутригрупповых ресурсов и возможностей — экономических, научно-технических, военно-промышленных, финансовых [12]. «Совокупная экономическая мощь США и Китая уже сегодня составляет около половины от общемировой и особенно заметна в научно-технологической сфере. Вышесказанное свидетельствует о том, что объективные факторы экономической гравитации работают и будут работать в направлении формирования преимущественно биполярного в экономических категориях мира. Соответственно, конструкция будущего миропорядка может выглядеть как полицентризм в военно-политической сфере в сочетании с экономической биполярностью» [13].

Важнейшей задачей для России в данном контексте является обеспечение национальных интересов в условиях тенденции к экономической биполярности. Возможная в этой ситуации стратегия включает продвижение и закрепление полицентризма в мировой политике при активной роли России в сочетании с формированием торгово-экономического союза с Китаем как полюсом экономической силы в современном мире через заключение соглашения о ЗСТ+ между ЕАЭС и КНР [14].

Впрочем, определение внутренней структуры нового мирополитического порядка — вопрос будущего, хотя, возможно, не очень далекого. Более актуальный вопрос состоит в том, возможна ли смена мирового порядка без большой войны? [15] И в этом контексте трудно переоценить рассмотрение в книге А.А. Кокошина и З.А. Кокошиной военных измерений текущих геополитических процессов. Тем более что весьма тревожная информация приходит из США относительно грядущей реформы американской армии под лозунгом достижения «мира через силу». 30 апреля 2025 г. министр обороны США Хегсет издал Меморандум для высшего руководства Пентагона «Трансформация армии и реформа закупок» для решения именно этой задачи. Хотя Меморандум нацелен на «защиту территории США и сдерживание Китая в Индо-Тихоокеанском регионе», очевидно, что изложенные установки имеют универсальный и долговременный характер. Целью полагается создание более компактной армии, которая должна трансформироваться ускоренными темпами, избавляясь от устаревших, избыточных и неэффективных программ, а также реструктурируя управленческий контур и систему закупок.

Иван Тимофеев:
Почему многосторонняя дипломатия в кризисе?

Это предполагает реализацию комплексной стратегии трансформации, оптимизацию структуры вооруженных сил, устранение неэффективных расходов, реформу процесса закупок, модернизацию неэффективных оборонных контрактов. Трансформация армии для будущей войны предполагает к 2026 г. распространение передового производства, включая 3D-печать и аддитивное производство, на действующие предприятия; к 2027 г. размещение на вооружении ракет большой дальности, способных поражать движущиеся наземные и морские цели; достижение к 2027 г. электромагнитного и воздушного господства; к 2027 г. обеспечение управления и контроля на основе искусственного интеллекта в штабах театров военных действий; к 2028 г. модернизацию промышленной базы для создания запасов боеприпасов, необходимых для поддержания национальной обороны в военное время путем внедрения производственных возможностей ХХI-го в. с выходом на полную эксплуатационную мощность, и другие меры.

При том что поставленная президентом США в качестве стратегической цели реиндустриализация требует гигантских средств на фоне не менее гигантского госдолга (в связи с чем администрация президента США Д. Трампа прилагает усилия по повышению потолка госдолга), военные расходы США вскоре установят новый рекорд: президент страны Дональд Трамп объявил о том, что бюджет Пентагона на 2026 г. будет повышен до запредельной суммы в почти триллион долларов.

Констатация наращивания объема вооружений на фоне деградации системы контроля за вооружениями различного уровня, фиксация милитаризации конфликтов, увеличения поставок оружия в их зоны, активная разработка и освоение перспективных военных технологий и технологий двойного назначения, поиск новых форм и способов ведения вооруженной борьбы на тактическом, оперативном и стратегическом уровнях для обеспечения тех или иных политических целей посредством применения военной силы обусловливает существенное внимание авторов к военно-силовых измерениям геополитических трансформаций. Это тем более ценно, что один из соавторов издания, академик РАН А.А. Кокошин — авторитетнейший эксперт мирового уровня в области военно-политического анализа. Однако роль А.А. Кокошина, как известно, не ограничивается экспертизой — он сыграл огромнейшую роль в сохранении, укреплении и развитии оборонно-промышленного потенциала нашей страны в те времена, когда мейнстримом государственной политики России и отечественной теории международных отношений была парадигма политического идеализма.

В осуществлении геополитических трансформаций и в военном, и в гражданском измерении колоссальна роль научно-технологического фактора, что определяет критически важное значение технологического суверенитета, рассмотрение роли которого находится на страницах издания. Авторы обоснованно отмечают: «Одним из наиболее крупных вопросов научно-технологических аспектов геополитических трансформаций является проблема определения долгосрочной и среднесрочной динамики развития систем и технологий искусственного интеллекта (ИИ), которые находят растущее применение и в гражданской, и в военной сфере. Такое развитие несет в себе, в том числе, значительные риски» [16].

Смыслообразующий центр анализа А.А. Кокошина и З.А. Кокошиной — оценка происходящих перемен с позиций национально-государственных интересов Российской Федерации. Эти интересы в определенной части устойчивы, прежде всего в плане сохранения суверенитета, поскольку в контексте геополитических трансформаций ключевым приоритетом государственной политики РФ выступает укрепление безопасности государства, сохранение устойчивого экономического роста и обеспечение эффективного научно-технологического развития. В России тема технологического суверенитета остается приоритетной, особенно в условиях, когда политический Запад путем санкционного давления на Россию делает все возможное, чтобы закрыть ей доступ к иностранной наукоемкой высокотехнологичной продукции [16]. Авторы отмечают, что, несмотря на беспрецедентное санкционное давление со стороны политического Запада, Российская Федерация сохраняет сильные позиции в формирующейся центросиловой структуре системы мировой политики и в мировой экономике.

Иван Тимофеев:
Цивилизация как цель. Федор Лукьянов о России в «большом мире»

Движение к полицентричному порядку сопровождается и кризисом сложившихся ранее институтов глобального согласования и управления, что обусловливает настоятельную востребованность в обновлении институтов управления в целях повышения их эффективности. В этом качестве могут выступать БРИКС, G20, ШОС, ЕАЭС, и повышение их результативности представляется насущной задачей. Это определяет актуальность рассмотрения на страницах издания содержательных тенденций эволюции межгосударственных союзов, включая БРИКС и ШОС. На повестку выходят практические задачи.

Это тем более актуально, что в состав данных структур входят крупнейшие в терминах территории, населения и ресурсов политии. Весьма значимым фактором влияния данных структур выступает также вовлечение в их деятельность новых участников, некоторые из которых (например, Иран и Египет) участвуют или проявляют заинтересованность к участию (в различных форматах) одновременно и в БРИКС, и в ШОС. Активизация деятельности БРИКС и ШОС вызывает ожидаемую реакцию со стороны оппонентов этих организаций, что побуждает последних создавать QUAD, AUKUS и другие объединения.

В прикладном плане книга А.А. Кокошина и З.А. Кокошиной релевантна сложной реальности геополитических трансформаций, что позволяет опираться на содержащиеся в ней оценки в контексте решения практических задач международной политики РФ. Представленная объемность и одновременная детализация характеристик геополитической динамики существенно расширяет возможности прогнозирования дальнейшей эволюции системы международных отношений.

Резюмируя, можно отметить, что книга А.А. Кокошина и З.А. Кокошиной «О контурах формирующейся новой центросиловой структуры системы мировой политики» сочетает в себе достоинства глубины теоретического анализа и прикладной востребованности. Объект изучения — геополитические трансформации — рассмотрен в динамике в сочетании общего, особенного и единичного, а изложение содержит детализированные экономические и политические характеристики многоплановых процессов современных геополитических трансформаций. Вышесказанное определяет несомненную востребованность книги А.А. Кокошина и З.А. Кокошиной как в исследовательском, так и образовательном процессах.

1. Барановский В.Г. О формировании нового миропорядка // Полис. Политические исследования, 2025. № 1. С. 7.

2. Кокошин А.А. Реальный суверенитет в современной мирополитическоц системе. М.: Европа, 2005. С. 140.

3. Кокошин А.А., Кокошина З.А. О контурах формирующейся новой центросиловой структуры системы мировой политики. М.: URSS, 2024. С.11.

4. В случае равенства этих цифр потребительские расходы в Китае могли бы увеличиться почти на 40%. Это больше, чем общее потребление Японии, Германии, Великобритании и Индии (Кокошин А.А., Кокошина З.А. О контурах… С. 33).

5. Кузнецов А.В. Разнообразие возможных центров силы нового мироустройства // Политическая наука, 2022. № 4. С. 110.

6. Там же. С 119.

7. Кокошин А.А., Кокошина З.А. О контурах... С. 29–30.

8. Спартак А.Н. Переход к новому мировому экономическому порядку: этапы, ключевые черты, вызовы и решения для России // Российский внешнеэкономический вестник, 2022. № 7. С. 19.

9. Кокошин А.А., Кокошина З. А. Процессы глобализации и деглобализации в условиях нарастающего противостояния США и КНР и интересы России // Вестник Российской академии наук, 2023. Т. 93, № 10. С. 945–949, 950–951.

10. Там же. С. 951.

11. Graham, T. Getting Russia right. UK: Polity Books, 2023. Р. 272.

12. Спартак А.Н. Переформатирование международного экономического сотрудничества России в условиях санкций и новых вызовов // Российский внешнеэкономический вестник, 2023. № 4. С. 29

13. Там же. С. 29, 31.

14. Там же. С. 32.

15. Дынкин А.А. Трансформация мирового порядка: экономика, идеология, технологии // Полис. Политические исследования, 2024. № 5. С. 22.

16. Кокошин А.А., Кокошина З.А. О контурах... С. 23.