Китайский Big Tech: от вольного развития к жесткому регулированию

После десятилетия бурного роста технологический сектор Китая за неполные два года с момента начала масштабной государственной регуляторной кампании потерял сотни миллиардов долларов. Пять крупнейших представителей китайского Big Tech потеряли почти 50% от совокупного объема рыночной капитализации. И если в 2020 г. капитализация Tencent, например, превосходила капитализацию Facebook и большинства других американских компаний, на текущий момент американская Apple с рыночной стоимостью в 2,7 трлн долл. превосходит по капитализации Tencent, Alibaba, Baidu, Meituan, JD.COM и Pinduoduo вместе взятые. Одна лишь Didi после начала в отношении компании расследования со стороны китайских регуляторов потеряла более 90% своей рыночной капитализации. В целом технологический сектор Китая утратил былую привлекательность для иностранных инвесторов. В первом квартале 2022 г. инвестиции в него сократились на 42,6% квартал к кварталу или на 76,7% год к году. А количество увольнений сотрудников интернет-компаний за последний год превысило 200 тыс. человек.

Тем не менее ошибочно думать, что власти КНР стремились сдержать развитие технологического сектора. Регуляторными мерами Пекин смог охватить практически все его проблемные точки развития. Власти КНР показывают приверженность созданию полностью контролируемой регуляторной среды для так называемой платформенной экономики. Предполагается, что с помощью регуляторных мер будет повышена социальная ответственность бизнеса, деятельность компаний будет приведена в соответствия требованиям национальной безопасности.

В последнее время в связи с замедлением темпов роста национальной экономики из-за пандемии COVID-19, а также неопределенных внешних условий, власти КНР стремятся показать и бизнесу, и инвесторам, что политического давления на Big Tech не будет. Вице-премьер госсовета КНР Лю Хэ выражал поддержку платформенной экономике и высказывал надежду, что технологические компании будут играть конструктивную роль в оживлении национальной экономики. Также Лю Хэ, который, наряду с премьером Ли Кэцяном считается одним из главных китайских чиновников, отвечающих за экономический блок, поприветствовал стремление бизнеса привлекать финансирование как на отечественных, так и на зарубежных рынках капитала. Таким образом Пекин, вероятно, хочет вернуть оптимизм инвесторам и показать, что анафеме техногиганты в Китае отнюдь не преданы.

Тем не менее не стоит ожидать ослабления уже принятых регуляторных мер. Учитывая, что технологический сектор Китая в течение последнего десятилетия развивался в условиях практически полного отсутствия какого-либо регулирования, очевидно, прежней динамики развития уже не будет. Власти КНР с помощью регулирования очертили красные линии для Big Tech. Беспорядочная экспансия капитала, монопольные практики, неконтролируемое использование данных — вот те категорические запреты, которые бизнес нарушать больше не может. Тем компаниям, которые стремятся привлекать финансирование и активно работать на зарубежных рынках, и, вместе с тем, не уходить с рынка внутреннего, вероятно, придется искать дополнительные компромиссы. Один из возможных сценариев — передавать определенную долю в компании государству и привлекать в совет директоров партийных чиновников, давая, тем самым, больше рычагов контроля и делая свою деятельность более прозрачной.

Прошедшее десятилетие часто называют золотой эрой развития китайского технологического сектора. Многие компании за короткий срок из небольших стартапов выросли в международных технологических гигантов. Еще в 2020 г. 6 из 10 крупнейших мировых компаний-единорогов (с капитализацией свыше 1 млрд долл.) были китайскими. Компания Bytedance по-прежнему сохраняет статус самого дорогого стартапа мира c капитализацией 140 млрд долл. Однако 2021 год стал поворотным моментом для развития китайского Big Tech: на фоне ужесточения регулирования, технологический сектор в Китае за год потерял около 2 трлн долл. капитализации. И хотя в текущих экономических условиях Пекин сделал определенные поблажки для технокомпаний, долгосрочный тренд на жесткое регулирование сектора, вероятно, сохранится. Чтобы понять логику происходящих изменений, нужно проследить, как трансформировались государственные приоритеты развития, которые и определяли регуляторный режим для технологических компаний.

Собственные инновации и национальные чемпионы

К концу 1990-х – началу 2000-х гг. Китай хоть и утвердил собственный статус «мировой фабрики», доля добавленной стоимости, созданной непосредственно на территории КНР, была невелика. Для электроники и компьютеров этот показатель составлял 14,5%, для телекоммуникационного оборудования — 28,1%, бытовой техники — 27,5%. Китай оставался «мировой фабрикой», которой доверяли отверточную сборку, простое, трудозатратное или экологически вредное производство. Власти КНР понимали: с учетом темпов экономического роста страны и доходов населения, такая модель развития неизбежно загонит Китай в ловушку среднего дохода. В среднем с 1995 по 2005 гг. ВВП на душу населения рос более, чем на 10% в год, а в отдельных случаях, в 1994 и 1995 гг., например, достигал 25% и 29% соответственно. Было ясно, что существующая модель развития экономики, а именно — экспорт готовой продукции, произведенной за счет обилия дешевой рабочей силы, исчерпала себя. Выход из создавшегося положения виделся в том, чтобы повышать долю добавленной стоимости, диверсифицируя конкурентные преимущества, использовать инновации как новый ресурс для развития экономики, а также постепенно трансформировать модель роста, используя потенциал огромного внутреннего рынка.

В 2006 г. вышел План средне- и долгосрочного развития науки и технологий, рассчитанный до 2020 года. В нем отмечалась важность собственных инноваций как главной цели развития науки и технологий в последующие 15 лет. Стимулировать собственные инновации предлагалось за счет инвестиций, налоговых льгот, целевого финансирования. Важная роль отводилась государственным закупкам. Таким образом, появился первый установочный документ, определивший дальнейшую политику и приоритеты государства к развитию технологий и инноваций. С него и начался рост «национальных чемпионов» — частных технологических компаний, находящихся в фаворе у государственных структур и пользующихся всеми вытекающими из этого положения приоритетами государственной политики. Это было взаимовыгодное сотрудничество: бизнес получал преференции, а местные власти, во-первых, демонстрировали неуклонное исполнение политики центральных властей, а также реализовывали потребности экономического развития собственных регионов. Провинции соревновались между собой, кто больше привлечет к себе технологических компаний. Часто провинциальные власти заключали эксклюзивные соглашения о партнерстве с компанией, если ее штаб-квартира находится в том же регионе. Для компании это открывало прямой доступ к региональному рынку, давало приоритет при участии в государственных контрактах. Практически все крупнейшие технологические компании Китая: Alibaba, Tencent, Huawei, Inspur и т.д. пользовались статусом эксклюзивного партнера в одной, а то и нескольких провинциях Китая и становились практически монопольным поставщиком товаров и услуг, на которых они специализировались. Кроме того, эти же компании получали и значительные субсидии от местных властей, которые иногда покрывали более 30% от их издержек. Впоследствии «национальные чемпионы» стали средством самовыражения не только местных властей, но и некоторых регулирующих органов на общегосударственном уровне. Этим, в частности, можно объяснить видимую нескоординированность действий между Народным банком Китая и Комиссией по регулированию рынка ценных бумаг КНР, которая в рекордные сроки одобрила выход на IPO подконтрольной Alibaba финтех-дочки Ant Group, а ЦБ КНР увидел в этом существенные системные риски стабильности финансовой системы.

Ошибочно, однако, полагать, что основным фактором роста интернет-гигантов в Китае были преференции и субсидии от государства. Компании, впоследствии выросшие в технологических гигантов, строили свой бизнес исходя из текущих рыночных потребностей, они смогли вовремя предугадать тенденции развития рынка. К примеру, Alibaba и Tencent появились, когда количество людей, пользующихся Интернетом в Китае, не превышало 2%. Но в 2005 г. таких людей уже было более 10%, в 2010 — более 30%, а на сегодняшний день в Китае почти 1 млрд интернет-пользователей, что больше общей численности населения США и ЕС вместе взятых. Alibaba верно распознала огромный потенциал E-commerce, а также неудовлетворенный покупательский спрос, особенно в сельских регионах КНР. Tencent, в свою очередь, адаптировала интернет-сервисы под предпочтения китайских потребителей, существенно повышая качество пользовательского опыта. Финтех-дочка Alibaba Ant Financial, давшая начало развитию мобильных платежей, появилась вследствие необходимости создания аналога банковского аккредитива для собственной площадки электронной торговли, так как существовала проблема доверия между покупателями и поставщиками.

Немаловажно, впрочем, и то, что технологические компании Китая действовали в условиях относительно закрытого внутреннего интернет-пространства с сильно ограниченной конкуренцией со стороны зарубежных игроков. Тем не менее объективные рыночные перспективы китайских технологических компаний высоко оценивались зарубежными инвесторами. Alibaba, например, в ходе IPO привлекла 21,8 млрд долл., а вся компания на момент первичного размещения была оценена в 167,8 млрд долл.

Власти КНР старались никак не ограничивать развитие технологических компаний, порой, закрывая глаза даже на действующее законодательство. Например, закон запрещает участие иностранного капитала в интернет-секторе КНР, однако китайские интернет-компании обходили этот запрет, создавая так называемые предприятия с переменной долей участия (VIE) — открытые, преимущественно, в офшорах структуры с аналогичным названием, у которых есть права требования на активы и доход головной компании. Для властей КНР было важно, что технологические компании решают насущные задачи экономического роста и социального развития. Интернет-компании, например, закрывают все лакуны сетевого пространства, образовавшиеся после запрета популярных зарубежных интернет-сервисов, создавая благоприятную внутреннюю среду для интернет-пользователей, повышая пользовательский опыт. Имея все собственные аналоги привычных в остальном мире Facebook, Google, Twitter, WhatsApp, Wikipedia, Quora, Youtube и т.д., «китайский интернет» смог развиваться как вещь в себе, отбивая у пользователей желание с помощью средств обхода блокировок получать доступ к запрещенным ресурсам.

Сервисы электронной коммерции работали на пользу развития малого бизнеса, решая также важную социальную задачу создания рабочих мест и преодоления бедности. Только с 2014 по 2017 гг. онлайн-ритейл в сельских районах Китая вырос с 27 млрд долл. до 189 млрд долл. Так называемые деревни Таобао (от имени платформы внутренней интернет-торговли Alibaba) помогли фермерам наладить собственные каналы сбыта своей продукции, создав таким образом около 840 тыс. рабочих мест. Финтех-дочка Alibaba Ant Financial, в свою очередь, выдала кредитов на 100 млрд юаней за один год 2 млн человек из беднейших сельских районов.

В целом финтех-компании помогали решать проблему доступа нескольких сотен млн человек, не имеющих кредитной истории, к финансовым продуктам. Поскольку традиционные банки отдавали предпочтение сотрудничеству с крупными госпредприятиями, за которые, в случае чего, ответит государство, а кредитование малого бизнеса и физических лиц осуществлялось по остаточному принципу, финтех рассматривался властями КНР как быстрый путь решения проблемы роста малого и среднего бизнеса, на который, между тем, приходилось более половины роста национального ВВП и более 60% рабочих мест в городах.

На государственном уровне приоритетная роль интернет-сектора в дальнейшем социально-экономическом развитии была зафиксирована в плане действий «Интернет+», что впервые было озвучено премьером Госсовета КНР Ли Кэцяном в 2015 г. Выступая с ежегодным докладом о работе правительства, Ли Кэцян, говоря о плане «Интернет+», пояснил, что он предполагает широкую интеграцию интернет-сервисов с традиционными секторами экономики и промышленности. Это, по замыслу премьера, должно было обеспечить решающую роль Интернета в оптимизации размещения факторов производства и придать новый импульс для экономического развития. План предполагал снижение барьеров для технологических компаний по выходу на фондовые рынки, ускоренное строительство цифровой инфраструктуры и соответствующих высокотехнологичных производств, внедрение технологий облачных вычислений и больших данных в деятельность госструктур.

Руководители технологических компаний стали все чаще влиять на взгляды высших китайских государственных чиновников. Основатель Tencent Ма Хуатэн, например, стал членом ВСНП. Кстати, сама формулировка «Интернет+» употреблялась Ма Хуатэном еще до того, как об этой программе объявил Ли Кэцян. Поэтому существуют предположения, что глава Tencent повлиял на формирование новой концепции цифровизации экономики. Его конкурент, глава Alibaba Джек Ма неоднократно говорил о важности big data как нового источника экономического роста. Его рекомендации якобы отражены в 13-м пятилетнем плане развития (2016–2020 гг.). Так это или нет наверняка верифицировать невозможно, однако внедрению национальной стратегии big data в этом документе посвящена отдельная статья.

Так или иначе, технологические компании в Китае в ходе 12-й и 13-й пятилетки развивались колоссальными темпами, обновляя мировые рекорды. Сектор p2p-кредитования, например, рос более чем на 200% ежегодно. Alibaba и Tencent стали занимать практически монопольное положение на рынке мобильных платежей в Китае, у каждой компании было больше 700 млн пользователей. Китайский агрегатор такси Didi в допандемийный период имел более 10%-годовой рост дохода. Продукт Alibaba Yu’e Bao по управлению активами, предлагавший крайне низкий порог входа — всего 1 юань, к концу 2010-х стал крупнейшим в мире фондом денежного рынка, под управлением было около 9 млрд долл.

Со временем стало понятно, что бесконтрольно технологические компании развиваться не могут, их деятельность начинает представлять системные риски для стабильности. Часто за точку отсчета начала «регуляторной зимы» принимают санкции в отношении Alibaba, закончившиеся отменой IPO и рекордным штрафом в 2,8 млрд долл. Действительно, дело Alibaba стало самым крупным в Китае по размеру финансового наказания. Однако первые шаги в области регулирования начались гораздо раньше. Все потенциальные риски со стороны технологических компаний и, соответственно, распространенные на них регуляторные меры можно разделить на три части: борьба с беспорядочной экспансией капитала, антимонопольное регулирование, угрозы безопасности данных.

Беспорядочная экспансия капитала

Еще в 2017 г. председатель КНР Си Цзиньпин в своем докладе 19 съезду КПК объявил, что перед Китаем стоит задача выиграть «три тяжелых битвы»: битву с бедностью, с загрязнением окружающей среды и с финансовыми рисками. Последние стали формироваться после 2008 года, когда Пекин решил для поддержки экономики предоставить стимулов на 585 млрд долл. Средства должны были пойти на поддержку реального сектора экономики и инфраструктурного строительства. Но центральные власти выделили лишь треть от общего объема этой суммы, остальные деньги нужно было искать местным правительствам. Поскольку по закону местные власти не могли напрямую кредитоваться в банках, они опирались на аффилированные с ними компании (LGFV), которые фактически и выступали в роли заемщиков. Таким образом, возник колоссальный спрос на кредитные средства, и банковский сектор не мог его удовлетворить полностью, в том числе из-за регуляторных ограничений. Стал развиваться так называемый теневой банкинг. С 2008 по 2017 гг., по данным CEIC Data, объем теневого банкинга в Китае вырос втрое с 20% до 60% ВВП. Под теневым банкингом принято понимать забалансовые активы традиционных банков, займы, выданные трастами, ломбардами, а также микрофинансовыми организациями. Общая проблема таких схем, как это следует из названия, заключается в том, что они проходят вне поля зрения банковского надзора, а значит могут представлять риски стабильности финансовой системы.

Так получилось, например, с платформами p2p-кредитования. На пике своей популярности в Китае их насчитывалось более 5 тыс., хотя в других странах число таких платформ измерялось десятками. После дефолта одной из крупнейших платформ Ezubao, когда 900 тыс. инвесторов потеряли 7,3 млрд долл., регуляторы стали вникать в особенности деятельности китайских p2p-платформ. Выяснилось, что вместо того, чтобы быть просто информационными посредниками, связывающими кредиторов и заемщиков, как это делается во всем мире, китайские p2p-компании выступали как квазибанковские структуры: они аккумулировали средства вкладчиков, гарантируя им высокую доходность, и самостоятельно выдавали кредиты. В 2018 г. Канцелярия руководящей группы по специальному управлению рисками в сфере интернет-финансов выпустила «Уведомления об усилении интенсивности нормализации операций по управлению активами через Интернет и налаживанию работы по контролю». В них, в частности, говорится, что действующие p2p-платформы должны получить лицензию на ведение деятельности, перестать формировать какие-либо резервы из фондов инвесторов, должны быть исключительно посредниками в отношениях между кредиторами и заемщиками, установить потолок на суммарную стоимость кредита в 36% годовых (потолок суммарной стоимости кредита установил в 2015 г. Верховный суд КНР), вести свою деятельность исключительно через депозитарный банк, установить порог займа для одного заемщика в 200 тыс. юаней и 1 млн юаней для физических и юридических лиц соответственно. Компаниям был дан один год для приведения своей деятельности в соответствие новым нормам. Однако ни одна компания так и не смогла справиться с этими требованиями — к 2021 г. в Китае не осталось ни одной p2p-платформы.

В сентябре 2020 г. ЦБ КНР объявил о комплексных регуляторных мерах, призванных упорядочить работу всех технологических компаний, которые предоставляют услуги в сфере финансов. Согласно этим правилам, любая компания, которая формально не является финансовой, но которой принадлежит два или более финансовых подразделений должна регистрироваться как финансовый холдинг. Чтобы получить лицензию, компания должна иметь как минимум 5 млрд юаней зарегистрированного капитала. Под новое регулирование попадают нефинансовые компании, которые управляют коммерческими банковскими структурами с общим объемом активов, превышающих 500 млрд юаней, или нефинансовые компании, управляющие небанковскими финансовыми структурами, суммарный объем активов которых превышает 100 млрд юаней. Такие компании должны запрашивать в ЦБ КНР лицензию и в случае одобрения добавлять в свое название «финансовый холдинг». Если конгломератам отказано в лицензии, они должны продать или передать свои доли и контроль в финансовых подразделениях. Правила устанавливают максимальный размер одного займа в 300 тыс. юаней для физических лиц и 1 млн юаней для юридических лиц. При этом отмечается, что размер займа не может превышать треть от среднего годового дохода человека за последние три года. Наконец, новые правила предписывают, что МФО не может привлечь банковские средства или средства акционеров в объеме, превышающем объем чистых активов компании. А объем средств, привлеченных в результате выпуска облигаций и секъюритизации, может не более, чем в 4 раза превышать чистый объем активов компании. При этом в случае, если МФО или платформа интернет-финансов выдает заем совместно с банком или другими финансовыми институтами, доля собственных средств МФО или платформы интернет-финансов в этом займе не должна быть меньше 30%.

Эти правила появились до того, как основатель Alibaba Джек Ма произнес свою крамольную речь в ходе финансового форума Bund Summit в Шанхае. Поэтому хотя отмену IPO Ant Group на 37 млрд долл. часто называют «местью» регуляторов за заносчивость Джека Ма, гораздо более вероятной причиной представляется несоответствие деятельности Ant Group новым регуляторным нормам. В проспекте эмиссии Ant Group для инвесторов говорилось, что потребительское кредитование и займы малому бизнесу приносили компании 39,4% доходов. Например, по состоянию на июнь 2020 г., объем непогашенных кредитов, выданных через платформы Ant Group, составлял 1,73 трлн юаней (261 млрд долл.). При этом около 98% этих средств попадали либо под банковский андеррайтинг, либо секъюритизированы. Иными словами, на балансе Ant было лишь 2% кредитов. По всем остальным займам, которые фактически выдавала Ant Group, риски несли традиционные банки и инвесторы.

В декабре 2020 г. в ходе заседания Политбюро ЦК КПК было объявлено, что Китай будет бороться с «беспорядочной экспансией капитала». Главная партийная газета «Жэньминь жибао» тогда поясняла, что под беспорядочной экспансией капитала имеется в виду логика извлечения прибыли любой ценой, когда развитие идет в ущерб общественным интересам. Таким образом, помимо чисто экономического сформировался еще и социальный фактор, мотивирующий Пекин на регулирование технологического сектора. Финансовая стабильность в логике китайских властей идет рука об руку с потребностями формирования гармоничного общества. Поэтому регулирование подразумевает не просто минимизацию рисков финансовой системы, но и исключение факторов, провоцирующих социальную нестабильность.

В эти рамки укладываются меры по борьбе с рынком онлайн-образования. Впервые о необходимости мер по регулированию онлайн-образования и сокращению нагрузки на школьников Госсовет КНР говорил еще в 2018 г. Уже в 2021 г. власти КНР ввели запрет сначала на иностранные инвестиции в образовательной сфере, а потом и вовсе обязали все технологические платформы онлайн-образования перевести в разряд некоммерческих организаций. Два крупнейших игрока рынка — Yuanfudao и Zuoyebang — были оштрафованы на 389 тыс. долл. за маркетинговые практики, вводящие в заблуждение. Надо ли говорить, что для отрасли, аккумулировавшей как минимум 100 млрд долларов инвестиций, такие рестрикции оказались шоком. Тем не менее в нынешних условиях, когда снижение рождаемости создает серьезные демографические проблемы, упорядочивание сектора, который в среднем съедает около 30% ежегодного дохода семьи и усугубляет социальное расслоение между городскими и сельскими жителями, стало приоритетной политической задачей.

Определенные риски социальной нестабильности стал представлять сектор доставки еды. С одной стороны, его популярность быстро росла — с 2016 по 2020 гг. количество людей, заказывающих еду онлайн, удвоилось до 400 млн человек. Практически монопольное положение занимали две компании Meituan и Ele.me. Однако в стремлении захватить как можно большую долю рынка, каждая компания пыталась наиболее агрессивно использовать свои конкурентные преимущества — алгоритмы, оптимизирующие логистику. Выражалось это прежде всего в скорости доставки еды и разнообразии предлагаемого ассортимента. Однако постепенно в СМИ и соцсетях стала просачиваться информация об ужасающих условиях труда работников доставки, которые, пытаясь уложиться в жесткие временные рамки, установленные алгоритмами, вынуждены были нарушать правила дорожного движения, работать сверхурочно, и, самое главное, за малейшие задержки компании штрафовали доставщиков, не принимая в расчет объективные обстоятельства, например, дорожные условия, погоду, время суток, и т.д. В 2021 г. чиновник Пекинского городского управления трудовых ресурсов и социальных гарантий под прикрытием устроился на работу в одну из компаний и сам убедился в том, насколько тяжелыми оказались условия труда. Уже через два месяца Государственное управление по регулированию рынка Китая (SAMR) и шесть других государственных ведомств разработали регулирующие нормы, обязывающие сервисы доставки еды обеспечивать базовые социальные гарантии работникам, в том числе оплату труда, соответствующую МРОТ, разрешить им формировать профсоюзы. Кроме того, компаниям запретили применять самые жесткие алгоритмы, ограничивающие время доставки еды, предоставить работникам больше времени на завершение каждого заказа. Кроме того, компаниям предписали оборудовать специальные зоны приема пищи и отдыха для работников, а также обеспечить их специальными средствами (умными шлемами), позволяющими пользоваться смартфоном без использования рук. Позднее на агрегаторов доставки еды стали жаловаться предприятия общепита, указывая на слишком высокие комиссии, взимаемые с них сервисами доставки. В феврале 2022 г. власти КНР предписали компаниям снизить комиссии, взимаемые с предприятий питания.

Не обошла стороной борьба с беспорядочной экспансией капитала и рынок онлайн-игр. Еще в 2018 г. властями страны был приостановлен процесс одобрения новых игр соответствующими регулирующими органами, в 2019 г. власти запретили лицам, не достигшим 18 лет, играть в игры после 10 вечера и обязали компании обеспечить соблюдение этих требований, в том числе за счет обязательной аутентификации пользователей. В августе крупнейшие государственные СМИ Китая назвали игры «духовным опиумом», и вскоре власти страны запретили играть в игры детям до 18 лет больше, чем 3 часа в неделю суммарно. Крупнейший производитель онлайн-игр, компания Tencent, была вынуждена серьезно увеличить издержки по обеспечению исполнения новых регуляторных требований (в том числе, по верификации пользователей). Доход компании в 2022 г. впервые показал отрицательную динамику со времен выхода на IPO в 2004 г. Кроме того, компания в рамках жеста доброй воли пообещала выделить 7,7 млрд долл. на социальные цели «всеобщего процветания» — еще один лозунг, часто повторяемый высшим руководством КНР.

Антимонопольное регулирование

Формально антимонопольный закон в КНР появился еще в 2008 г., а первое антимонопольное дело двух IT-компаний Китая Qihoo и Tencent рассматривалось Верховным судом КНР в 2014 г. Две компании продвигали на рынке конкурирующие продукты (антивирусы 360 Safeguard от Qihoo и QQ Doctor от Tencent) и использовали друг против друга сомнительные практики конкурентной борьбы. В конце концов, Qihoo произвела обновление своего продукта 360 Safeguard, после которого на устройствах пользователей этот антивирус стал блокировать всплывающие рекламные баннеры от QQ. Tencent, в свою очередь, также провел обновления своего мессенджера QQ, после которого он перестал работать на сотнях миллионов компьютеров китайских пользователей, на которых был установлен антивирус 360 Safeguard. Иными словами, пользователи были вынуждены делать выбор «одного из двух» — эта формулировка несколько лет будет вписана в китайское антимонопольное законодательство. Но в то время Верховный суд КНР хотя и признал, что эти действия принесли определенный вред бизнесу, конкретный экономический ущерб, выраженный в потере клиентской базы, счел незначительным. Существующее в тот момент антимонопольное законодательство было слишком общим, не учитывало специфику интернет-бизнеса.

В ноябре 2020 г., за две недели до начала антимонопольного расследования в отношении Alibaba, был опубликован проект антимонопольных правил для интернет-компаний. Они были приняты менее чем за полгода с незначительными изменениями. Согласно этим правилам, под проявлением монополизма признается практика, когда цифровые платформы намеренно ограничивают совместимость собственных продуктов с продуктами, предлагаемыми компаниями-конкурентами. Запрещается принудительная маршрутизация интернет-траффика и блокирование гиперссылок конкурентов с целью ограничения доступа клиентов. Кроме того, недопустимым признается практика «выбора одного из двух», когда онлайн маркетплейсы запрещали продавцам параллельно сотрудничать с другими платформами интернет-торговли. Фейковая реклама, заказные онлайн-отзывы клиентов и прочая информация, вводящая в заблуждение пользователей, оказалась запрещена.

Кроме того, были приняты более жесткие меры антимонопольного регулирования компаний, занятых в сфере онлайн-платежей, интернет-финансов и финтеха. Согласно этим правилам, любая небанковская компания, которая занимает более половины рынка онлайн-платежей, или две компании, занимающие долю более 2/3 рынка, либо три компании с долей ¾ рынка, будут подвергнуты антимонопольному расследованию. При этом отмечается, что, если ЦБ КНР заметит любые проявления монополизма, которые подрывают принципы безопасности, эффективности, справедливости и надежности бизнеса, регулятор может пожаловаться в соответствующие антимонопольные органы и инициировать антимонопольное расследование даже в случае несоответствия бизнеса компаний вышеперечисленным критериям.

Самым громким итогом антимонопольной кампании стал вердикт в отношении Alibaba. Компания была оштрафована на рекордные 2,8 млрд долл., что составляло 4% от годового оборота компании в Китае на 2019 год. Государственное управление по рыночному регулированию КНР установило, что Alibaba систематически нарушала требования антимонопольного законодательства: принуждала продавцов, реализующих товары на ее платформе электронной коммерции, работать исключительно через платформу компании. Торговать на других электронных площадках было запрещено, в противном случае компания угрожала продавцам скрывать их товары в результатах поисковой выдачи, а также исключить из любых промо-акций.

После показательного наказания Alibaba на беседу с регуляторами были вызваны топ-менеджеры практически всех крупнейших китайских интернет-компаний. Им напомнили о недопустимости монопольных практик. Впоследствии, практически все они были оштрафованы за различные нарушения антимонопольного законодательства: за эксклюзивные соглашения о дистрибуции музыкального контента (Tencent), за несообщение информации о сделках по слияниям и поглощениям (Baidu, Shenzhen Hive Box), за продвижение недостоверной информации, вводящей потребителей в заблуждение (JD.COM). Еще одно крупное дело — штраф компании-агрегатору сервисов доставки еды Meituan на 530 млн долл. за эксклюзивные соглашения и принуждение к выбору «одного из двух» за счет использования своего монопольного положения.

Антимонопольное регулирование технологических компаний Китая было связано с объективной необходимостью оздоровления рыночной среды и создания условий для справедливой конкуренции. Причем проходил этот процесс в тесной связке с уже рассмотренной нами «борьбой с беспорядочной экспансией капитала». Ведь технологические гиганты Китая агрессивно использовали методы неконкурентной борьбы для вытеснения более мелких игроков. К примеру, на момент, когда в Китае появились правила антимонопольного регулирования финтех-платформ, практически монопольное положение на рынке мобильных платежей занимала дочка Alibaba Ant Group и сервис WeChatPay от Tencent. Эти компании делили пополам рынок в 1 млрд пользователей, хотя формально лицензии на аналогичную деятельность были выданы еще 233 китайским компаниям. Пекин понимал, что без соответствующего регулирования технологические гиганты станут системообразующей силой, контролировать которую даже на уровне государства будет нелегко. Так, несмотря на то, что еще в 2017 г. ЦБ КНР предписал всем компаниям-операторам мобильных платежей проводить транзакции через специальную клиринговую платформу, контролируемую регулятором, компании неоднократно нарушали требования по соответствующему надзору за движением капитала. Наконец, оглядываясь на мировой опыт, когда власти ЕС и США проводят антимонопольные расследования в отношении мировых гигантов, таких, как Amazon, Пекин понял, что время действовать настало. Можно сказать, что Китай в некотором роде догнал и перегнал своих зарубежных партнеров. На сегодняшний день в Китае установлен крайне жесткий регуляторный режим для технологических компаний. Особенно это касается сферы охраны, обработки и передачи данных.

Данные — национальное достояние

Обнародованные в 2013 г. экс-сотрудником АНБ Эдвардом Сноуденом факты об использовании американскими спецслужбами уязвимостей IT-систем по всему миру и использовании больших данных для получения разведывательной информации заставили Китай задуматься о влиянии данных на национальную безопасность страны. Так, в 2017 г. вступил в силу «Закон о кибербезопасности», предписывающий, в том числе, хранить все данные о китайских пользователях на территории страны. Впоследствии технологическое противостояние с США еще сильнее повлияло на политику Пекина в области данных.

Поскольку в ключевых технологиях, таких как искусственный интеллект, США обладают практически всеми конкурентными преимуществами (фундаментальные исследования, квалифицированные кадры, аппаратно-программная база), а Китай превосходит США лишь по количеству и качеству данных, власти КНР сделали особый акцент на регулировании оборота данных как важнейшего национального актива. В 2021 г. был принят «Закон о безопасности данных» и «Закон об охране личных данных пользователей». Согласно этим законам, данные рассматриваются как национальное достояние, очередной фактор производства наряду с трудом, землей, капиталом и технологиями. Данные также классифицируются по степени важности: обычные данные, ключевые данные, личные данные. Трансграничная передача ключевых и персональных данных строго регулируется. Такую процедуру можно провести лишь после всесторонней проверки данных и их безопасности со стороны соответствующих структур.

Гораздо строже стала охраняться, согласно закону PIPL, конфиденциальность личных данных пользователей. Закон предписывает, что многочисленные мобильные приложения и сервисы не имеют права отказывать пользователю в предоставлении услуг в случае, если он не согласился предоставлять свои данные, за исключением случаев, когда эти данные абсолютно необходимы для работы приложения. Пользователи теперь имеют право получать конкретную информацию о том, как, где, кем и с какой целью используются их данные. Компании должны получать от пользователей информированное согласие на использование, хранение, обработку данных. При этом пользователи могут в любой момент отозвать свое согласие. Законы жестко регулируют трансграничный обмен данными. Если компания аккумулирует большой объем данных о китайских гражданах, то она должна, прежде чем осуществлять какой-либо обмен данными с зарубежными партнерами, проходить строгую проверку кибербезопасности и получать одобрение в соответствующих инстанциях Китая.

Главной «жертвой» нового законодательства в области охраны данных стала китайская компания-агрегатор такси Didi, которая вышла на IPO на Нью-Йоркскую фондовую биржу как раз тогда, когда соответствующие законы о безопасности данных готовились к принятию. Практически через несколько дней, после IPO на 4,4 млрд долл. в отношении Didi в Китае было начато расследование на предмет соответствия ее деятельности стандартам в области защиты данных. Компании было предписано убрать свои приложения из магазинов приложений и перестать привлекать новых пользователей. Расследование в отношении Didi стало близиться к логическому завершению лишь когда компания объявила о делистинге с американской биржи.

Обеспокоенность китайских властей вызывают требования американских регуляторов о раскрытии информации. США требуют, чтобы все компании, чьи акции размещены на американских биржах, предоставляли беспрепятственный доступ для Наблюдательного совета по ведению финансовой отчетности публичных компаний США (PCAOB) к данным аудиторских проверок и отчетности. Раньше китайские компании игнорировали это требование, ссылаясь на то, что китайское законодательство не позволяет им раскрывать такую информацию иностранным партнерам и регуляторам. Но в 2020 г. в США был принят Закон о привлечении иностранных компаний к ответственности (HFCAA). Согласно этому закону, если какая-либо компания, чьи акции торгуются на американских биржах, в течение трех лет не будет предоставлять данные и отчетность регуляторам США, она будет подвергнута принудительной процедуре делистинга. Китайский агрегатор такси Didi работает на внутреннем рынке, аккумулирует чувствительные данные о перемещениях миллионов китайских граждан. Естественно, в таких условиях, выход компании на IPO с потенциальным условиям передачи этих данных американской стороне — крайне рискованный шаг. Хотя официально это властями не заявлялось, по-видимому, главное условие для продолжения нормальной работы компаний вроде Didi с точки зрения регуляторов — недопущение неконтролируемой трансграничной передачи данных.

В контексте внутренней информационной безопасности власти КНР стали регулировать применение компаниями алгоритмов. С 2022 года действуют меры, опубликованные Госканцелярией по делам интернет-информации КНР совместно с Министерством промышленности и информатизации, а также Министерством общественной безопасности. Согласно этим правилам, компании не должны использовать рекомендательные алгоритмы с противозаконной целью, например — для подрыва национальной безопасности. Новостные ресурсы, работающие на основе алгоритмов, должны проходить специальную процедуру лицензирования, при этом запрещены рекомендации фейковых новостей. Кроме того, компании обязаны информировать пользователей о базовых принципах, предназначении и порядке работы рекомендательного сервиса, а также иметь возможность отказаться от получения рекомендаций, сформулированных с помощью алгоритмов. Компании также обязаны предоставить пользователям возможность выбора или удаления метки, которые используются алгоритмом для формирования рекомендаций. Наконец, потребители не могут подвергаться какой-либо ценовой дискриминации на основе анализа его сетевого поведения с помощью алгоритмов.

***

После десятилетия бурного роста технологический сектор Китая за неполные два года с момента начала масштабной государственной регуляторной кампании потерял сотни миллиардов долларов. Пять крупнейших представителей китайского Big Tech потеряли почти 50% от совокупного объема рыночной капитализации. И если в 2020 г. капитализация Tencent, например, превосходила капитализацию Facebook и большинства других американских компаний, на текущий момент американская Apple с рыночной стоимостью в 2,7 трлн долл. превосходит по капитализации Tencent, Alibaba, Baidu, Meituan, JD.COM и Pinduoduo вместе взятые. Одна лишь Didi после начала в отношении компании расследования со стороны китайских регуляторов потеряла более 90% своей рыночной капитализации. В целом технологический сектор Китая утратил былую привлекательность для иностранных инвесторов. В первом квартале 2022 г. инвестиции в него сократились на 42,6% квартал к кварталу или на 76,7% год к году. А количество увольнений сотрудников интернет-компаний за последний год превысило 200 тыс. человек.

Тем не менее ошибочно думать, что власти КНР стремились сдержать развитие технологического сектора. Регуляторными мерами Пекин смог охватить практически все его проблемные точки развития. Власти КНР показывают приверженность созданию полностью контролируемой регуляторной среды для так называемой платформенной экономики. Предполагается, что с помощью регуляторных мер будет повышена социальная ответственность бизнеса, деятельность компаний будет приведена в соответствия требованиям национальной безопасности.

В последнее время в связи с замедлением темпов роста национальной экономики из-за пандемии COVID-19, а также неопределенных внешних условий, власти КНР стремятся показать и бизнесу, и инвесторам, что политического давления на Big Tech не будет. Вице-премьер госсовета КНР Лю Хэ выражал поддержку платформенной экономике и высказывал надежду, что технологические компании будут играть конструктивную роль в оживлении национальной экономики. Также Лю Хэ, который, наряду с премьером Ли Кэцяном считается одним из главных китайских чиновников, отвечающих за экономический блок, поприветствовал стремление бизнеса привлекать финансирование как на отечественных, так и на зарубежных рынках капитала. Таким образом Пекин, вероятно, хочет вернуть оптимизм инвесторам и показать, что анафеме техногиганты в Китае отнюдь не преданы.

Тем не менее не стоит ожидать ослабления уже принятых регуляторных мер. Учитывая, что технологический сектор Китая в течение последнего десятилетия развивался в условиях практически полного отсутствия какого-либо регулирования, очевидно, прежней динамики развития уже не будет. Власти КНР с помощью регулирования очертили красные линии для Big Tech. Беспорядочная экспансия капитала, монопольные практики, неконтролируемое использование данных — вот те категорические запреты, которые бизнес нарушать больше не может. Тем компаниям, которые стремятся привлекать финансирование и активно работать на зарубежных рынках, и, вместе с тем, не уходить с рынка внутреннего, вероятно, придется искать дополнительные компромиссы. Один из возможных сценариев — передавать определенную долю в компании государству и привлекать в совет директоров партийных чиновников, давая, тем самым, больше рычагов контроля и делая свою деятельность более прозрачной.