Какой будет война будущего?
Военные учения в Ставрополе.
27 октября, 2015
(Голосов: 9, Рейтинг: 5) |
(9 голосов) |
Доктор политических наук, профессор Факультета мировой политики МГУ имени М.В. Ломоносова, эксперт РСМД
Годовщина Великой Победы — повод задуматься над опасностью возникновения новой войны между великими державами. Окончание Второй мировой войны стало одновременно началом ядерной эпохи. С тех пор среди исследователей не прекращается полемика по двум проблемам. Первая: может ли возникнуть прямая война между ядерными державами, и если да, то решатся ли они применить ядерное оружие. Вторая: можно ли воспринимать ядерную войну в рамках «формулы Клаузевица», согласно которой «война есть продолжение политики другими средствами».
Годовщина Великой Победы — повод задуматься над опасностью возникновения новой войны между великими державами. Окончание Второй мировой войны стало одновременно началом ядерной эпохи. С тех пор среди исследователей не прекращается полемика по двум проблемам [1].
Первая: может ли возникнуть прямая война между ядерными державами, и если да, то решатся ли они применить ядерное оружие. Вторая: можно ли воспринимать ядерную войну в рамках «формулы Клаузевица», согласно которой «война есть продолжение политики другими средствами».
Существует также и такая точка зрения: появление ядерного оружия привело не к отмиранию категории войны, а к ее архаизации [2]. Военные конфликты ядерной эпохи больше напоминают войны раннего Нового времени, чем мировые войны прошлого века. Само по себе наличие или отсутствие ядерного оружия выступает вспомогательным фактором. Ключевую роль играет не наличие или отсутствие ядерного оружия, а эталон победы, которым руководствуются политические лидеры.
Два эталона победы
Еще в 1820-х гг. немецкий военный мыслитель Карл фон Клаузевиц выделил два типа войн — тотальные и ограниченные. Они, по мнению К. фон Клаузевица, отличались друг от друга не количеством погибших и не масштабом военных действий, а эталоном победы [3]. Цель тотальной войны — уничтожение противника как политического субъекта; цель ограниченной войны — принуждение противника к выгодному компромиссу. В первом случае эталоном победы выступает капитуляция неприятеля; во втором — заключение сделки, более выгодной для победителя и менее удачной для побежденного.
На протяжении ста пятидесяти лет, от Наполеоновских войн до Второй мировой войны, в Европе преобладали тотальные войны. Для них были характерны:
- выдвижение политической цели сокрушить противника и лишить его способности к сопротивлению;
- преобладание идеологического характера войны, в рамках которой воюющие стороны понимают противоборство в категориях борьбы «добра» и «зла»;
- ориентация на мобилизационный характер воюющих армий (идеалом военной реформы был переход к системе общей воинской повинности).
Иной характер носили войны до Великой французской революции. После «тотальной» Тридцатилетней войны (1618–1648 гг.) в Европе на сто пятьдесят лет воцарилась логика ограниченных войн. Для этого периода войн были характерны:
- выдвижение политической цели заключить выгодный мир;
- преобладание неидеологического характера войны, в рамках которой воюющие стороны понимают противоборство в категориях геополитического соперничества;
- ограничение характера и масштабов военных действий: войны, как правило, не затрагивали территории великих держав и представляли собой серию силовых демонстраций в пограничных регионах;
- ориентация на ведение военных действий небольшими контингентами профессионалов (идеалом военной реформы выступает создание небольшой мобильной наемной армии).
Военные конфликты ядерной эпохи больше напоминают войны раннего Нового времени, чем мировые войны прошлого века.
В стратегическом плане войны XVII–XVIII вв. привнесли с собой две новации.
Первая: относительная редкость сражений — противники зачастую готовились к ним на протяжении нескольких лет.
Вторая: рост искусства стратегического маневра как умения перебрасывать армии на большие расстояния, ставя противника в стратегически невыгодные условия.
По свидетельству К. фон Клаузевица, полководцы, считавшиеся великими в XVIII в. (от Морица Саксонского до Фридриха II), проигрывали сражения, но всегда превосходили противника в искусстве быстрого маневра. Сам К. фон Клаузевиц, живший в эпоху Наполеоновских войн, удивлялся, почему эти военачальники не наносили быстрый нокаутирующий удар противнику [4]. Но в том-то и дело, что полководцы того периода мыслили в категориях «победы-сделки».
Стратегия Людовика XIV, которую усвоили другие европейские державы, была прототипом современных концепций «непрямых действий» и «гибридных войн» [5]. Войнам этого периода были присущи их основные компоненты: использование нерегулярных отрядов, поддержка сепаратистских движений и стремление при необходимости дистанцироваться от квази-союзника. Такие действия оставляли противникам простор для дипломатического маневра.
Возрождение ограниченной войны
Появление атомного оружия удивительным образом воскресило стратегические концепции второй половины XVII в. Изначально ядерная стратегия развивалась в рамках доктрины «воздушной мощи», ключевая роль в которой отводилась стратегическим бомбардировкам [6]. Но после создания СССР средств доставки ядерного оружия к территории Соединенных Штатов ситуация изменилась. Возможность применения ядерного оружия против самих США ставила перед американскими элитами вопрос о цене применения ядерного оружия против СССР [7]. Американские эксперты были также обеспокоены тем, насколько надежными становятся гарантии безопасности, предоставленные Соединенными Штатами своим союзникам. Кремль мог, по их мнению, поставить США перед выбором между тотальной ядерной войной и локальным отступлением, заранее зная, что американские политики предпочтут второй вариант.
Пионерами в развитии теории «ограниченного применения ядерного оружия» стали британские стратеги 1940-х гг. [8]. И всё же полноценная теория «ограниченной ядерной войны» была разработана американскими экспертами в конце 1950-х гг. Ее основатели Генри Киссинджер [9], Роберт Осгуд [10] и Герман Кан [11] исходили из возможности ограниченного применения ядерного оружия на одном или нескольких театрах военных действий. Такая война, по их мнению, предполагала бы:
- борьбу за четко определенные политические уступки со стороны противника;
- ограничение целей для поражения преимущественно военных объектов;
- признание возможности заключить с противником своеобразную конвенцию (гласную или негласную) об ограниченном характере применения ядерного оружия.
Теоретики «ограниченной ядерной войны» открыто обращались к наследию раннего Нового времени [12]. Г. Киссинджер призывал обратить внимание на две особенности войн Людовика XIV: (1) ограниченное применение силы для выполнения определенной политической задачи; (2) стремление максимально не затрагивать гражданское население военными действиями. Р. Осгуд полагал, что опыт «войн за наследство» XVIII в. может быть полезным в ядерную эпоху: ограниченное применение тактического ядерного оружия вынудит противника сесть за стол переговоров. На отсылке к кампаниям XVIII в. строилась и концепция Г. Кана. Предложенные им понятия «эскалационный контроль» и «эскалационное доминирование» означали, что противник, увидев демонстрацию американского превосходства, пойдет на переговоры, а не превратит ограниченное столкновение в тотальную войну.
Эти наработки легли в основу принятой в 1961 г. американской концепции «гибкого реагирования». Она базировалась на трех постулатах. Первый: признание возможности поражения ядерным оружием ограниченного круга целей для принуждения противника к политическому компромиссу. Второй: допустимость ведения военных действий между ядерными державами на основе обычных вооружений («высокий ядерный порог»). Третий: смещение центра тяжести на ограниченные военные конфликты в регионах. Последнее означало возможность ведения с противником опосредованной войны через доверенных субъектов. Такой подход был фактической отсылкой к стратегии второй половины XVII в., когда великие державы искусственно ограничивали театры военных действий для войны.
Похожие процессы происходили и в советской стратегической мысли. Официально СССР отрицал концепцию «ограниченной ядерной войны». Но в 1960-х гг. на страницах советских военных журналов развернулась полемика о возможности удержать будущий военный конфликт на доядерном уровне. Советские военные эксперты, наряду с американскими, признали возможность ограниченного применения ядерного оружия и локализацию военных действий одним или несколькими театрами военных действий.
Менее кровавые, но более дорогие войны
Появление атомного оружия удивительным образом воскресило стратегические концепции второй половины XVII в.
Становлению концепции ограниченных войн способствовала географическая удаленность друг от друга СССР и США. В случае ведения тотальной войны перед сторонами встала бы технически сложная задача: переброска и обеспечение действий вооруженных сил в противоположном полушарии Земли. Единственным реалистичным сценарием тотальной войны мог стать обмен стратегическими ядерными ударами. Но такой вариант военных действий не оставлял возможности для их капитализации в политическую победу в виде оккупации территории СССР / США.
Альтернативой могли стать ограниченные столкновения, ведущиеся ради достижения локальных политических задач на заранее ограниченных театрах военных действий — в странах «третьего мира». Москва и Вашингтон демонстрировали готовность применять силу, включая ядерное оружие. Региональные конфликты позволяли сверхдержавам испытывать новые виды вооружений. Руководство сверхдержав могло наглядно показать успехи в деле распространения коммунизма / либерализма. СССР и США, действуя через региональных союзников, стремились разделить ресурсы друг друга.
Российская операция в Сирии интересна с точки зрения возникновения в будущем новых типов войн.
Эти столкновения диктовали и характер военного строительства в США и с некоторым опозданием в СССР. На смену мобилизационным армиям вновь, как и в середине XVII в., стали приходить действия высокомобильных контингентов военных-профессионалов. Одновременно взросла роль технически совершенных и предельно сложных систем, способных к селективному поражению целей и демонстрации военно-технического превосходства. Как и после Тридцатилетней войны, в мире после 1945 г. произошел переход к менее кровавым, но более дорогим войнам.
На пути к «войнам за наследство»
Грань столкновения между вооруженными силами великих держав будет становиться все более размытой при одновременном сохранении табу на использование силы друг против друга.
Развитию концепции региональных войн способствовал переход США к новой концепции сдерживания. С 1990 г. ключевой задачей американской политики стало построение нового мирового порядка. В годы холодной войны политика ядерного сдерживания носила оборонительный характер: сдерживание строилось на угрозе ядерного возмездия в ответ на определенные действия противника. На смену этой политике пришло наступательное сдерживание или «принуждение» [13]: способность принуждать противника к совершению действий, которые он сам не хотел бы совершать.
Но американские военные эксперты осознавали: в мире остаются страны, обладающие крупными военными потенциалами. К их числу относились Россия, сохранившая способность к техническому уничтожению Соединенных Штатов, и КНР. Далее шла группа региональных стран, пытающихся создать крупные военные потенциалы. Все это создавало естественные ограничители для проецирования американской мощи. Поэтому американские лидеры, не исключая возможности ограниченного военного столкновения России и США, взяли курс на использование силы против заведомо слабых субъектов [14]. Задачей этих беспроигрышных акций было утверждение серии прецедентов по наказанию неугодных режимов, их принудительному разоружению и даже смещению режимов.
Примечательно, что в большинстве подобных акций эталоном победы оставалась удачная для победителя сделка. Операция «Буря в пустыне» 1991 г. принудила Ирак вывести войска из Кувейта и ликвидировать программы создания оружия массового поражения. Война против боснийских сербов принудила их принять план «Контактной группы»; война против Югославии — добиться введения в Косово сил НАТО. Там же, где эталоном провозглашалось уничтожение противника (в Афганистане, Ираке, Ливии), американцы и их союзники оказывались в тупике. «Война-наказание», как она сложилась в американском стратегическом планировании, предполагает выдвижение определенному режиму серии требований с последующим разрушением его инфраструктуры.
Ситуация стала меняться примерно с 2004 г. Тогда другие великие державы, прежде всего Россия и Китай, задумались над тем, нельзя ли с помощью региональных конфликтов принуждать к компромиссу сами Соединенные Штаты. Поскольку США упорно не желали признавать за Россией и КНР право иметь особые интересы вблизи от своих границ, это переросло в серию опосредованных столкновений.
Первым примером стала Грузия. «Пятидневная война» в 2008 г. между Россией и режимом М. Саакашвили фактически стала принуждением США к компромиссу. Ее подлинной ставкой был отказ американцев от третьего позиционного района по противоракетной обороне. Война завершилась заключением крупной сделки. Россия отказалась от взятия Тбилиси, но признала независимость Абхазии и Южной Осетии. Страны Запада в свою очередь сохранили у власти режим М. Саакашвили и не признали Абхазию и Южную Осетию. Через год как бы по другому поводу США отказались от третьего позиционного района ПРО.
Следующим примером стал конфликт на юго-востоке Украины. Официально стороны утвердили «великие цели». Вашингтон и Брюссель видели будущее Украины через реализацию Соглашения об ассоциации с ЕС, что означало бы жесткий кризис российского проекта Евразийского союза. Москва выступила за создание Новороссии как нового государственного образования на юго-востоке Украины. Но уже к осени 2014 г. обе «великие цели» были забыты. Реализация Соглашения об ассоциации Украины с ЕС оказалась приостановленной. Новороссия возникла только как маленькое непризнанное объединение на половине Донбасса. Соглашение «Минск-2» зафиксировало состояние стратегического пата. Судьба Восточной Европы постепенно сводилась к определению принадлежности Дебальцево и Мариуполя — подобно тому, как это было в войнах конца XVII в.
Российская операция в Сирии интересна с точки зрения возникновения в будущем новых типов войн. Наиболее вероятными вариантами их возникновения могут стать:
- конфликт авиации двух стран (например, через объявление «бесполетной зоны» над территорией такой страны);
- конфликт через поставки систем ПВО одной из конфликтующих сторон;
- конфликт через опосредованное участие специальных групп на территории третьей страны.
Развитие этого тренда ведет к столкновению ограниченных контингентов великих держав на территории третьего государства, о чем американские эксперты предупреждали еще в 1995 г. Подобный тип войн будет удивительно похож на «войны за наследство» XVIII в. Тогда великие державы вступали в конфликт на территории третьей страны, переживавшей серьезный кризис государственности. Территория этого государства выступала, как правило, основным театром военных действий. Военные действия были более интенсивными, чем в войны предыдущего века, но их целью оставалось заключение сделки, корректирующей расклад сил между великими державами.
Взгляд в будущее
Другие великие державы, прежде всего Россия и Китай, задумались над тем, нельзя ли с помощью региональных конфликтов принуждать к компромиссу сами Соединенные Штаты.
Составляя прогнозы на XXI в., можно выделить два варианта развития событий.
Первый: продолжение нынешних тенденций, то есть развитие милитаристской волны в рамках ограниченных «войн-сделок».
Второй: резкий слом тенденций и возвращение к мобилизационным войнам. Рассмотрим подробнее каждый из них.
Сценарий 1
При сохранении нынешних тенденций прогностический график для XXI в. напоминал бы историю XVIII в. Тогда на смену ограниченным конфликтам Людовика XIV и Петра I пришли более масштабные ограниченные «войны за наследство», а затем и войны Фридриха Великого. Несмотря на серию сделок, они завершались не прочным миром, а, скорее, серией временных комбинацией. Итогом стала Семилетняя война (1756–1763 гг.) как решающий конфликт эпохи ограниченных войн: по характеру и интенсивности военных действий она напоминала уже тотальные войны, но по задачам оставалась ограниченной войной. Именно она доказала несостоятельность ограниченных войн и побудила стратегов вернуться к разработке тотальных войн.
В современных условиях такой вариант будет означать расширение масштабов региональных конфликтов. Грань столкновения между вооруженными силами великих держав будет становиться все более размытой при одновременном сохранении табу на использование силы друг против друга. Великие державы будут подтягивать материально-технические средства для подобных столкновений, развивая мобильные аэродесантные подразделения, средства ПВО и ПРО, информационно-космические системы. Широкое развитие получат всевозможные структуры, использующие систему наемничества. Итогом станет крупный конфликт между великими державами, эталоном победы в котором станет заключение большой сделки.
Сценарий 2
Такой вариант предполагал бы возвращение к системе мобилизационных войн. При наличии стратегического ядерного оружия повторение мировых войн ХХ в. вряд ли возможно. Однако представить себе войны между ядерными державами вроде итальянских войн XVI в. или Тридцатилетней войны, когда сражения происходили раз в несколько лет, реально. Джордж Оруэлл описывал гипотетические войны будущего, в ходе которых великие державы пытались взять друг друга измором, постоянно находясь в состоянии войны и мобилизации, вступая в столкновения на океанских просторах или в «третьем мире». Чем не логика в ядерный век тотальных войн?
Подобный вариант далеко не так фантастичен, как может показаться на первый взгляд. Современное отношение к ядерному оружию, включая ядерное табу, — продукт стратегической культуры ядерного сдерживания. Между тем отношение к оружию массового поражения может быть иным. Первая мировая война была войной с ограниченным применением химического оружия. Во Второй мировой войне фактор химического оружия был просто выведен за скобки всеми воюющими сторонами. Возможно, в будущем появится стратегия, которая совместит действие массовых армий с ограниченным использованием тактических ядерных боезарядов и комплексов ПРО.
Другое дело, что для возвращения мобилизационных войн необходим крах нынешней концепции «воздушной мощи». Современные системы ПВО и ПРО не способны отразить масштабное воздушное наступление или ракетный удар. Необходимо появление нового оружия, позволяющего гарантированно защитить территорию страны от авиации противника или его высокоточного оружия. Средства защиты должны вновь превзойти по мощи средства нападения. Представить сложно, но возможно в свете экспериментов с противоспутниковым оружием и ПРО.
***
Подлинной революцией в военном деле станет создание оружия, нивелирующего воздушную мощь.
У современных ограниченных войн и ограниченных войн раннего Нового времени есть интересная особенность: они совпали по времени с периодом длительной военно-технической стагнации. Основные вооружения армий XVII–XVIII вв. — скорострельная артиллерия и дульнозарядное ружье с кремниевым замком и парусные фрегаты «технологии Энтони Дина» — оставались практически неизменными от Тридцатилетней войны до начала Наполеоновских войн. Переход к тотальным войнам стал возможен только благодаря военно-техническим новациям 1770-х гг.: появлению гаубичной артиллерии и аэростатов. Именно эти новации сделали возможным переход от линейной к рассыпной тактике, которая вкупе с прогрессом медицины позволила великим державами выставлять на поле боя массовые мобилизационные армии.
Нечто похожее происходит и в наши дни. Полки книжных магазинов наполнены литературой о революции в военном деле. В действительности последняя военно-техническая революция произошла во второй половине 1960-х гг. Она была связана с появлением разделяющих головных частей индивидуального наведения на цели, крылатых ракет с системами лазерного, инфракрасного и телевизионного самонаведения на цели, противоракетного противоспутникового оружия. Конвенциональные вооружённые силы продолжают развиваться в парадигме, заложенной в период Второй мировой войны: автоматическое оружие, бронетанковые силы и авиация с управляемым ракетным и бомбовым оружием. Некоторый прогресс произошел только в области внедрения аэромобильных подразделений, однако и он осуществляется на основе военно-технических решений конца 1940-х гг. Можно назвать революцией в военном деле внедрение в 1970-х гг. информационно-космических технологий. Однако темпы и масштабы этой революции трудно сопоставить с военно-технической революцией первой половины ХХ в. с ее переходом от армий с нарезным оружием до стратегической авиации и баллистических ракет.
Подлинной революцией в военном деле станет создание оружия, нивелирующего воздушную мощь. Современные комплексы ПВО пока способны, как и в 1940-х гг., прикрыть отдельные стратегически важные объекты. Их задача — поразить дорогостоящие единицы противника, нанеся ему неприемлемый ущерб. Появление полноценной противовоздушной мощи могло бы нивелировать нынешнее превосходство средств уничтожения над мобилизацией. Будущая революция в военном деле — это прогресс средств защиты, а не уничтожения. Только такой технологический прорыв мог бы обеспечить выход за рамки нынешнего эталона «победы-сделки».
1. Кокошин А.А. Ядерные конфликты в XXI веке (типы, формы, возможные участники). М.: Медиа-Пресс, 2003.
2. Goldstein J. Long Cycles: Prosperity and War in the Modem Age. New Haven, 1988; Цымбурский В.Л. Сверхдлинные военные циклы и мировая политика // Полис. 1996. № 3.
3. Клаузевиц К. О войне. М.: Госвоениздат, 1934.
4. Солнцев Н. В. Карл Клаузевиц и Отечественная война 1812 г. // Вопросы истории. 2013. № 1. С. 73—81.
5. Борисов Ю. В. Дипломатия Людовика XIV. М. 2002.
6. Overy R.J. Air Power and the Origins of Deterrence theory before 1939 // Journal of Strategic Studies. Vol. 15. №1. March 1992. P. 73–101.
7. Теорию неприменимости ЯО нередко связывают с популярной, хотя и спорной, концепцией «ядерной зимы» 1980-х годов. В действительности ее пионером был американский исследователь Бернард Броди, который еще в 1946 г. назвал ЯО «абсолютным оружием». См.: The Absolute Weapon: Atomic Power and World Order / Ed. By Bernard Brodie (editor and contributor), Harcourt, 1946.
8. Трухановский В.Г. Английское ядерное оружие (историко-политический аспект). М.: Международные отношения, 1985.
9. Kissinger H. Nuclear Weapons in Foreign Policy. New York: Harper far Council on Foreign Relations, 1957.
10. Osgood R. Limited War: The Challenge to American Strategy. Chicago: University of Chicago Press, 1957.
11. Kahn H. On Thermonuclear War. Princeton: Princeton University Press, 1961; Kahn H. On Escalation: Metaphors and Scenarios. New York: Preaeger, 1965.
12. Подробнее см.: Clark I. Limited Nuclear War. Political Theory and War Convention. Oxford: Martin Robinson
13. Freedman L., Karsh E. The Gulf Conflict. 1990–1991: Diplomacy and War in New World Order. Princeton: Princeton University Press, 1993.
(Голосов: 9, Рейтинг: 5) |
(9 голосов) |
