Какими станут города через сто лет?

Прогрессирующая тенденция к увеличению удельной доли городского населения наблюдается практически повсеместно. Она сопровождается ростом численности крупнейших мегаполисов мира: городских агломераций с числом жителей свыше десяти миллионов становится все больше. В медийных образах масс-культуры город будущего достаточно часто предстает в виде антиутопии, основные черты которой – зарегулированность, криминализация и бездуховность. Анализ социальных аспектов развития урбанистической среды является, таким образом, весьма значимой и серьезной задачей современной футурологии.

Прогрессирующая тенденция к увеличению удельной доли городского населения наблюдается практически повсеместно. Она сопровождается ростом численности крупнейших мегаполисов мира: городских агломераций с числом жителей свыше десяти миллионов становится все больше. В медийных образах масс-культуры город будущего достаточно часто предстает в виде антиутопии, основные черты которой – зарегулированность, криминализация и бездуховность. Анализ социальных аспектов развития урбанистической среды является, таким образом, весьма значимой и серьезной задачей современной футурологии.

Международное измерение городов будущего

Первый вопрос, на который надо ответить, – изменится ли политический статус городов мира через сто лет? Станут ли они самостоятельными игроками на мировой арене? Наблюдавшаяся в 1990-х годах экспертная «эйфория» по поводу эрозии Вестфальской модели мира и размывания государственного суверенитета, казалось бы, давала положительный ответ на этот вопрос. Усиление надгосударственных регулирующих механизмов, реализация на практике инструментов прямого глобального управления (а то и «мирового правительства»), с одной стороны, и развитие местных общин и сообществ, с другой, приводили к тому, что суверенное государство XX века как срединный механизм должно было все больше подвергаться эрозии. По этой логике крупнейшие города мира в перспективе должны были бы стать самостоятельными акторами на мировой арене и действовать независимо от государств.

Однако за последнее десятилетие эти подходы во многом утратили свою популярность, и сейчас прогнозировать утрату государственного суверенитета как глобальное явление в рамках экспертного мейнстрима уже вряд ли оправданно. Поэтому, проецируя существующие тенденции мирового развития в будущее, с большой долей вероятности надо признать, что города мира и через сто лет останутся частью суверенных государств. При этом их международное значение будет определяться в первую очередь имиджевыми и социальными факторами (глобальный брендинг города, его открытость или закрытость по отношению к миграционным потокам, мультилингвизм его социальной среды и т.п.), а уже затем – политическим статусом. Исключения в виде так называемых «вольных» городов-государств, конечно, возможны, и Брюссель – кандидат номер один на такое развитие, но вряд ли они приобретут массовый характер. Так что рассматривать мир через сто лет как своего рода «конгломерат Сингапуров», скорее всего, некорректно.

Город будущего: трансформация «субурбии»

Фото: Gadling.com
Заброшенное 18-этажное здание вокзала,
расположенное в центре Детройта.
Пустует с 1988 г.

Если проецировать в будущее тенденции современной урбанистики и рассматривать их в более широком демографическом контексте, то можно выделить следующие типы городов.

Первый тип – это распространенный вариант, прежде всего, американского мегаполиса, который характеризуется формулой «suburbia + decaying CBD (Central Business District)». Причин его формирования много, напомним лишь две из них. Первая – бум личного автотранспорта, наступивший в США раньше, чем в других странах мира, который привел к повышению мобильности населения и возможности жить относительно далеко от работы. При этом жизнь без автомобиля стала практически невозможной, а городская среда во многом трансформировалась в автомобильную. Другая причина, не слишком политкорректная, – это то, что в урбанистской социологии называется «white flight», бегство белого среднего класса американских городов из этнически и расово смешанных центральных кварталов в пригороды, вызванное уличной преступностью и неблагополучием. Пример Детройта здесь стал своего рода классическим. Затем, уже на памяти нашего поколения, подобная модель была реализована в ЮАР после прекращения апартеида, причем гораздо быстрее и драматичнее, чем в США. Йоханнесбург – один из наиболее ярких примеров. Причем в ЮАР, в отличие от США, из центра в пригороды уехали не только жители, но и многие компании перенесли свои офисы из CBD в пригородные «gated communities».

Что станет в будущем с этим типом города? Рецептов исправления ситуации, по большому счету, два: джентрификация и толерантность. Но и то, и другое имеют свои пределы. Да, джентрификация неблагополучных городских кварталов стала уже глобальным трендом. Недавние примеры – патронат Билла Клинтона над культурными центрами в нью-йоркском Гарлеме или решение «Твиттера» перенести свою штаб-квартиру в квартал Тендерлойн в Сан-Франциско (местный аналог Гарлема) – весьма показательны. Но очевидно, что единичными, пусть и яркими акциями трудно исправить ситуацию в целом. Не каждый винзавод будет преобразован в галерею, и не на каждой шоколадной фабрике создадут архитектурную школу «Стрелка».

Что касается межрасовой и межэтнической толерантности, то барьер толерантности и ксенофобии, составляющий, по оценкам социальных психологов, 13% мигрантов от общей численности коренного населения [1], в большинстве мегаполисов развитого мира, очевидно, будет пройден уже в ближайшее время. В результате вероятны дальнейшая этническая «геттоизация» центральных городских кварталов и формирование в пригородах корпоративных твердынь «gated communities».

Значительная часть западных и мировых мегаполисов, скорее всего, будет развиваться по данной модели. А характерные для нее негативные черты могут стать отличительным признаком городов не только в США, но и во всем мире.

Город будущего: глобальная фабрика

Фото: Flickr / livinginchina4now
Жилые кварталы в центре
мегаполиса-фабрики Дунгуань, Китай, 2011

Другой, относительно новый тип города, – это «город – глобальная фабрика», потогонный, бездуховный и разрастающийся как снежный ком. Здесь уже стал классическим примером мегаполис Дунгуань в южном Китае, недалеко от Гуанчжоу. Выросший на месте небольшого поселка в связи с началом экономических реформ в Китае, Дунгуань очень быстро стал крупнейшим в стране центром текстильного и сборочного производства на глобальный экспорт и, соответственно, центром притяжения рабочей силы из других регионов КНР. Население города, практически за несколько лет выросшее в разы, сейчас составляет 8–10 млн человек, а городская среда представляет собой бесконечные вереницы фабрик и рабочих общежитий. Постоянная миграция, текучесть кадров, неустроенность жизни в общежитии, низкие зарплаты, долгий рабочий день, «волчья» конкурентная борьба за карьерное продвижение – все это уже сделало Дунгуань объектом новой, воплощенной в реальность глобалистской антиутопии [2]. Очевидно, что в будущем такой тип «города-фабрики», создающего товары повседневного спроса для «золотого миллиарда», будет востребован.

Город будущего: социальная инженерия

Фото: postupionline.com
Сингапур

Третий тип города – мегаполис с социальной инженерией. Это попытка с помощью разумных законов и муниципальной политики сделать городскую среду более комфортной и солидарной, а то и трансформировать саму человеческую природу. Не будем говорить о советских городах. Возьмем в качестве примера Сингапур. Социальная инженерия отца-основателя Сингапура Ли Кван Ю хорошо известна и достаточно эффективна. Любой побывавший в Сингапуре скажет, что это на самом деле чистый, хорошо организованный и (большая редкость!) межэтнически толерантный мегаполис.

Но сингапурская модель социального инжиниринга сопровождается крайне жесткими регулятивными нормами, которые, как правило, представляются неприемлемыми для западноцентричного глобального общественного мнения. Кроме того, попытка отладить город как машину привела в Сингапуре к росту консьюмеризма и бездуховности, а также к прогрессирующей люмпенизации. Излишняя зарегулированность городской социальной среды имеет и свою оборотную сторону. Она сдерживает инициативу и креативность.

Что станет с таким типом города через сто лет? То, что стало возможно в условиях города-государства, самодостаточного и в целом закрытого для миграции, вряд ли возможно повторить в условиях большого территориального государства. Вдобавок очевидно, что «прогрессивный авторитаризм» Сингапура, скорее всего, не впишется в общий тренд к универсализации демократических режимов и главенству прав человека.

Город будущего: монокультурный кампус

Фото: alexey27.blogspot.com
Строящееся здание Технопарка
Новосибирского Академгородка

Монокультурный город-кампус обычно строят совсем «с нуля» или на базе небольшого поселения с целью создать идеальный тип функционально-ориентированного городского пространства. Такой новый город призван решать одну из трех задач – государственное управление, наука и образование или корпоративное производство. Как правило, такой город строится по изначальному градостроительному плану, при его заселении проводится селекция персонала и жителей, обладающих схожим культурным опытом. Тем самым, хотя бы в теории, он становится свободным от проблем стихийно растущих городских мегаполисов.

Монофункциональный город в сфере государственного управления – это, прежде всего, новая столица, которая выносится из переполненного мегаполиса. Классический пример – город Бразилиа, куда в 1950-х годах из Рио-де-Жанейро была перенесена столица Бразилии. Общий градостроительный план этого города разработал Оскар Нимейер, один из самых знаменитых архитекторов XX века.

Моногород в сфере науки и образования представлен как вынесенными за пределы больших городов кампусами крупнейших американских университетов, так и советскими академгородками (Пущино, Троицк и, может быть, самый известный – Новосибирский Академгородок). Что касается корпоративного города, то в советской истории можно вспомнить закрытые «ядерные» города, модели «соцгорода» и «города-сада» на стройках первых пятилеток (Новокузнецк, Магнитогорск и пр.), а в современной экономике – «лукойловские» города тюменского Севера или новый кампус-город «Фейсбука» в Силиконовой долине.

Фото: Flickr / jitze
Кампус Facebook, Менло Парк,
Калифорния, США

Социальная стабильность и однородность населения, общая мотивированность и солидарность, межэтническая толерантность жителей одного культурного уровня выделяют этот тип города на фоне других. Но и здесь не избежать проблем. Во-первых, даже в идеальном городе кто-то должен заниматься подсобными работами. А это, как показала практика всех моногородов, приводит к своего рода «социальному апартеиду» между общественными группами, выполняющими «высокие» и «низкие» функции. Во-вторых, при условии негативных тенденций в эволюции первых трех типов городов миграционное давление и социальная неприязнь со стороны окружающего населения к жителям корпоративного/академического/столичного «рая» будут только возрастать. И тогда их развитие повторит уже отмеченный путь «gated communities»

Что касается международного измерения города-кампуса, то оно составляет важнейшую часть его развития. Открытость в глобальный мир, имиджевая известность будут делать такие города «точками роста» не только для своих стран, но и для мира в целом.

Город будущего: российские города

Здание Московской школы управления
«Сколково»

Специфика российских городов состоит в том, что в «чистом» виде их трудно соотнести с выделенными глобальными типами городов будущего. Социальная инженерия в российском обществе закончилась с крахом социализма, и пока не видно, за счет чего она может возродиться. Необходимый для этого властный и общественный консенсус у нас отсутствует. «Города-фабрики» существуют в России, но в связи с тем, что в рамках глобального разделения труда основное сборочное и текстильное производство в мире сосредоточено, главным образом, в Восточной Азии, этот тип города в нашем случае явно не будет доминирующим. Монофункциональный город-кампус имеет свои традиции в России (это уже упомянутые академгородки и «закрытые» города). В настоящее время озвучиваются идеи строить такие кампусы на новой основе (Сколково, проект нового вузовского городка в Троицке и ряд других). Но в любом случае такого рода примеры будут единичными, и по этой модели нельзя трансформировать весь комплекс российских городов. «Субурбия» же в условиях неразвитости российского среднего класса – это, скорее, «Рублевка» и иные модели «gated communities», что тоже не станет общим трендом.

Новый тренд российской урбанистики, который начал прослеживаться, – это территориальная экспансия мегаполисов, когда город признает невозможность решить свои структурные проблемы в существующих границах и видит модель развития в освоении прилегающей территории, что должно снизить нагрузку на традиционный старый центр. Самый яркий пример – проект «Большая Москва». И он не единичен, по сходной модели началось обсуждение проекта «Большого Владивостока» с территориальной экспансией этого города как на юг – на остров Русский, так и на север – в сторону города-спутника Артем.

Фото: Альманах «Четвертый рим»
Красная площадь, Москва XXIII века
на открытке начала XX века

Основной плюс этой модели – создание новых монофункциональных кампусов по периметру существующего мегаполиса и рационализация в этой связи транспортных и человеческих потоков.

Однако проблема для России – это сверхцентрализация городов и активная внутренняя миграция в крупнейшие мегаполисы. Неравенство возможностей для социальной самореализации граждан, лежащее в основе этой сверхцентрализации, становится серьезным вызовом для сбалансированного развития страны в целом.

Следующий вызов – задачи новой индустриализации России, особенно важные для регионов Сибири и Дальнего Востока. В силу нехватки трудовых ресурсов неизбежно возникает вопрос привлечения трудовых мигрантов, как из уже привычных для России источников (постсоветской Центральной Азии), так и из Китая, КНДР и других стран. Таким образом, в случае новой индустриализации социальная и этническая среда российских городов неизбежно станет более сложной.

Наконец, еще одна проблема, становящаяся все более острой, – массовый отток населения, приводящий к депопуляции малых и средних городов и целых регионов.

Международное измерение российских городов в будущем связано, в том числе, с активным ребрендингом наших городов. И здесь большое значение приобретают крупные международные проекты, которые будут реализовываться в России. Саммит АТЭС во Владивостоке уже привел к серьезному улучшению жизненной среды этого города, а перспективные планы его развития обширны и амбициозны. В среднесрочной перспективе, в случае успешного проведения зимней олимпиады и чемпионата мира по футболу еще несколько наших крупных городов получат дополнительные возможности для глобального ребрендинга и качественного развития инфраструктуры, сравнимого с ведущими зарубежными центрами.

В целом среди ключевых факторов, которые могут ощутимо влиять на развитие городов через сто лет, можно выделить следующие:

• продолжающийся рост урбанизации;
• глобальная миграционная мобильность и формирование более выраженных, чем сегодня, типов «глобального города»;
• как следствие, более острое, чем сейчас, этносоциальное расслоение городского социума;
• значительное распространение монофункциональных городов-кампусов с однородной социальной средой с элементами «gated communities»;
• определенные попытки социальной инженерии в городах, равно как и сопротивление этому со стороны жителей;
• возможная сверхцентрализация городской жизни в крупных мегаполисах и, соответственно, упадок малых городов.

Очевидно, что не все эти возможные тенденции оптимистичны. Поэтому гражданское общество всех стран уже сейчас должно задуматься над тем, как сделать наши будущие города комфортным местом обитания, а не сценой для очередной медийной или голливудской антиутопии.

1. Об историографии проблемы «барьера миграционной толерантности» см., например: Migrants and Their Descendants. Guide to Policies for the Well-Being of All in Pluralist Societies. Strasbourg: Council of Europe. 2010. P. 24–25.

2. Chang L. Factory Girls. From Village to City in a Changing China. N.Y.: Spiegel and Grau, 2008.