Распечатать
Оценить статью
(Голосов: 1, Рейтинг: 5)
 (1 голос)
Поделиться статьей
Николай Межевич

Д.э.н., профессор факультета международных отношений СПбГУ, эксперт РСМД

В течение следующих, по экспертным оценкам, 35 лет в мировой экономике продолжится перестановка сил — промышленно развитые страны Северной Америки, Западной Европы и Япония постепенно утратят роли лидеров. МВФ, рейтинговые агентства, аналитики весьма пессимистичны в отношении перспектив мирового роста. Наблюдаемые изменения, рост дисбалансов в международно-политической, финансовой, демографической, энергетической, коммуникационных и прочих сферах с все возрастающей очевидностью дают понять: мир на пороге нового переустройства. Модель его будущего функционирования зависит от множества факторов, она еще до конца не «прорисована», и сейчас находится в стадии активного становления.

В течение следующих, по экспертным оценкам, 35 лет в мировой экономике продолжится перестановка сил — промышленно развитые страны Северной Америки, Западной Европы и Япония постепенно утратят роли лидеров, несмотря на прогнозируемое замедление темпов роста Китая (ориентировочно после 2020 года)[1]. «Текущее исследование показывает, что не только такие страны как Китай и Индия будут определять глобальный экономический рост в ближайшие четыре десятилетия. Нигерия, Перу и Филиппины станут играть существенную роль в мировой экономике»[2].  Международный валютный фонд, рейтинговые агентства, многие крупные think-tanks весьма пессимистичны в отношении перспектив мирового роста – все фиксируют общее снижение[3].  Наблюдаемые изменения, рост дисбалансов в международно-политической, финансовой, демографической, энергетической, коммуникационных и прочих сферах с все возрастающей очевидностью дают понять: мир на пороге нового переустройства. Модель его будущего функционирования зависит от множества факторов, она еще до конца не «прорисована», и сейчас находится в стадии активного становления. 

С нашей точки зрения, поворота «к выздоровлению» нет. Возможности прежней модели мирового экономического развития исчерпаны. Хорошие экономические перспективы будут лишь у стран, выстраивающих альтернативные модели глобального сотрудничества, причем не у стран-одиночек (какими бы крупными игроками они ни были), а у стран, выступающих совместно с другими странами-партнерами в роли точек сборки масштабных общих проектов.

С нашей точки зрения, поворота «к выздоровлению» нет. Возможности прежней модели мирового экономического развития исчерпаны.

У России понимание этой ситуации сложилось не вчера, однако агрессивное поведение Запада в украинском конфликте, попытки экспорта цветных революций в постсоветские страны лишь укрепили Москву в ее намерениях углублять, расширять, ставить на системную основу работу с БРИКС, ШОС, G20, по-новому подходить к работе с Китаем и, конечно, ближайшими партнерами – странами Евразийского экономического союза.

Что же привело к возникновению точки невозврата в развитии глобальной экономики?

  • Специфика построения мировой финансовой системы. Эмиссия доллара, осуществляемая под новые активы, делилась между владельцами этих активов и эмиссионным центром (ФРС США) путем сложных переговоров. В условиях затяжного кризиса, падения цен на нефть такие переговоры осложнились.
  • Мировые финансовые институты, находящиеся под американским контролем, адекватно не отреагировали на происходящие в последние годы события, что подтвердило недостаточное соответствие их деятельности потребностям современного многополярного мира. Так, при наметившейся тенденции к увеличению роста  доли  голосов  развивающихся стран  в  МВФ доминирующие позиции и право вето по-прежнему сохраняют только развитые страны. Из-за отсутствия инструментов по предотвращению и минимизации последствий кризисных явлений и рычагов влияния на стратегии участников рынка мир столкнулся с серьёзными экономическими потрясениями и – как результат – с ростом глобальной экономической и социальной нестабильности. «Безумный, вышедший из-под всякого контроля рост американских производных ценных бумаг, раздача заведомо безвозвратных кредитов и многоуровневая «перепаковка рисков», стали непосредственными причинами глобального финансового кризиса в 2008 году. При этом условия, которые тогда породили мировой катаклизм, не устранены до сих пор»[4].
  • Раздутый западный фондовый рынок. Большинство аналитиков сходятся во мнении, что цены на фондовом рынке необъективно высоки, и если привести их к реальной стоимости, то вероятен обвал биржи в масштабах, не сопоставимых с китайскими трудностями лета 2015 года.
  • Финансовый кризис спровоцировал не только ослабление экономики в целом, но и ускорил расслоение населения на классы откровенно неимущих и мало обеспеченных в финансовом плане граждан. Увеличение количества безработных и бедных граждан повлекло за собой падение спроса на различные услуги и товары. Отсюда снижение роста производства и уменьшение объема налогов, поступающих в бюджеты стран. Новые правила большой экономической игры для среднего класса ведут к деградации самого среднего класса.
  • В результате деятельности транснациональных корпораций и международных финансовых организаций образовалась новая управляющая надстройка. Она не только контролирует значительную часть мировых ресурсов, но и ограничивает осуществление экономического суверенитета государств. Поток капиталов, теоретически  свободный в условиях рынка, в условиях глобализации жестко управляется новым классом евроатлантических кочевников-бюрократов.
  • Государства, производящие реальные товары и поставляющие сырье, стали заложниками чужих финансовых потрясений ─ банковских дефолтов и кризисов ликвидности. Это увеличивает угрозу экономических кризисов в отдельных странах и ведет к новым волнам глобальных катаклизмов[5].
  • США и их экономические протектораты стремятся контролировать основную часть мировых финансовых ресурсов. При этом им вовсе не обязательно быть лидерами в производстве и потреблении. Их внутренние приоритеты и ценностные ориентиры становятся принудительным стандартом материального и духовного управления. Для несогласных существует широкий арсенал инструментов убеждения: от МВФ до Голливуда и от Стратегического авиационного командования до операционных систем Майкрософта.
  • Многочисленные межнациональные, межконфессиональные, а также внутриконфессиональные  конфликты. Причем теперь они вернулись в Европу, США и, казалось бы, стабильную северную Африку. По сути, мы становимся свидетелями сползания в прежнюю довестфальскую реальность.
Западный фондовый рынок раздут и вероятен обвал биржи в масштабах, не сопоставимых с китайскими трудностями лета 2015 года.

Начало века показало, что «не Запад» способен предложить альтернативу основным техническим, организационным и морально-ценностным парадигмам Запада. Коллективный Запад не готов идти на пересмотр правил игры в мировой политике и экономике в пользу других участников. Психологическая и экономическая война против России – это нападение на страну, без помощи которой возможности Китая резко сократятся, а шансы для Ирана, Казахстана, Средней Азии, Белоруссии на альтернативный цивилизационный проект будут сведены к нулю. Украинский конфликт показал, сколь болезненно невыносима для Запада сама мысль о его непервенстве, непревосходстве где бы то ни было. Прискорбно, но самой Украине отводилась в данной ситуации роль не самостоятельного субъекта политико-экономических комбинаций. При этом «полноценное восстановление страны невозможно без восстановления тесных торгово-экономических связей с Россией, без налаживания сотрудничества с Китаем. Увы, чтобы понять это, Украине приходится пройти через нынешний финансовый и экономический кризис»[6].

Новые правила большой экономической игры для среднего класса ведут к деградации самого среднего класса.

Украинский случай стал печальным примером того, как интеграционные инициативы развиваться не должны. Предложенная модернизационная политика не должна приводить к схлопыванию государственности, не должна ввергать страну-кандидата на вступление в тот или иной союз во внутригражданскую войну. По сути, украинская трагедия (еще, думается, далеко не завершенная) весьма сильно дискредитировала идею непреложной ценности, исключительности западного пути развития. Мы рассматриваем события в Украине «….как индикатор, как лакмусовою бумагу, на которой проявляется вся сложность международных отношений, интеграционных процессов и практик ведения бизнеса. Перед нами не только конфликт интеграций, перед нами общий кризис системы международных отношений, в т.ч. и в экономической сфере»[7].

Поток капиталов, теоретически свободный в условиях рынка, в условиях глобализации жестко управляется новым классом евроатлантических кочевников-бюрократов.

В ХХI веке Евразия становится пространством притяжения (конкуренции в одном и сотрудничества в другом случае) мощных геополитических игроков. Огромная, богатая ресурсами территория способна связать Восток и Запад, став поистине исполинским мостом. Но как, на каких и на чьих условиях это будет происходить? Да, интерес крупнейших держав огромен, но могут ли они, как о том мечтали многие теоретики и политики-идеалисты последней четверти века, найти общий язык, построить «общий дом» в условиях общей же политической и экономической турбулентности, которая лишь усиливается?

Интеграция[8] к настоящему времени стала одной из наиболее актуальных проблем в изучении процессов и явлений любого масштаба – в мире, Европе или Евразии, на постсоветском пространстве. При всей актуальности дискуссий на тему перспектив сотрудничества Европейского и Евразийского союзов совершенно ясно, что после Украины диалог на прежней основе будет невозможен еще очень долгое время. Дефицит доверия принял угрожающие размеры. На фоне Уфимского саммита ШОС и БРИКС вопрос о возможной взаимоувязке двух интеграционных проектов если и следовало бы рассматривать, то не в рамках традиционной парадигмы «От Лиссабона до Владивостока», а с позиций куда более масштабных – с учетом проекта нового «шелкового пути», предложенного КНР как Москве, Астане и Минску, так и Брюсселю. Идея сопряжения потенциала ЕС и ЕАЭС к настоящему времени перестала быть конечной целью, превратившись лишь в часть, дополнение той мозаики, над созданием которой работают Москва и Пекин.

Государства, производящие реальные товары и поставляющие сырье, стали заложниками чужих финансовых потрясений.

Анализ основных западных и отечественных работ по проблемам интеграции в разных ее аспектах показывает, что препятствия на пути экономической интеграции от Атлантики до Владивостока, а теперь и до Шанхая лежат не в теоретической, а в практической сфере. Ключевые параметры мировой экономики определяют интенсивность интеграционных процессов. Выскажем гипотезу: негативные тенденции и тревожные прогнозы призваны актуализировать поиск новых форм интеграции.

США и их экономические протектораты стремятся контролировать основную часть мировых финансовых ресурсов.

В этих условиях меняется понимание своих интересов у тех государств, которые обладают достаточным потенциалом для разработки альтернативных правил игры. Речь идет о странах БРИКС, в которых охранно-защитная функция национальных интересов начинает закономерно и заметно активизироваться. Повторим – тревожные прогнозы дают импульс новым формам интеграции, которая в данном случае и является одной из форм подобной защиты. Тотальный рост недоверия к коллективному Западу делает сегодня вопрос о сотрудничестве Европейского и Евразийского союзов куда менее актуальным, чем вопрос о глобальной интеграции в рамках сопряжения потенциала Евразийского союза и китайского проекта нового «шелкового пути». 

Кризис европейского интеграционного проекта

Европейский союз переживает сложное время. Пытаясь упредить нестабильность на своих рубежах, он сам становится источником турбулентности. Все менее гибкий и все более неповоротливый, ЕС все чаще включает аппарат бюрократического давления, стремясь заглушить голоса растущего недовольства. Словно попав в ловушку «дурной бесконечности», Евросоюз не в силах найти решение внутренних и внешних проблем, множащихся подобно снежному кому.

Мы становимся свидетелями сползания в прежнюю довестфальскую реальность.

Известнейший британский историк Эрик Хобсбаум не без оснований «сократил»  двадцатый век на 23 года. С его точки зрения он начался в 1914 году вместе с Первой мировой войной и закончился в 1991 году после распада СССР[9].  Подобный подход дискуссионен, но понятен. Значимость как 1914 года, так и 1991 года для европейской, да и для мировой истории очевидна. 

Украинский конфликт показал, сколь болезненно невыносима для Запада сама мысль о его непервенстве, непревосходстве где бы то ни было.

О старте европейской интеграции теперь пишут в учебниках ─ Декларация Шумана, который 9 мая 1950 г., будучи министром иностранных дел Франции, обратился к правительству ФРГ с предложением создать франко-германское объединение угля и стали. Значение Декларации Шумана быстро вышло за рамки двусторонних отношений Франции и ФРГ. Концепция «общей основы экономического развития, которая явится первым шагом к Европейской федерации», имела такой потенциал, что ее хватило на всю политику и практику Европейского экономического сообщества – Европейского союза до конца XX века. Подходы Шумана – Монне были просты, но на тот момент революционны. Преодолев старую традицию национализма, создавая единую Европу на принципах демократии, экономического благосостояния и социального консенсуса, мира и равноправного сотрудничества, архитекторы ЕС надеялись на долгую и успешную жизнь европейского проекта в XX веке. Двадцатый век евроинтеграции начался в 1950 г. и закончился в первые годы нового века. 

Украинская трагедия (еще, думается, далеко не завершенная) весьма сильно дискредитировала идею непреложной ценности, исключительности западного пути развития.

Казалось, что новый XXI век европейской интеграции начался досрочно с заключением Договора о Европейском союзе, который был подписан 7 февраля 1992 г. в голландском городе Маастрихте и вступил в силу 1 ноября 1993 г. Но этот век оказался удивительно коротким. На наших глазах летом 2015 года европейский интеграционный проект во время запоздавших реанимационных процедур… умер. Это не фигура речи: ЕС умер в том виде, в каком его замыслили Шуман и Монне. Однако смерть интеграционного проекта в его пост-шуманской модели не означает краха великой европейской идеи, и вовсе не обязательно приведет к краху Европы в целом. Европа была и будет, но будет – другой. С великой европейской идей нынешняя модель имеет общего не больше, чем идеи утопистов–социалистов Франции и Великобритании с северокорейской практикой. Почему?

Фото:
REUTERS/Rafael Marchante
Игорь Иванов: Закат Большой Европы

Ключевой задачей ЕС Договор провозгласил создание экономического и валютного союза и введение единой европейской валюты, что потенциально могло вывести экономическую интеграцию на новый уровень. Однако одновременно была развернута кампания масштабного расширения Евросоюза. В 1993-2007 гг. произошло удвоение количественного состава ЕС. Лишь вступление Финляндии, Швеции и Австрии можно рассматривать как простое количественное увеличение. Расширения 2004 и 2007 гг. качественно ухудшили экономические показатели ЕС. Одновременно проблемы финансовой сбалансированности проявились в Греции, Португалии, Испании. «Из-за масштабов расширения Европейский союз столкнулся с проблемой «усвоения» и поэтому более всего сосредоточен на собственных трудностях»[10].  Новый класс еврокочевников–бюрократов, даже не читая М. Джиласа и М. Восленского, сформировался именно в соответствии с их прогнозами, но не на югославской или советской почве, а в сердце Европы: Брюсселе, Страсбурге, Франкфурте на Майне, Монсе. Для еврокочевников продвижение по европейской карьерной лестнице стало важнее решения вопросов национальной экономики и уже тем более ─ важнее объективного анализа проблем интеграции. Итог мы наблюдаем: процесс евроинтеграции породил бюрократического наднационального монстра, который подчинил себе не только местные правительственные круги, но и саму идею интеграции. Теперь результат ушел на второй план, самое важное – процесс, функционирование, воспроизводство, «запечатанные» в замкнутом цикле бюрократической циркуляции. 

Идея сопряжения потенциала ЕС и ЕАЭС к настоящему времени перестала быть конечной целью.

Чем больше проходит времени с 2004 г., тем больше свидетельств того, что именно в тот год закончилась одна эпоха в истории европейской интеграции и началась вторая. Первая, по сути, была западноевропейской и успешной, вторую, с некоторой долей условности, можно назвать восточно- европейской и ее успешность – под большим вопросом. ЕС-12 (с 1995 г. ЕС-15) и ЕС-27 — это качественно различные интеграционные объединения. При всей обоснованности новых стратегических программ углубления и расширения интеграции, принятых в начале 1990-х годов, масштабы последствий этого решения и качественных изменений в Евросоюзе не были осмыслены так, как они того заслуживали. Их недооценили, вероятно, по той причине, что в политических «верхах» государств-членов ЕС, прежде всего еврограндов, царила полная уверенность в своих силах, в непреложной привлекательности европроекта и в конечном успехе. 

Негативные тенденции и тревожные прогнозы призваны актуализировать поиск новых форм интеграции.

ЕС, действительно достигнув высокого уровня сплочения, мог бы заняться оптимизацией достигнутого, однако вместо этого увлекся политикой расширения, соседства и пр. При непомерно раздувшихся амбициях практически не было средств на масштабные геополитические проекты, и уж совсем не было адекватного политического анализа. Сам факт того, что главными европейскими «прогрессорами» в рамках «Восточного партнерства» были назначены страны Прибалтики – уже не требует каких-либо дополнительных комментариев. Исходя из логики «если система работает, то зачем ее менять», Украину захотели интегрировать по той же схеме, что и Эстонию. При этом никакая местная украинская специфика в расчет не бралась. 

А специфика присутствует. Экономический потенциал советской Украины уступал только странам большой европейской четверки. Но и сегодня ВРП, к примеру, одной Харьковщины больше ВВП Эстонии (разумеется, той её части, которая зарабатывается, а не пересылается из Брюсселя).

На наших глазах летом 2015 года европейский интеграционный проект во время запоздавших реанимационных процедур… умер.

Осознание проблем в здравой оценке действительности приходит к Европе с большой задержкой. Цитата из аналитического доклада комитета по делам ЕС Палаты лордов «ЕС и Россия: до и после украинского кризиса» (2015 г.): «Комитет полагает, что Евросоюз и, следовательно, Великобритания виноваты в том, что они вступили в этот кризис, не отдавая себе отчёта в происходящем, подобно сомнамбулам. Недостаток сильных аналитических ресурсов, как в Соединённом Королевстве, так и в ЕС фактически привёл к катастрофическому непониманию настроений накануне кризиса»[11].

Однако, главная проблема не аналитика, а то, что Запад, считая себя глобальным центром, стремится освоить все новые периферийные пространства, даже уже, по сути, не скрывая, что делается это с единственной целью – найти новые рынки сбыта собственной продукции, обеспечить приток дешевой рабочей силы и получить доступ к иным ресурсам. Попутно решается задача сохранения привлекательности Евросоюза как интеграционного проекта – это важно с точки зрения внутриевропейского политического процесса, поэтому в ход идут любые средства. Итак, проблема лежит не только в плоскости адекватной оценки качества интеграции. Амбициозная программа «Восточного партнерства», де-факто предполагающая расширение границ ЕС до Каспийского моря, не только умерла,  но и сделала все для того чтобы прихватить с собой всю действующую модель европейской интеграции. «Именно опасение и раздражение отцов дипломатии ЕС в отношении того, что Россия снова стала слишком сильная и богатая, а уже поэтому опасная для Европы, породили фатальную ошибку: «Восточное партнерство» из первоначального проекта евроинтеграции постсоветского пространства, превратилось в площадку попыток политической и экономической изоляции России. Это в конечном итоге и спровоцировало острый кризис на Украине. Так что нынешние проблемы ЕС в большой степени являются делом его собственных рук»[12].

Процесс евроинтеграции породил бюрократического наднационального монстра, который подчинил себе не только местные правительственные круги, но и саму идею интеграции.

Проблемы европейской интеграции сегодня очевидны не только для европейцев, но и для всего мира. Прежняя модель европейской экономической и политической интеграции исчерпала себя. Эсхил, Аристофан и Еврипид на основе разворачивающейся на наших глазах греческой истории могли бы, думается, создать достойные произведения – комедии, трагедии и драмы. То, что выглядело триумфом ЕС, обернулось неоднозначными последствиями и явными неудачами, а набранная им скорость продвижения к новым рубежам европейской интеграции оставляет теперь впечатление поспешности. Конечно, в нынешних злоключениях ЕС огромную роль сыграл внешний фактор — глобальный финансово-экономический кризис: «Стратегии, построенные на представлениях из прошлого, в том числе связанных с решением проблем конкурентоспособности путем манипуляции валютными курсами, проваливаются»[13].

При непомерно раздувшихся амбициях практически не было средств на масштабные геополитические проекты, и уж совсем не было адекватного политического анализа.

Однако первые осложнения возникли до кризиса, и первопричины нынешнего «аварийного» состояния ЕС следует искать внутри него самого. Объединенная Европа развивается существенно медленнее, чем мировая экономика. В 2015 году и в ближайшие годы экономика европейского макрорегиона будет находиться в весьма непростом положении. Европа не может быстро реагировать на происходящие перемены. Несмотря на разнообразие структур европейских экономик, промышленный сектор Европы в целом стагнирует, поэтому возможности для возвращения к устойчивому росту ограничены. Хотя Евросоюз остается ключевой промышленной державой, с 2008 года в промышленности было ликвидировано 3 млн рабочих мест, а промышленное производство снизилось на 10%[14].  По итогам 2014 года суммарная экономика 18 стран, пользующихся евро, выросла только на 0,9%[15].

В 2015 г. экономическое выздоровление Европейского союза будет еще более неопределенным. Слабость спроса ─ болезнь уже хроническая. Германия останется движущей силой европейской экономики, но у нее уже не будет такой мощности, как два года назад. Во Франции экономический рост составит около 0,7%. Италия должна преодолеть остатки кризиса, но еврозона в целом вряд ли достигнет более 1% роста и не сможет существенно изменить показатель официальной безработицы, который сейчас составляет 11,7%[16].

Найти новые рынки сбыта собственной продукции, обеспечить приток дешевой рабочей силы и получить доступ к иным ресурсам.

Глава Европейского центрального банка Марио Драги заявлял, что в 2015 году Евросоюз может столкнуться с угрозой дефляции и рискует сохранить невысокие темпы роста экономики, однако термин «кризис», по его словам, в данный момент не подходит для описания ситуации в экономике стран еврозоны[17]. Это было сказано в январе, когда все экономические показатели были примерно такими же, как и в июне. Значит, и сейчас, осенью 2015 г., тоже не «кризис»? Согласно недавно опубликованным прогнозам МВФ, темпы роста в 2015-2016 годах в ЕС не превысят 1,5-1,6% (при условии, что кризис в отношениях с Грецией удастся урегулировать). В развитом мире в целом они увеличатся с 1,8% в настоящее время до 2,4%[18].  Таким образом, если уж в мировой экономике ситуация не идеальная, то в европейской ─ просто плохая. И комментарий М. Драги о «не кризисе» в этом смысле сравним разве что с известным выражением о повешенном и верёвке. 

Сдерживающие факторы лежат и вне экономики — в политической и социально–культурной сферах. На формирование европейских ценностей в существенной мере повлияла историческая память, культурное наследие Античности и христианства, понесенные Европой потери в двух мировых войнах. Еще раз отметим: перед нами не кризис европейской идеи, перед нами развертывается кризис конкретной практики ее реализации в политической сфере. Не провал Евроконституции привел к росту евроскептицизма, а евроскептицизм, основанный на понимании неэффективности постмаастрихтской модели ЕС, привел к провалу Евроконституции. Ошибки во внутренних и внешних отношениях, экономические просчеты, последствия высокомерных решений, принятых на основе геополитических, «ценностных», а не прагматических резонов ─ «Евросоюз из образца разумной предсказуемости стал, по сути, одним из наиболее явных источников глобальной неопределенности»[19].  Именно поэтому разрушение действующей  модели евроинтеграции неизбежно.  

Нынешние проблемы ЕС в большой степени являются делом его собственных рук.

В докладе Notre Europe, посвященном перестройке отношений ЕС-США и написанном еще в 2010 г., отмечено: «За отсутствием общей внешней политики в главных стратегических вопросах, ЕС неспособен влиять на ход событий за пределами своих границ»[20].  Среди авторов диагноза – Р.Проди, Г.Верхофстадт, Е.Бузек, Й.Фишер и др. Теперь, глядя из 2015 года, следует уточнить: а в своих границах ЕС определять повестку дня способен?

В настоящее время идет дискуссия о так называемой  «реалистичной европейской силе», частично списанная с американских подходов к «умной силе». Как и в американском случае, речь идет о сочетании «hard» и «soft security». Впрочем, нетрудно заметить принципиальные отличия европейских предпосылок от американских реальностей. Главное, однако, не в адекватной теории, а в реалистичной практике. «Американское руководство после холодной войны и расширения НАТО на восток надеялось, что Старый Свет теперь сможет самостоятельно решать хотя бы собственные проблемы, однако раз за разом выясняется — будь то Балканы, Ближний Восток или единая валюта,— что Европа не в состоянии этого делать»[21].  А могло ли быть иначе? 

Если уж в мировой экономике ситуация не идеальная, то в европейской ─ просто плохая. И комментарий М. Драги о «не кризисе» в этом смысле сравним разве что с известным выражением о повешенном и верёвке.

В Европе нет и быть не может эффективной «hard security». Возможно ли построение самостоятельной внешней политики с опорой на заимствованную из-за океана безопасность? Вспомним статью американского политолога Р. Кагана «Сила и слабость», опубликованную еще в 2002 году[22].  Его идея: США создали для Евросоюза тепличные условия. Америка несёт на своих плечах бремя ответственности, а ЕС занимается болтовней и взаимными уговорами. Делая ставку на право, они на самом деле погрязли в конформизме и самоуспокоенности. Личный и общественный статус Р. Кагана заставляет нас внимательно относиться к его оценкам.

Сдерживающие факторы лежат и вне экономики — в политической и социально–культурной сферах.

Лекала американских неоконов, увы, востребованы Евросоюзом. Процитируем Р. Купера, гендиректора отдела по внешним и военно-политическим связям Совета ЕС: «НАТО и присутствие армии США в Европе давало европейским странам уверенность, что США будет защищать их от СССР. (…) НАТО подвела всех к добровольной зависимости от военной мощи США. НАТО смогла создать систему коллективной безопасности в лучшем смысле этого слова – требование безопасности, которое в течение столетий разъединяло Европу, теперь её объединило. Так и возник Европейский союз»[23].  Ключевым элементом «постравновесной» (после воссоединения Германии, окончания холодной войны и распада СССР) системы евроатлантической безопасности он называет именно НАТО как защиту от хаоса. «А самый логичный путь покончить с хаосом – это колонизация»[24]. Экономический инструментарий ЕС является производным от военной мощи размещенных в Европе сил НАТО, контролируемых США. Не союз угля и стали, а именно НАТО – становой хребет современного Евросоюза. И это еще один симптом, подтверждающий не только неизбежную смерть европроекта в нынешнем виде[25], но и невозможность стыковки евразийского и европейского проектов в современных условиях. 

Членство в Европейском союзе становится уже не финалом интеграционных устремлений той или иной страны на Запад, а лишь промежуточным этапом на ее пути к главной цели – вступлению в НАТО. Подписание Украиной, Грузией и Молдавией соглашений об ассоциации с ЕС было представлено как событие сугубо экономическое, однако на деле оказалось одним из скрытых способов расширения НАТО: втягивание государств в военно-политическое сотрудничество с Североатлантическим альянсом формально ведется через сближение с ЕС[26].

Это обстоятельство является одним из главных препятствий, не позволяющих развернуть процесс экономического взаимодействия России и ЕС на полную силу ─ в этом танго, видимо, еще долго будет кто-то третий. Этот третий ─ США, а через них и НАТО. 

Перед нами не кризис европейской идеи, перед нами развертывается кризис конкретной практики ее реализации в политической сфере.

С нашей точки зрения, при оценке влияния НАТО в системе принятия внешнеполитических решений в Европе следует исходить из фактически используемого принципа трех ключей, каждого из которых достаточно для достижения определяющего влияния на внешнюю политику того или иного европейского государства. Первый ключ ─ непосредственный контроль за внешнеполитической деятельностью государства. Работает как в случае страны, входящей в блок, так и в отношениях с формально нейтральным государством, не входящим в НАТО, но участвующим в партнерских программах Альянса. Второй ключ – управление через структуры самого НАТО. Третий ключ – работа через координационные структуры Европейского союза, ориентированные на внешнеполитические и оборонные решения. Сочетание этих ключей обеспечивает США и НАТО контроль не только над военными, но и над экономическими проектами Европы. 

Следует отметить противоречие политических и экономических целей США по отношению к Европе. С точки зрения экономики, Европе соответствовал бы статус Канады и характер экономического развития Европы в таком случае зависел бы от США в той же степени, как это и происходит в современной Канаде. Однако с позиций политики, США выгодно соблюдение правил игры последних десятилетий: то есть Европа делает вид, будто у нее есть внешняя политика, а США продолжают управлять ею. 

При этом в США, давно воспринимающих Европу как сугубо младшего партнера, иллюзий в отношении реального положения дел в ЕС не питают. В качестве примера сошлемся на публикацию в авторитетном американском издании «Foreign policy», в ней автор убедительно доказывает существование пяти проблем Европейского союза: 1) чрезмерное расширение; 2) развал Советской империи; 3) кризис евро; 4) ухудшение ситуации в регионе; 5) устойчивый национализм[27].

Евросоюз из образца разумной предсказуемости стал, по сути, одним из наиболее явных источников глобальной неопределенности

Конечно, не будем сбрасывать со счетов и тот факт, что векторы геополитических интересов ведущих государств ЕС зачастую различны. Да, германская политика на Балканах, французская в Африке «не пересекаются» с политикой других европейских центров силы. В других же случаях такие пересечения очевидны. Классический пример – украинский конфликт. Плюс в Евросоюзе есть нейтральные (или пытающиеся быть таковыми) государства: Италия, Австрия, Финляндия, отчасти Венгрия, Словакия и Чехия, например. Их голос достаточно значим. Да и ряд новых членов ЕС справедливо рассматривают внешнеполитические инициативы «старой» Европы как угрозу дотациям в свой адрес из европейского бюджета. 

Однако на генеральную линию в отношении России и выдвигаемых ею на интеграционном треке инициатив (помимо «интеграции интеграций» стоит напомнить и об идее Д.Медведева об общей в Евро-Атлантике системе безопасности, столь категорично отвергнутой Западом) это не влияет. В течение всего 2014 года лидеры ЕС неоднократно заявляли, что не будут менять своей политики в отношении России, вместо этого они планируют изменить внешнюю политику России, даже если это влияет на экономику всей Восточной Европы. 

Теперь, глядя из 2015 года, следует уточнить: а в своих границах ЕС определять повестку дня способен?

В этом контексте показательно экономическое самоубийство государств Прибалтики: страны, громче всех требовавшие «наказать Россию», теперь больше всех от санкционной «войны» и пострадали (грузооборот Таллинского порта «просел» на 20,7%, за первое полугодие 2015 года, в сравнении с аналогичным периодом прошлого года. Нарастают проблемы у Риги и Вентспилса. Экспорт товаров в Россию непрерывно сокращается, российские туристы уходят с рынка прибалтийских государств). 

Возможно ли построение самостоятельной внешней политики с опорой на заимствованную из-за океана безопасность?

Различные инструменты по «наказанию России» могут, конечно, ухудшить эффективное развитие нашей страны. Однако при этом следует помнить предупреждение двух высокопоставленных экспертов, в недавнем прошлом сотрудников Госдепартамента США: «До сих пор Запад больше был нацелен на наказание России и ее лидеров… чем на решение проблем в отношениях, которые завели стороны в тупик»[28].  Сама практика реализации Западом программы «Восточное партнерство» предполагала работу по хорошо известному принципу «Я – начальник, ты ─ дурак». С этим подходом не согласился Минск, Ереван, Баку. А в итоге и Киев, поставленный Евросоюзом в ситуацию «или с нами, или против нас», вынужден был вопрос о евроинтеграции «подвесить» до 2016 г. Огромное сопротивление встречает эта практика в Кишиневе и Тбилиси. Симптоматичная деталь: по данным американского National Democratic Institute за май 2015 г., около трети жителей Грузии выступают за интеграцию в Евразийский союз (31%)[29], в августе 2014 г. таковых было – 20%, а в ноябре 2013 г. – 11%.

Какие же сценарии европейской интеграции возможны? Выбор не богат.

  1. Деструкция действующей модели евроинтеграции. Объединение Европы, по крайней мере, в ее нынешних формах, не может дать синергетического эффекта и не способно вывести её на новый уровень мирового влияния, соответствующий имеющемуся потенциалу. Экономическая политика ЕС ─ это проблема, практически не имеющая решения. Ее нынешняя модель существует на пределе возможностей. 
  2. «Косметический ремонт» действующей модели евроинтеграции. Реформирование европейской интеграции, понимаемое как ограничение пространственной экспансии, отказ от расширения зоны евро любой ценой, выведение Великобритании «за скобки евроинтеграции», налаживание эффективного сотрудничества со всеми экономическим партнерами и, прежде всего, с Россией ─ это минимум реформирования на сегодня.

«Большая Евразия»: интересы России, Китая, США.

На фоне европейской неопределенности и общемирового замедления темпов экономического роста показатели США выглядят неплохо. В 2015 г. ВВП США вырастет примерно на 2%, в 2016 г. – на 2,9% (цифры корректируются от прогнозных с небольшим снижением). 

В этих условиях  соглашение о Трансатлантическом торговом и инвестиционном партнерстве (Transatlantic Trade and Investment Partnership ─ TTІP), предполагающее либерализацию сферы торговли и инвестиций, а также устранение или уменьшение регуляторных и других тарифных и нетарифных барьеров между США и ЕС – ключевой шанс для США. Выиграть от него, прежде всего, должны США как лидирующая экономика. 

В июле 2015 г. Европарламент принял резолюцию, поддерживающую TTIP. Резолюция Европарламента не носит обязывающий характер, однако является индикатором настроений политико-бюрократической элиты Европы. Европейское сопротивление проектам TTIP в последний год резко уменьшилось. Ценой разрушения экономики Украины, дестабилизации российско-европейских отношений, демонизации России, США добиваются повышения привлекательности TTIP, продвигая его, по сути, как единственный рецепт экономического спасения ЕС перед лицом «угрозы с Востока». Навязываемая Европе экономическая консолидация ориентирована против развивающихся рынков и, прежде всего, против России и Китая. 

ЕС занимается болтовней и взаимными уговорами.

Вновь процитируем Р.Купера: «Наиболее  очевидная особенность этого  мира — американское господство»[30].  Причем это не пассивное, а активное практикуемое господство, основанное на американской же доктрине всеобщего вмешательства, на которую ссылается Г. Киссинджер: «Если возобладает доктрина всеобщего вмешательства, а версии истины вновь вступят в соревнование, мы рискуем оказаться  в мире, где, по словам  Г.Честертона, все сметает  на своем пути “обезумевшая добродетель”»[31].  На практике все именно так и происходит: «обезумевшая американская добродетель» захватила культурный, финансовый, торговый, военно-политический контроль над Европой. 

Параллельно США продвигают и другие проекты: Соглашение о зоне Тихоокеанской свободной торговли, например, что, по сути, является такой же формой наднационального экономического контроля. Кольца недружественной экономической интеграции сжимаются вокруг двух ключевых игроков на евразийском пространстве ─ России и Китая. 

НАТО подвела всех к добровольной зависимости от военной мощи США.

Официальную основу политических отношений двух стран составляет концепция многополярного мира. В КНР эта концепция служит средством борьбы за адекватное "право голоса", соответствующего положению одной из крупнейших экономик планеты, державы с населением, составляющим пятую часть всего человечества. В докладе «Китай 2030. Построение современного, гармоничного и креативного общества высоких доходов», который подготовлен Всемирным банком совместно с Центром исследования проблем развития Госсовета КНР, прогнозируется, что китайский юань станет мировой валютой после 2025 г., а к 2035 г. на него будет приходиться 12% международных валютных резервов[32]. Сегодня эти цифры можно считать заниженной или минимальной оценкой. Оценивая свой потенциал, Китай обращается и к памяти прошлого, и к видению конструируемого будущего. Российский фактор ─ ключевой компонент в обоих случаях. Вопрос об объединяющих факторах важен, государства «приходить к общности позиций способны только по узловым проблемам мира и международной стабильности»[33].  К ним как раз и относится выбор интеграционного вектора, совместное конструирование желаемого, а не навязанного будущего. Цели интеграции общие и для России, и для Китая: укрепление позиций в мире, политическая стабильность внутри региона, экономический рост. 

После событий 2014 года в Гонконге и на Украине поиск новых моделей сотрудничества ускорился, хотя сама идея «нового шелкового пути» провозглашена лидером КНР до, а не после указанных событий. Инициирование «цветных революций» не прошло в Москве и не прошло в Пекине. Сначала американцы не верили в реальность проблем советско-китайского сотрудничества, возникших при Н.С. Хрущеве. Теперь США не могут поверить в то, что российско-китайское сотрудничество это всерьез и надолго, а не на период охлаждения отношений с Западом[34]. Почему? Потому что «поверить» ─ значит признать многополярность мира. Китай и Россия должны быть, пожалуй, даже благодарны США за все явные и тайные вмешательства в свои внутренние дела ─ возможно, без этих импульсов осознание необходимости построения «Большой Евразии» растянулось бы еще на годы. 

В этом контексте  следует вспомнить о проекте «Большой Центральной Азии», который был инициирован США в 2005 году. Однако после скандального провала «Большого Ближнего Востока» серьезно говорить о «Большой Центральной Азии» нельзя. Тем не менее, американское «участие» в транспортно-логистических, энергетических проектах (наряду с обкаткой технологий «цветных революций») в регионе продолжало продвигаться[35].  

Не союз угля и стали, а именно НАТО – становой хребет современного Евросоюза.

Государства Средней Азии при явном лидерстве Казахстана (реализует у себя стратегию, подобную китайской – «Светлый путь», строительство евразийского трансконтинентального мультимодального железнодорожного коридора с соответствующей инфраструктурой) наладили относительно эффективный диалог между собой и с Россией. Подключение к интеграционным проектам Китая и активный выход на международную арену Ирана превращает Казахстан в важного игрока на интеграционном поле. Казахстан получит столь необходимую для своего дальнейшего развития магистраль через всю свою территорию от России до Китая. Прохождение магистрали по практически незаселенным территориям даст жизнь этим регионам. Богатые сырьевые запасы Казахстана получат возможность интенсивной разработки и быстрого выхода, как на Запад, так и Восток. Будет развиваться транспортная сеть страны для обеспечения движения товаров во всех направлениях. 

Для государств Средней Азии большой проект «шелкового пути», сопряжение российской и китайской интеграционных инициатив является зримым воплощением новой модели развития – не существования в статусе осколков прежних империй, не обслуживание Центра в качестве периферии, а участие в глобальной и гибкой системе торгово-экономического сотрудничества. И, что важно, без «цветных» подножек. 

Членство в Европейском союзе становится уже не финалом интеграционных устремлений той или иной страны на Запад, а лишь промежуточным этапом на ее пути к главной цели – вступлению в НАТО.

Первоначально в Китае была достаточно популярна точка зрения об образовании ЕАЭС как о попытке Москвы ограничить китайское влияние в Центральной Азии. Сдержанная реакция России на китайское предложение о зоне свободной торговли в Шан¬хайской организации сотрудничества должна была, казалось, свидетельствовать именно об этом. Однако в дальнейшем постепенно утвердилась иная трактовка, предполагающая, что образование ЕАЭС и создание экономического «шелко¬вого пути» от Тихого до Атлантического океана это дополняющие инициативы, интеграционные проекты, существующие не вместо, а вместе, практическая ценность которых многократно возрастает от их сопряжения. Рассматривая вопрос о новом «шелковом пути», в рамках данной работы мы обсуждаем только северные сухопутные проекты. При этом в вопросе соотношения приоритетов в политике и экономике Китая российские, и особенно белорусские эксперты, преувеличивают значение одной только транспортной составляющей.

В дальнейшем в своих оценках китайское экспертное сообщество стало солидарно с тем, что Евразийский союз – это проект, инициированный Кремлем для усиления политического, экономического и военно-стратегического сотрудничества России со странами постсоветского пространства. И, безусловно, эти интеграционные процессы будут влиять как на китайско-российские двухсторонние отношения, так и на отношения Китая с любой другой страной постсоветского пространства.

В этом танго, видимо, еще долго будет кто-то третий. Этот третий ─ США, а через них и НАТО.

Китай испытывает определенное беспокойство по поводу безопасности своих коммуникаций, ведущих в Европу, однако изучение именно транспортно-логистических параметров проекта заставляет усомниться в том, что решение одной только транспортной задачи это главная или даже приоритетная цель проекта нового «шелкового пути». Да, Китай будет иметь возможность быстрого получения из Европы всего необходимого для своего дальнейшего развития[36] и такую же быструю доставку своих товаров в Европу. Но эта магистраль будет иметь большое значение и для выполнения принятой программы развития Западных территорий, значительные сырьевые запасы которых смогут интенсивно использоваться. На строительстве этих магистралей будут созданы сотни тысяч новых рабочих мест, что поднимет благосостояние населения и уменьшит социальное напряжение. В зоне прохождения этих магистралей возникнут новые города и предприятия.

Прорыв Китая в глобальную политику в большей степени служит фактором сглаживания имеющихся противоречий, тогда как вмешательство США лишь провоцирует конфликты. Пекину не нужны конфликт России и Запада (в острой фазе), конфликт Индии и Пакистана, религиозный экстремизм в Центральной Азии, политическая нестабильность по дуге от Бишкека до Минска и т.д. Закономерен вопрос: разве все перечисленное не отвечает и российским интересам? 

В этом контексте показательно экономическое самоубийство государств Прибалтики: страны, громче всех требовавшие «наказать Россию», теперь больше всех от санкционной «войны» и пострадали.

Логика прагматичного курса Москвы подкрепляется данными экономической статистики, указывающими на одно из лидирующих мест, которое Китай занимает в российской внешней торговле. По данным Министерства экономического развития России, объем товарооборота России с Китаем по итогам 2014 г. составил 88 млрд. долл. (по данным же министерства коммерции КНР – почти 96 млрд. долл.), с Германией – 70 млрд., с Италией – 49,2, с Белоруссией – 32,3, с США – 29, с Казахстаном – 21,4. У Казахстана, заметим, по итогам 2014 г. сопоставимый оборот с Китаем – 28,6 млрд, у Белоруссии – 3,7 млрд. В целом объем торговли падает, причины ясны, но любопытно другое: объем прямых иностранных инвестиций из Китая в Россию, в прежние годы не превышавший 0,5 млрд. долл., по итогам 2014 г. утроился. Это говорит о том, что отношения с Китаем обретают долгосрочную основу. Да, эффект от сотрудничества с Китаем еще не проявлен в должной мере, он будет нарастать по мере углубления интеграционного процесса и запуска конкретных инструментов сотрудничества. 

В рамках нового «шелкового пути» миллиардные китайские инвестиции[37] это дополнительные гарантии не для конкретных политиков, но для политических режимов. Применительно к Центральной Азии это гарантия того, что эти режимы останутся светскими. Для Китая, имеющего определенные проблемы в Синьцзян-Уйгурском автономном районе, это одна из ключевых задач. 

Ценой разрушения экономики Украины, дестабилизации российско-европейских отношений, демонизации России, США добиваются повышения привлекательности TTIP, продвигая его, по сути, как единственный рецепт экономического спасения ЕС перед лицом «угрозы с Востока».

Проект нового шелкового пути это не жесткая модель, а динамично меняющаяся форма международного сотрудничества, по-сути, интеграции, но не вписывающаяся в классические западные схемы. Многовариантость маршрутов: от СМП до Суэца и от Транссиба до центральноазиатских маршрутов, не более чем отражение политической многовариантности проекта КНР.  С одной стороны датская компания A.P. Moller-Maersk – крупнейший оператор грузоперевозок морем, обеспечивающий около 15% всех мировых контейнерных перевозок и активно работающая на китайском рынке, заказала строительство 10 новых super-size судов у судоверфи Daewoo Shipbuilding & Marine Engineering (Южная Корея). Эти корабли будут способны перевозить 18 тысяч контейнеров ─ TEU. По железной дороге даже при применении сверхдлинных составов это недостижимая величина. С экономической точки зрения, контейнерные перевозки по морю проигрывают в скорости, но выигрывают в себестоимости транспортировки. 

Однако с другой стороны, понимая риски морского пути, а также решая политические задачи, КНР планирует многоуровневое сотрудничество с ЕАЭС в целом и с его участниками. 

В рамках ЕАЭС в 2016 г. предполагается объединить регулирование фармацевтики, в 2019 г. – создать общий электроэнергетический рынок, в 2022 г. – общие финансовые мегарегуляторы, в 2024 – 2025 гг. общий рынок нефти, газа и нефтепродуктов. Это облегчит создание профильных кластеров в Евразии. В перспективе, например, можно ставить вопрос о создании кольцевой энергосистемы Центральной Евразии, включающей Сибирь, Казахстан, страны Центральной Азии и западные районы Китая. Субъектность Евразии в мировых делах может быть основана в первую очередь на реализации масштабных экономических проектов, которые свяжут регион воедино[38].

Кольца недружественной экономической интеграции сжимаются вокруг двух ключевых игроков на евразийском пространстве ─ России и Китая.

Подведем предварительные итоги. Реализация проекта нового «шелкового пути» по северному сухопутному маршруту способна радикально улучшить геополитическое положение Китая, изменить геополитическую ситуацию не только в Центральной Азии[39], но и на Среднем Востоке, в регионе Персидского залива. Китайский успех весьма вероятен, его причины многообразны, но в данном случае сошлемся на главного специалиста по Китаю в США: «Каждой стране присуще чувство явного предначертания, – пишет, в частности, Г.Киссинджер, – но американская исключительность носит миссионерский характер. Она основана на том, что США обязаны распространять свои ценности по всему миру. Китайская же исключительность, напротив, носит культурный характер: Китай не утверждает, что его институты подходят для других стран, тем не менее, он склонен расставлять все другие государства по рангу в зависимости от того, насколько те приближены к китайским культурным и политическим формам»[40].

Именно это обстоятельство, зафиксированное Киссинджером, принципиально важно для понимания разницы между TTIP и проектом «Большой Евразии» на базе нового «шелкового пути». Китай действительно готов к максимальному учету национальных особенностей и приоритетов всех стран участников. Китай не навязывает своих специфических стандартов политической системы, сугубо отличной от всех стран, заинтересованных в проекте. Китай не навязывает своих стандартов в режиме «полной и безоговорочной капитуляции». Именно так это попыталась сделать объединенная Европа с Украиной, а еще раньше проделала с другими претендентами – например, со странами Прибалтики, которые в ходе выполнения евроинтеграционной программы были вынуждены сворачивать целые отрасли (электроэнергетика, промышленность и ряд иных), что в итоге привело к созданию там крайне зависимых от внешних факторов «сервисных» экономик-пустышек и мощнейшему демографическому кризису в связи с массовым оттоком трудоспособного населения (особенно молодежи). 

Китай и Россия должны быть, пожалуй, даже благодарны США за все явные и тайные вмешательства в свои внутренние дела - возможно, без этих импульсов осознание необходимости построения «Большой Евразии» растянулось бы еще на годы.

Проект «Большой Евразии» разрабатывался с учетом всего положительного и отрицательного как в европейском, в советско-российском, так и в восточном опыте интеграции. Предлагаемый Москвой и Пекином проект, скорее, ближе к концепции кооперативной интеграции, крайне сложной в построении, но эффективной в работе, чем к западной модели, деградировавшей до модели «сюзерен – вассалы». 

«Интеграция интеграций»: не здесь и не сейчас.

«Бизнес с Россией as usual после Украины невозможен» ─ такую формулировку можно нередко услышать от многих западных политиков и политологов. Формулировка универсальная: и для России тоже иметь дело с Западом на прежних условиях, как и до украинского кризиса, более не представляется возможным. Запад, претендующий на роль «руководящей и направляющей» силы, на статус Центра для периферийных территорий, столкнулся с тотальным кризисом недоверия, порожденным его же собственными действиями, высокомерным отношением, неготовностью к партнерским отношениям. Западные нотации об общечеловеческих ценностях базировались на вполне материальной основе, правда, российские интересы здесь учтены не были (наиболее известные примеры: «третий энергопакет» и препятствия для российской продукции для атомной энергетики при попытке выхода на европейский рынок). Кроме того, сама идея евразийской интеграции была Западом изначально демонизирована, представлена в СМИ как коварные действия России по «воссозданию советской империи». 

Подключение к интеграционным проектам Китая и активный выход на международную арену Ирана превращает Казахстан в важного игрока на интеграционном поле.

Истинные цели и средства, используемые Западом для продвижения своих интересов, показала украинская трагедия, начинавшаяся как прекраснодушное стремление части населения соседней страны к ЕС, а переросшая в кровавую гражданскую войну. Именно Украина оказалась той точкой бифуркации, после прохождения которой стало ясно: система в ее прежнем состоянии более не работает, нужны качественно иные подходы. То, что ранее выглядело оправданным и стратегически неизбежным, теперь надолго дискредитировано. Конечно, полностью рвать отношения с Западом Россия не станет, однако инициативы о строительстве единого экономического и гуманитарного пространства от Лиссабона до Владивостока существенно утратили свою актуальность на долгие годы. 

Идея «интеграции интеграций» на этом фоне, кстати, приобретает совершенно новое звучание. Одним из основных ее лоббистов является президент Белоруссии А.Лукашенко. Абсолютно здравая мысль, «интеграция интеграций» это «большой проект», о котором он говорит с 2011 г.: «Мы предлагаем «интеграцию интеграций». По инициативе Беларуси в декабре 2010 года главы государств ЕврАзЭС подтвердили в своей декларации намерение работать именно в данном направлении. Это не прихоть, а продиктованная реалиями последовательная позиция. Такая интеграция на постсоветском пространстве быстрее приведет к более тесным и равноправным отношениям с Евросоюзом и построению Большой Европы»[41]. Однако, теперь реалии иные. И тем, кто дает белорусскому лидеру советы на внешнеполитическом направлении, не учитывать этого нельзя. 

Образование ЕАЭС и создание экономического «шелкового пути» от Тихого до Атлантического океана это дополняющие инициативы, интеграционные проекты, существующие не вместо, а вместе, практическая ценность которых многократно возрастает от их сопряжения.

Как, например, обсуждать идею «интеграции интеграций» с Польшей, новый лидер которой А.Дуда, судя по оценкам «Гардиан», предпринимает резкий крен вправо, что «может обернуться ночным кошмаром для польской внешней политики, поскольку означает вступление в конфликт с Германией и агрессивную риторику по отношению к России»[42]? А как быть с русофобской позицией лидера Литвы Д. Грибаускайте ─ государства, непосредственно соседствующего с Белоруссией и предпринимающего усилия по прозападному переформатированию политико-экспертного сообщества Белоруссии? А если учесть еще и «особое» отношение к Белоруссии и Варшавы, и Вильнюса (например, «вечно живой» проект «Балто-Черноморского содружества»)? 

Активными инициаторами целого ряда ошибочных европейских действий последних лет (в т.ч. и программы «Восточное партнерство», и украинского кризиса как её венца) являются страны, политический вес которых не позволяет им рассчитывать на долгосрочное идейное доминирование – в первую очередь, речь идет о государствах Прибалтики и Восточной Европы. Конечно, примитивное лозунговое мышление их правящих кругов будет вытеснено из европейской повестки так же, как Балтийское море выносит в штормовые дни на берег пену, а затем неизбежно и уносит ее. Когда-нибудь о «Большой Европе» заговорят снова, вспомнят и об «интеграции интеграций» (как заявлял глава российского МИД С.Лавров, в «период председательства России в ОБСЕ»). Но не сейчас и не здесь. В современных условиях инициатива «интеграции интеграций», продвигаемая Белоруссией, видимо, по инерции, оказывается на данном этапе не просто нереализуемой – она начинает работать против ее же авторов. 

Ведь свой интеграционный проект Запад воспринимает как приоритетный, стыковка с иными интеграционными механизмами ему не интересна (она возможна лишь в том случае, если будет соответствовать цели расширения собственного же «жизненного пространства» ─ получения новых ресурсов для поддержания жизнеспособности западной экономики). В настоящее время идет не «интеграция интеграций», а борьба[43] интеграций. 

Интеграционные процессы будут влиять как на китайско-российские двухсторонние отношения, так и на отношения Китая с любой другой страной постсоветского пространства.

И в этом смысле попытки Белоруссии предложить Западу идею «интеграции интеграций» обречены на провал. На данном этапе это отвлечение на негодный объект. Предложенная рядом экспертов идея превращения Минска в диалоговую площадку[44] Востока и Запада, возможно, и выглядит гладко на бумаге, но геополитические «овраги» не дадут ей реализоваться. Минск потратит много сил и времени, но ничего, кроме высокомерного «Белоруссия это страна, которая сидит на шпагате на перекрестке»[45], не услышит. Неужели в Белоруссии, давшей приют тысячам беженцев из Украины после начала там гражданской войны, у кого-то еще остались иллюзии о возможности равноправного диалога с Западом? 

Евразия меняется, этот процесс приобретает все большую глубину и динамику, а вместе с ней изменится и Европа. И Белоруссии здесь выпадает особая роль. Белорусский опыт администрирования в сложных внешних условиях, интеллектуальные и производственные ресурсы нужны не в утопичных, а во вполне прагматичных проектах, отвечающих духу белорусов как нации миролюбивых тружеников. Да, Белоруссия в силу объективных обстоятельств не может стать точкой сборки всего евразийского пространства, но она – его неотъемлемое звено, один из центральных приводных ремней (условно – западный, как Казахстан – условно восточный). Минская диалоговая площадка – формат во многом ситуативный, на украинской «воронке нестабильности» нельзя выстроить долгосрочную стратегию. 

Прорыв Китая в глобальную политику в большей степени служит фактором сглаживания имеющихся противоречий, тогда как вмешательство США лишь провоцирует конфликты.

Украинский кризис будет так или иначе решен, и Белоруссия могла бы не загонять себя в локальный контур «минского диалога», а исходить из того, что ее сила ─ в опоре на братские отношения с Россией, на ЕАЭС, на ШОС, на связку Москвы и Пекина, благодаря которым страна с 9,4 миллионами населения обретает доступ в глобальную геоэкономическую лигу. Белоруссия могла бы сыграть заметную роль, например, в становлении российско-китайского технологического и логистического альянса.[46]

Мировая экономическая и политическая турбулентность продлится ещё какое-то время. Однако переход в новое качество неизбежен. В ХХI веке умаляются старые и формируются новые геоэкономические союзы. Один – вокруг США с их оставшимися глобальными возможностями и планами создания Транстихоокеанского партнерства и Трансатлантического торгового и инвестиционного партнерства. Второй – «Большая Евразия» вокруг сотрудничества Китая, России, Индии, Казахстана и ряда других государств. Процесс получил мощный импульс, когда в мае 2015 г. Россия и КНР договорились о сопряжении Евразийского экономического союза и китайского проекта экономического пояса «шелкового пути».

Американская исключительность носит миссионерский характер. Китайская же исключительность, напротив, носит культурный характер.

То, что в России принято называть «поворотом на Восток», в новейшее время наиболее зримо обозначилось после 2008 г., оказавшись еще одним подтверждением конца истории – истории прежнего однополярного мира. Вашингтонский консенсус перестал быть безусловной опорой этого мира, устойчивость построенной США системы пошатнулась. На фоне экономического кризиса возрос международный авторитет государств с развивающимся рынком. Региональная интеграция стала одним из наиболее эффективных способов выстоять в условиях кризиса. Ключевым фактором в различных форматах этой интеграции (ЕАЭС, ШОС, БРИКС, G20) оказывается российско-китайская «сцепка», приобретающая стратегическое значение. 

И Китай, и Россия, даже действуя отдельно друг от друга, являются признанными влиятельными международными игроками. В случае же сопряжения действий их мощь растет, становясь не просто суммой влияний двух держав, а являя собой принципиально новое влияние – речь, по сути, идет о глобальном переустройстве системы международных отношений, об альтернативе Вашингтонскому консенсусу, о создании многополярного мира. 

Предлагаемый Москвой и Пекином проект, скорее, ближе к концепции кооперативной интеграции, крайне сложной в построении, но эффективной в работе, чем к западной модели, деградировавшей до модели «сюзерен – вассалы».

«Успехи в сфере крупномасштабного экономического сотрудничества между Россией и Китаем являются важным подспорьем для экономического взаимодействия стран БРИКС, многостороннего сотрудничества в рамках ШОС, а также успешного взаимодействия инициативы экономического пояса Шелкового пути и проекта трансъевразийской железнодорожной магистрали», ─ утверждает научный сотрудник Исследовательского института России при Академии общественных наук КНР Чжен Юй[47].

В данном случае важно понимать: России одного лишь окна в Европу недостаточно. Результатом «поворота на Восток» станет эшелонированная глобальная интеграционная система: успешное продвижение евразийского интеграционного проекта и нового «шелкового пути» (первый элемент) усилит позиции России и Китая в ШОС и БРИКС, превратив эти организации (с цементирующей ролью Москвы и Пекина) в ключевых игроков на огромном пространстве (второй элемент), что в итоге существенно увеличит влияние G20 в международных делах (третий элемент). 

Истинные цели и средства, используемые Западом для продвижения своих интересов, показала украинская трагедия, начинавшаяся как прекраснодушное стремление части населения соседней страны к ЕС, а переросшая в кровавую гражданскую войну.

Итак, можно спорить о том, в какой степени европейская интеграция жизнеспособна в принципе. Можно обсуждать степень заинтересованности США в углублении евроатлантический интеграции с ЕС, ослабленным и дезорганизованным партнером. Будет ли такой «союз» де-факто оккупацией или же только аннексией остатков политического суверенитета, интересно. Однако бесспорно лишь то, что в своем нынешнем состоянии (даже если бы украинского конфликта не было) Европа не договороспособна. Вопрос об «интеграции интеграций» на данном этапе закрыт. Этот подход предполагал определенную полицентричность интеграции. Проект «Интеграции интеграций» мог бы стать примером реально равноправного проекта, не поэтому ли Запад от него и отказался? 

Фото:
www.buscarfondos.com
Andrey Kortunov: Avoiding a New Bipolarity —
What Can We Learn From the Recent Past?

Отметим на полях то, что Европа, в перспективе, неизбежно откажется от концепции «интеграционной исключительности». Отказавшись от сотрудничества с Евразийским союзом, Брюссель остался один на один с предложением  США, от которого как писал М. Пьюзо, он не сможет отказаться… С другой стороны на восток от Варшавы выстраивается новая архитектура в экономике и безопасности, к которой придется относится максимально серьезно.  И от этого вызова также отказаться не получится. 

Да, возвращение к проекту «интеграции интеграций» теоретически возможно. Но когда стороны решат к нему вернуться, не окажется ли так, что переговоры о сопряжении потенциалов интеграционных проектов «Большая Евразия» будет вести уже не с Брюсселем или Берлином, а с Вашингтоном? Соответственно вопрос, в какой степени Вашингтон будет учитывать интересы, к примеру, Латвии или Польши, если у Брюсселя это получается не всегда? Иными словами, это уже не будет версия «интеграции интеграций» ─ 2013, это будет иной проект в иных условиях.

Сегодня, и как минимум в краткосрочной перспективе, но вероятнее в среднесрочной, стремление к «интеграции интеграций» все больше похоже на поиск черной кошки в темной комнате, где, как известно, ее нет. 

1.PricewaterhouseCoopers: Прогноз развития мировой экономики с 2015 до 2050 года http://gtmarket.ru/news/2015/02/11/7089.

2.Доклад «Мир в 2050 году» HSBC Holdings, январь 2012.

3.Аналитические доклады Международного валютного фонда, Всемирного банка, Fitch, Минэкономразвития России, ИМЭМО РАН в 2014 – 2015 гг.

4.Арбузов С. Конец виртуальной экономики не за горами http://baltnews.ee/authors/20150808/1014013854.html 08.08.2015.

5.С.Арбузов: «Валютно-финансовая система нуждается в переменах». http://rescue.org.ru/smi_63_komsomolskaya-pravda-sergei-arbuzov-valyutnofinansovaya-sistema-nuzhdaetsya-v-peremenax.html 19.06.2015.

6.Арбузов С. Украина вернется к евразийской интеграции // Парламентская газета http://www.pnp.ru/newspaper/detail/87201 18 июня 2015 года.

7.Проблемы и перспективы взаимодействия между Европейским союзом, Украиной и Россией в новых условиях: материалы сборника научных трудов Ассоциации «Центр исследований экономического и социокультурного развития стран СНГ, Центральной и Восточной Европы» / Под ред. С.Г. Арбузова и Р.С. Гринберга. М., 2015. с.4

8.По определению У. Уолласа, интеграция - «это создание и поддержание интенсивных и разносторонних систем взаимодействия между ранее автономными частями». См. подробнее: Wallace W., The Dynamics of European Integration. L., 1990, p.9.

9.Хобсбаум Э. Эпоха крайностей: Короткий двадцатый век (1914—1991). М.: Издательство Независимая Газета, 2004. 632 с.

10.Хирдман С. Роль России в Европе // Московский центр Карнеги. М, 2006. - С.19.

11.См. подробнее: The EU and Russia: before and beyond the crisis in Ukraine / House of Lords, European Union Committee. 6th Report of Session 2014–2015. London, February 2015. URL: www.publications.parliament.uk/pa/ld201415/ldselect/ldeucom/115/115.pdf

12.Урбанович Я. Воинственные страхи Восточной Европы. 03.04.2015. URL: http://ria.ru/analytics/20150403/1056439589.html

13.Dixon H. How to counter Europe's rising populism // International New York Times, November 24, 2014. – P. 22.

14.Алвару Сантуш Перейра, Хосе Мануэль Сориа, Коррадо Пассера, Арно Монтебур, Филипп Реслер Новая индустриальная политика Европы // «Эксперт», №7 (839), 18 февраля 2013.

15.Мануков С. Германия подтянула европейскую экономику / «Expert Online», 14 февраля 2015. URL: http://expert.ru/2015/02/14/ne-vse-tak-ploho/

16.Европа 2015: год неуверенности http://euroua.com/europe/eu/3557-evropa-2015 02.01.15

17.Драги: экономику ЕС ждет затяжной период слабости. 02 января 2015. URL: http://dv.ee/novosti/2015/01/02/dragi-jekonomiku-es-zhdet-zatjazhnoj-period-slabosti

18.Jean-Pierre Robin. Le FMI estime l'Europe en voie de guerison // Le Figaro, 15 avril 2015. - P.23

19.Лукьянов Ф. Оборотная сторона Греции / Российская газета. 8 июля 2015. URL: http://www.rg.ru/2015/07/07/kolonka.html 8 июля 2015

20.Reshaping EU-US Relations: a Concept Paper. Reflection Group: Romano Prodi, Guy Verhofstadt (co-chairs), Jerzy Buzek, Etienne Davignon, Jacques Delors, Joschka Fischer, Paavo Lipponen, Tommaso Padoa-Schioppa / Notre Europe, 2010. - P. 12.

22.Лукьянов Ф.А. Стабильность ради выживания // Россия в глобальной политике. 13 июля 2015. URL: http://www.globalaffairs.ru/redcol/Stabilnost-radi-vyzhivaniya-17579

23.Kagan R. Power and Weakness // Policy Review, № 113, 2002.

24.См.подробнее: Cooper R. The European Union and the Habsburg Monarchy // Transit. Europaische Review, 10.12.2012. URL: http://www.eurozine.com/articles/2012-12-10-cooper-en.html

25.Симптоматично в этом смысле мнение директора польского Центра геополитического анализа М. Пискорского о перспективах ЕС, высказанное в июле 2015 г.: «В том виде, в котором ЕС создавался, он существовать уже не может. Скорее всего, в новом формате ЕС будет выглядеть гораздо лаконичнее - в нем будут только те страны, чья экономика ориентирована на Германию, чей экспорт товаров и услуг в Германию составляет от 30% и выше. Это - не политика, а экономика... Евросоюз превращается в проект одной страны». Подробнее: http://www.format-a3.ru/events/event-212/

26.Украина, Грузия, Молдавия: путь в НАТО через Европейский союз. К саммиту НАТО в Уэльсе 4-5 сентября 2014 года. Аналитический обзор / Центр международной журналистики и исследований «Россия Сегодня». 2014 г. 74 с.

27.Stephen M. Walt, Does Europe Have a Future? // Foreign Policy. July 16, 2015. URL: http://foreignpolicy.com/2015/07/16/does-europe-have-a-future-stephen-walt-testimony-house-foreign-affairs-committee/

28.Чарап С., Шапиро Д. Как избежать новой холодной войны // Россия в глобальной политике. 14 октября 2014. URL: www.globalaffairs.ru/ukraine_crysis/Kak-izbezhat-novoi-kholodnoi-voiny-17041

29.За ЕС - 68%, НАТО - 65%, Евразийский союз - 31% - результаты опроса NDI. 11.05.2015. URL: http://www.apsny.ge/2015/soc/1431371449.php

30.Купер Р. Раздор между народами. Порядок и хаос в ХХI веке. М.: Московская школа политических исследований, 2010 C.12

31.Киссинджер Г. Возвещает ли успех НАТО ее гибель? 1999.

32.China 2030: Building a Modern, Harmonious and Creative High Income Society. Conference Edition. Washington. 2012.

33.Гельбрас В. Российско-китайские отношения в условиях глобализации // Российско-китайские отношения и проблема многополярного мира ИМЭПИ РАН М.2001. - С.49.

34.«Было бы ошибочным не принимать всерьез разворот России в сторону Китая и расценивать его лишь как пропагандистскую кампанию, затеянную с целью убедить россиян в том, что их страна может обойтись и без Запада». См.подробнее: Russia's Pivot to China Is Real / Bloomberg. L.Bershidsky. 25.06.2015 URL: http://www.bloombergview.com/articles/2015-06-25/russia-s-pivot-to-china-is-real

35.Классическим в этом смысле стало выражение известного аналитика З.Бжезинского о том, что «Евразия это геополитический приз для Америки». См. подробнее: Великая шахматная доска. (Господство Америки и его геостратегические императивы). М.: Международные отношения, 1998.

36.Симптоматично в этом отношении заявление известного финансиста Дж.Сороса, сделанное в мае 2015 г., о том, что США должны не допустить союза Китая и России, и ради этого следовало бы даже включить китайский юань в число мировых резервных валют. См. подробнее: URL: http://ftimes.ru/economy/4105-dzhordzh-soros-preduprezhdaet-kitaj-i-ssha-v-preddverii-tretej-mirovoj-vojny/

37.Планируется, что Китай вложит не менее 40 млрд. долл. в расширение транспортной инфраструктуры, соединяющей его со странами Центральной и Южной Азии.

38.«Создание Центральной Евразии». «Экономический пояс Шелкового пути» и приоритеты совместного развития евразийских государств. Аналитический доклад Международного Дискуссионного клуба «Валдай» (краткая версия) М. 2015

39.Ордабаев А. Геополитика транспортных коридоров в Центральной Азии. Институт мировой экономики и политики (ИМЭП) при Фонде Первого Президента Республики Казахстан – Лидера Нации. Астана – Алматы, 2015. С. 48.

40.Kissinger Н. On China. N.Y.: Penguin Press, 2011. // Киссинджер Г. О Китае / Пер. с англ. В.И. Верченко. — М.: АСТ, 2014. — 635 с.

41.Лукашенко А. О судьбах нашей интеграции. Известия. 17.10.2011. http://izvestia.ru/news/504081#ixzz3iVfvS25n

42.Andrzej Duda victory in Polish presidential election signals shift to right / The Guardian. 25.05.2015. URL: http://www.theguardian.com/world/2015/may/25/andrzej-duda-victory-polish-presidential-election

43.В этой связи справедливо мнение коллег, считающих, что «выбор Брюсселя, состоявший в том, чтобы игнорировать евразийский интеграционный проект как политически ангажированный Москвой в целях возрождения своего контроля над постсоветским пространством, был важнейшей стратегической ошибкой». См. подробнее: Винокуров Е.Ю., Кулик С.А., Спартак А.Н., Юргенс И.Ю. Тупик борьбы интеграций в Европе. По заказу Комитета гражданских инициатив, 2014.

44.Минский диалог. Либеральный клуб. 11.04.2015 URL: http://liberalclub.biz/?p=15837

45.Рудольф Ришар: Сидеть на шпагате долго — не очень удобно / Конференция «Минск после Риги». 28.05.2015.euroradio.fm/ru/rudolf-rishar-sidet-na-shpagate-dolgo-ne-ochen-udobno

46.И здесь свою роль призваны сыграть крупные белорусские проекты (Парк высоких технологий, например), а также совместные с Китаем инициативы, крупнейшая из которых - белорусско-китайский индустриальный парк «Великий камень» с потенциальным объемом инвестиций примерно в 5,5 млрд. долл.

47.См. подробнее «Хуаньцю шибао» от 06.07.2015: 郑羽:中俄经济合作的战略意义何在 URL: http://opinion.huanqiu.com/1152/2015-07/6854188.html

Аналитический доклад опубликован Ассоциацией «Центр исследований экономического и социокультурного развития стран СНГ, Центральной и Восточной Европы».

Оценить статью
(Голосов: 1, Рейтинг: 5)
 (1 голос)
Поделиться статьей

Прошедший опрос

  1. Какие угрозы для окружающей среды, на ваш взгляд, являются наиболее важными для России сегодня? Отметьте не более трех пунктов
    Увеличение количества мусора  
     228 (66.67%)
    Вырубка лесов  
     214 (62.57%)
    Загрязнение воды  
     186 (54.39%)
    Загрязнение воздуха  
     153 (44.74%)
    Проблема захоронения ядерных отходов  
     106 (30.99%)
    Истощение полезных ископаемых  
     90 (26.32%)
    Глобальное потепление  
     83 (24.27%)
    Сокращение биоразнообразия  
     77 (22.51%)
    Звуковое загрязнение  
     25 (7.31%)
Бизнесу
Исследователям
Учащимся