Франция и нормализация карнавальной Европы: голая геополитика, «экономика безопасности» etc

Возобновившийся на днях в Москве после 7-летнего перерыва франко-российский стратегический диалог в формате «два плюс два» (министры иностранных дел и обороны) говорит о многом. Прежде всего он раскрывает одну из договоренностей, достигнутых президентами В. Путиным и Э. Макроном в Брегансоне 19 августа 2019 г. Затем следует состоявшийся накануне этого раунда обмен удерживаемыми лицами между Москвой и Киевом по формуле «35 на 35», включая В. Цемаха, проходящего по делу о трагедии малайзийского Боинга в небе над Донбассом (итоги расследования, проводившегося голландцами в закрытом режиме и под контролем англосаксов, похоже, рассыпаются, в том числе вследствие возвращения к власти в Куала-Лумпуре Махатхира Мохамада).

В Брегансоне Макрон также говорил о необходимости восстановления единства Европы, которая «не ограничивается Западом».

Инициативная политика Макрона на российском направлении много говорит и о самой Европе, которая устала от безысходного кризиса на Украине и в своих отношениях с Москвой, уже не говоря о ворохе собственных проблем, будь то призрачные перспективы углубления интеграции, Брекзит или грядущая рецессия — список, далеко не полный. Выступая в течение двух часов на совещании послов 27 августа, Макрон не случайно упомянул deep state у себя в стране, дав понять, что выпестованный американцами в эпоху гегемонии Запада аппарат (действительно, по возрасту не знающий другой реальности) саботирует его российскую политику. Поэтому в Москву поехал наиболее популярный французский политик мининдел Ж.-И. Ле Дриан. Бюрократию, не поднаторевшую в истории, будут отключать от процесса принятия решений, как это в сходной ситуации делает Трамп. Увольнение Дж. Болтона, по своей простоте возомнившего, что его призвали для войны с Ираном, показывает в том числе французским неоконам, что они — в лучшем случае расходный материал, в худшем — на них навесят всех собак. Другой вывод — с силовой политикой придется подождать, сделав ставку на дипломатию и мозги, что означает умение договариваться, а не диктовать (М. Помпео подтвердил, что встреча Трампа с Х. Рухани на полях сессии Генассамблеи ООН может состояться, а в Израиле пишут, что Б. Нетаньяху в лице Болтона лишился своего «главного американского актива»). Кстати, случай с Болтоном доказывает, что не имеет значения, кто занимает эту должность, как, впрочем, и любую другую, при Трампе.

Усилия Макрона больше чем своевременны, особенно в условиях, когда осознание новых геополитических реалий (не парализующий страх перед ними!) медленно вызревает в Берлине, застрявшем в своей иллюзии внеисторического существования. А. Меркель продолжает твердить о защите Европы (на её «автоматическую оборону» американцами рассчитывать-де не приходится), не указывая, от кого надо обороняться и не лучше ли это делать совместно с Россией. А без немцев, понятно, не может быть никакого движения вперед в нормализации европейской политики, отравленной антироссийскими предрассудками и санкциями, введенными в том числе под предлогом провокации с малайзийским Боингом. Кому-то надо брать инициативу на себя, что и делает Париж «стоящим мессы» для нынешнего президента Республики. Обрисованная им философия конца западной гегемонии — в духе наступившего в Европе карнавального времени. А карнавал — это проводы прошлого, в тени которого (не «под сенью девушек в цвету») мы живем уже 30 лет, и встреча настоящего, без которого не может быть будущего.

Он по-французски совершенно Мог изъясняться…

Евгений Онегин, А.С.Пушкин

Возобновившийся на днях в Москве после 7-летнего перерыва франко-российский стратегический диалог в формате «два плюс два» (министры иностранных дел и обороны) говорит о многом. Прежде всего он раскрывает одну из договоренностей, достигнутых президентами В. Путиным и Э. Макроном в Брегансоне 19 августа 2019 г. Затем следует состоявшийся накануне этого раунда обмен удерживаемыми лицами между Москвой и Киевом по формуле «35 на 35», включая В. Цемаха, проходящего по делу о трагедии малайзийского Боинга в небе над Донбассом (итоги расследования, проводившегося голландцами в закрытом режиме и под контролем англосаксов, похоже, рассыпаются, в том числе вследствие возвращения к власти в Куала-Лумпуре Махатхира Мохамада).

Алексей Чихачев:
Биарриц: «Большая семерка» со скромными результатами?

В Брегансоне Макрон также говорил о необходимости восстановления единства Европы, которая «не ограничивается Западом». Хотя в качестве хозяина саммита «семерки» в Биаррице он не мог поддержать Д. Трампа, требовавшего возвращения России в сей клубный формат, свое отношение к этому он выразил накануне в том же Брегансоне. Разумеется, восстановление «восьмерки» вряд ли возможно, да и не нужно, поскольку в прошлом все встречи в этом формате, как правило, сводились к попыткам подписать Москву на позиции, уже сформулированные его западными участниками. Такое перетягивание каната только добавляло напряженности в наши отношения с Западом: надо ли к этому возвращаться? Так, накануне саммита в Лох-Эрне в июне 2013 г. Д. Камерон взялся уговорить В.Путина поддержать западный подход к сирийскому урегулированию, но ничего не получилось, что и стало одной из причин нашего развода с «семеркой». Если сейчас Путин понадобился Трампу, чтобы унижать своих западных «друзей и союзников», то нам это тоже ни к чему: любви с Европой это не добавит (очевиден вывод, что американцы уважают равных по силе, а не того, кто от них зависит). Другой вопрос: глобальные проблемы все равно не решить без участия Китая, равно как и Индии, Бразилии и других ведущих мировых и региональных держав, которые присутствуют в Группе двадцати. Воссоздание «восьмерки», куда входит и Япония, отнюдь не евроатлантическая держава, могло бы только посеять подозрения между Москвой и Пекином, ставшим при Трампе объектом неприкрытого сдерживания в духе холодной войны.

Но в целом голлистский заряд (развитие тезиса о Европе от французского Бреста до Урала) своего рода «поворота к России» в дипломатии Елисейского дворца не вызывает сомнений. Этот сдвиг вызревал давно и восходит к посредничеству Н. Саркози в быстром урегулировании Кавказского кризиса в августе 2008 года. Если тогда Париж действовал с молчаливого согласия Вашингтона (как раскрыл в своих мемуарах «Секретный канал» бывший посол США в Москве У. Бернс, еще за два года до этого кризиса В. Путин в его присутствии предупреждал госсекретаря К. Райс, что в случае нападения М. Саакашвили на Южную Осетию и Абхазию Россия будет вынуждена признать их независимость: так что именно для американцев этот наш шаг не стал неожиданностью), то сейчас свое одобрение Белый дом не скрывает, что проявилось и в позитивной реакции на российско-украинский обмен 7 сентября. И хотя нормализацию с Россией Трамп и Макрон понимают по-разному, очевиден их общий знаменатель — императив отказа от конфронтации с Москвой, которая ничего не дала и грозит дискредитацией всей западной политики. Поднимать ставки дальше Запад просто не в состоянии, а карты на руках у России дают ей в этом плане неограниченные возможности, другое дело, что нам нет нужды провоцировать партнеров. Собственно в этом и сходятся лидеры России и Франции.

МИД России
Встреча министра иностранных дел России С.В.Лаврова с министром иностранных дел Франции Ж.-И. Ле Дрианом, Москва, 9 сентября 2019 г.

Ясно, что разногласия по Украине — главное препятствие на пути к нормализации наших отношений с Европой. Смена действующих лиц в Киеве создает условия для прогресса в урегулировании на Украине на основе Минских соглашений. С одной стороны, в украинской элите поняли, что роль прифронтового государства не может служить основой успешного национального существования, как это могло бы быть в эпоху холодной войны: сейчас за это не платят, а если платят, то мало, тем более для такой страны, как Украина, которая, к тому же, за последние пять лет лишилась большей части своей промышленной базы, то есть экономическая реконструкция страны будет «делом самого утопающего». Если взять интересы олигархов, то им не интересно оставаться один на один с Западом, который может их всегда зачистить, поэтому лучше вернуться к прежней игре «ласкового теляти», который «двух маток сосет». Хотя понятно, что и тут невозможно вернуться в прежнее состояние, тем более что Украинский кризис показал, что Россия является глобальной державой вне зависимости от своих отношений с Украиной. Вопрос, насколько такое «балансирование» достойно самого украинского народа, основу идентичности которого составляет советский опыт, вполне согласующийся с европейскими ценностями, и который получил за последние пять лет мощную прививку от агрессивного национализма.

С другой стороны, на Западе имели возможность убедиться, что в случае с Украиной приходится выбирать между войной и реальным реформированием страны по европейским лекалам. Последнее возможно — и дешевле! — в контексте нормальных отношений Киева с Москвой, поскольку экономически Украина никому больше не нужна (разве что Китаю, но это не устраивает американцев). Париж и, возможно, Берлин теперь вправе рассчитывать на то, что их сигналы будут Киевом восприниматься должным образом, причем украинской стороне приходится иметь дело с двойственной позицией Вашингтона — Трампа и бюрократического «государства в государстве» (пресловутое deep state), то есть уже появился выбор, создающий поле для маневра в её европейской политике. Об этом, наверное, и свидетельствуют события последних дней.

Таким образом, инициативная политика Макрона на российском направлении много говорит и о самой Европе, которая устала от безысходного кризиса на Украине и в своих отношениях с Москвой, уже не говоря о ворохе собственных проблем, будь то призрачные перспективы углубления интеграции, Брекзит или грядущая рецессия — список, далеко не полный. Выступая в течение двух часов на совещании послов 27 августа, Макрон не случайно упомянул deep state у себя в стране, дав понять, что выпестованный американцами в эпоху гегемонии Запада аппарат (действительно, по возрасту не знающий другой реальности) саботирует его российскую политику. Поэтому в Москву поехал наиболее популярный французский политик мининдел Ж.-И. Ле Дриан. Бюрократию, не поднаторевшую в истории, будут отключать от процесса принятия решений, как это в сходной ситуации делает Трамп. Увольнение Дж. Болтона, по своей простоте возомнившего, что его призвали для войны с Ираном, показывает в том числе французским неоконам, что они — в лучшем случае расходный материал, в худшем — на них навесят всех собак. Другой вывод — с силовой политикой придется подождать, сделав ставку на дипломатию и мозги, что означает умение договариваться, а не диктовать (М. Помпео подтвердил, что встреча Трампа с Х. Рухани на полях сессии Генассамблеи ООН может состояться, а в Израиле пишут, что Б. Нетаньяху в лице Болтона лишился своего «главного американского актива»). Кстати, случай с Болтоном доказывает, что не имеет значения, кто занимает эту должность, как, впрочем, и любую другую, при Трампе.

Александр Крамаренко:
Политическое единство Европы – утопия или все-таки будущее?

Не менее важно определение Макроном Франции как «уравновешивающей державы» (puissance d'equilibre), на что в глобальной политике претендует Москва. Возвращение к идее европейского равновесия по-своему знаменательно, поскольку отсылает к Европе Венского конгресса и учрежденной им системе коллективной безопасности в форме «европейского концерта». Под равновесием понималось, что ни одна держава не будет прирастать территориально-политически без того, чтобы это компенсировалось другим участникам «концерта», но лучше, разумеется, было бы обойтись без экспансии, дестабилизирующее воздействие которой на европейскую политику было тогда налицо – завоевательные войны Наполеона. Собственно, и сейчас Москва настаивает на равной безопасности для всех, на её неделимости, неприемлемости укрепления безопасности одних за счет других. Субъектами экспансии на этот раз стали наднациональные образования — НАТО и Евросоюз. Первая уперлась в постсоветское пространство, спровоцировав два кризиса — Кавказский и Украинский, второй, увлекшись политизированным расширением, утерял интеграционный момент и приобрел массу внутренних противоречий.

Когда Александр I после изгнания Наполеона из России настаивал на окончательном разгроме Наполеоновской Франции (как затем Сталин — на безоговорочной капитуляции Третьего рейха), во что не верили другие европейские столицы (тут полностью на нашей стороне были англичане), он исходил из того, что можно было бы назвать «экономикой безопасности». Наличие экспансионистской державы стало бы постоянной угрозой безопасности всего континента, поэтому лучше раз потратиться на войну, а она обошлась России недешево, чем ждать её каждый год. Из этого исходила и современная Россия, признав независимость Южной Осетии и Абхазии: тогда отпала необходимость каждое лето ждать агрессии Тбилиси и регулярно проводить маневры 58-ой армии. Хотя и при иных обстоятельствах, но в этом же состояло геополитическое значение возвращения Крыма и Севастополя в состав России: еще одним искушением для антироссийских политиков стало меньше.

Андрей Кортунов:
Откроют ли Путин с Макроном новый политический сезон?

В любом случае это лучше, чем вторая Крымская война, то есть большая война в Европе. Опасность неограниченного расширения НАТО на Восток осознавали Берлин и Париж, когда на Бухарестском саммите Альянса заветировали переход к практическим шагам в деле вовлечения в него Грузии и Украины. В русле такой экономики/экономии можно воспринимать и модернизацию Вооруженных сил России, проведенную в последнее десятилетие, включая заочную гонку вооружений, результаты чего позволили продемонстрировать кризисы на Украине и в Сирии. Не будет преувеличением сказать, что большая война в Европе была разыграна виртуально в 2014–2018 гг. на уровне демонстраций и ограниченных военных действий, то есть ровно сто лет спустя после Первой мировой, что гарантирует от её реального развязывания и согласуется с тезисом Жана Бодрийяра о виртуализации всего и вся в эпоху после окончания холодной войны (и о «потреблении знаков», а не реальных вещей, в том числе знаков войны вместо войны всамделишной). Поэтому не актуально возрождение Вашингтоном своей силовой повестки дня, за что ратуют неоконы: это грозило бы прямым или косвенным (через поставки российских вооружений) столкновением с Россией в условиях, когда все военное строительство США в последние 30 лет осуществлялось в расчете, что не придется воевать с равным по силе и технологической оснащенности противником.

Приход в Белый дом Трампа обусловил ещё один важный момент, диктующий необходимость нормализации европейской политики. Его «транзакционная дипломатия» представляет не что иное как голую геополитику, лишенную всякого идеологического флёра и потому преодолевающую со стороны Запада — пусть даже посредством некоторого упрощения/варваризации — его последний метанарратив в форме либерализма/либерального порядка (слово «порядок», по сути, отрицает свое «либеральное» определение, поскольку исключает плюрализм мнений). В направлении утверждения «европейского суверенитета», о котором также говорил Макрон, указывают и такие события, как заключение Пекином стратегического соглашения с Тегераном в сфере энергетики (на 25 лет с инвестициями в объеме 400 млрд долл.) и угрозы Анкары запустить новую волну сирийских беженцев со своей территорией, если Европа не поддержит создание «зоны безопасности» на севере Сирии.

Александр Крамаренко:
Карнавализация политической жизни на Западе: смех сквозь слезы, или время «призывать клоунов»

В этих условиях Европе пришло время позаботиться о самой себе. ЕС оказался потребителем издержек американской политики двойного сдерживания в мировых делах — Китая и России и на самом континенте — России и Германии. Логика подсказывает, что возрождение биполярности в Евроатлантике, да ещё в личном формате Путин — Трамп, грозит Европе маргинализацией в собственных делах. Вашингтон в своей европейской политике разыгрывает «Новую Европу», жаждущую (как у Достоевского в «Бесах») подчинения чужой воле, то есть Ставрогину в лице американцев. Тем больше оснований для радикального пересмотра всей архитектуры европейской безопасности, допустившей три серьезных военно-политических кризиса, включая косовский, для её подведения под некий общий знаменатель. Почему монархи начала XIX века оказались умнее и дальновиднее, сделав это сразу по завершении конфликта? Если брать большую политику, то европейцы могут оказаться вне того, что происходит в треугольнике США — Россия — Китай, который на этот раз обещает быть генератором значительной геополитической напряженности/динамики. Конструктивный контакт с Москвой не помешает и в этой связи, благо Вашингтону и Пекину потребуются модераторы и будет лучше, если их будет больше.

В целом, усилия Макрона больше чем своевременны, особенно в условиях, когда осознание новых геополитических реалий (не парализующий страх перед ними!) медленно вызревает в Берлине, застрявшем в своей иллюзии внеисторического существования. А. Меркель продолжает твердить о защите Европы (на её «автоматическую оборону» американцами рассчитывать-де не приходится), не указывая, от кого надо обороняться и не лучше ли это делать совместно с Россией. А без немцев, понятно, не может быть никакого движения вперед в нормализации европейской политики, отравленной антироссийскими предрассудками и санкциями, введенными в том числе под предлогом провокации с малайзийским Боингом. Кому-то надо брать инициативу на себя, что и делает Париж «стоящим мессы» для нынешнего президента Республики. Обрисованная им философия конца западной гегемонии — в духе наступившего в Европе карнавального времени. А карнавал — это проводы прошлого, в тени которого (не «под сенью девушек в цвету») мы живем уже 30 лет, и встреча настоящего, без которого не может быть будущего.