«Каменная эра кончилась не потому, что кончились камни» — о неотвратимости четвертого энергетического перехода в мире и в России

В 2025 году отмечается первый юбилей подписания Парижского соглашения по климату. О необходимости внедрения зеленой энергетики, мифах вокруг возобновляемых источников энергии (ВИЭ) и трудностях энергоперехода в большом интервью Российскому совету по международным делам рассказал заведующий кафедрой интеграционных процессов МГИМО МИД России Николай Кавешников.

В 2025 году отмечается первый юбилей подписания Парижского соглашения по климату. О необходимости внедрения зеленой энергетики, мифах вокруг возобновляемых источников энергии (ВИЭ) и трудностях энергоперехода в большом интервью Российскому совету по международным делам рассказал заведующий кафедрой интеграционных процессов МГИМО МИД России Николай Кавешников.

Николай Юрьевич, в чем вообще заключается энергопереход, и какие существуют препятствия на пути его реализации в настоящий момент?

Зеленая трансформация в энергетике, и шире — в экономике, это процесс объективный. Мир пережил уже три энергетических перехода: первый — это переход на уголь как на основное топливо, затем переход на нефть, затем на газ, и сейчас происходит четвертый энергетический переход — на возобновляемые источники энергии. Эти энергетические переходы были связаны отнюдь не с исчерпанием предыдущих видов топлива, а с развитием технологий добычи и использования новых видов топлива. Этот нюанс еще в 1973 г. отметил министр нефтяной промышленности Саудовской Аравии Ахмед Заки Ямани, сказав, что «каменная эра кончилась не потому, что кончились камни», и подчеркнув необходимость адаптации энергетических компаний к ожидаемым изменениям.

Каждый ранее происходивший энергетический переход не вытеснял предыдущие виды топлива, а просто уменьшал объемы их использования и долю этих топлив в энергобалансе. При этом переход на новый источник энергии ведет к трансформации структуры экономики, выводит на первый план новые отрасли промышленности и в целом ведет к существенному изменению моделей экономической активности и образа жизни людей (в качестве примера можно вспомнить разработанную академиком С.Ю. Глазьевым концепцию смены технологических укладов). Поэтому энергетический переход на возобновляемую энергетику не подразумевает, что ВИЭ полностью вытеснят другие источники энергии, но предполагает, что они займут основное место в энергобалансе. А это, в свою очередь, приведет к заметным изменениям в образе жизни общества в совершающих четвертый энергопереход странах.

Отличие ныне идущего энергоперехода от предыдущих в том, что наиболее экономически развитые государства подталкивали этот процесс, различными методами стимулируя опережающее внедрение ВИЭ. Это породило широко известный тезис о том, что ВИЭ в целом и особенно наиболее динамично развивавшиеся солнечная и ветровая энергетика не конкурентоспособны в сравнении с традиционными углеводородными видами топлива и потому не жизнеспособны без господдержки. И действительно, правительства целого ряда стран поддерживали развитие возобновляемой энергетики с целью стимулирования исследований, внедрения технологий и развития спроса. Однако за последние 20 лет мы наблюдаем радикальное снижение себестоимости практически всех основных технологий возобновляемой энергетики — в частности, ветровых турбин, солнечных панелей, и технологий хранения энергии, в том числе промышленных батарей и аккумуляторов для электромобилей. По данным Международного агентства по возобновляемым источникам энергии IRENA, в 2024 г. возобновляемые источники энергии оказались наиболее экономически конкурентоспособным источником энергогенерации: 91% введенных в тот год мощностей ВИЭ обеспечивали более дешевую себестоимость электричества, чем самые экономичные новейшие мощности, использующие ископаемое топливо. Разумеется, речь идет о корректном сравнении себестоимости различных технологий на основе нормированной стоимости электроэнергии (Levelised Cost of Energy, LCOE), которая представляет собой среднюю расчетную себестоимость производства на протяжении всего жизненного цикла электростанции (включая все возможные капитальные и операционные затраты за весь предполагаемый период работы электростанции). К примеру, в целом по миру введенные в 2024 г. мощности ветровой генерации обеспечивали себестоимость электроэнергии в размере 0,034, а солнечные фотоэлектрические станции — 0,043 долл. на один кВт в час. На сопоставимый с традиционными источниками уровень себестоимости выходят и другие технологии возобновляемой энергетики, например, тепловые насосы в сравнении с газовыми водонагревателями и легковые электромобили в сравнении с автомобилями с двигателями внутреннего сгорания.

Таким образом, абсолютно справедливый 15−20 лет назад тезис о чрезмерной дороговизне возобновляемой энергетики сейчас не соответствует реальности. Сегодня возобновляемая энергетика не просто конкурентоспособна в сравнении с традиционными углеводородными технологиями, но и во многих случаях гораздо более выгодна.

Вокруг возобновляемой энергетики до сих пор существует большое количество мифологизированных тезисов. Некоторые из этих тезисов (например, разобранная выше «дороговизна» возобновляемой энергетики) отражали ситуацию 20-летней давности, но не соответствуют современным реалиям. Другие изначально основывались на некорректной доказательной базе или присутствовали в публичном дискурсе в качестве мифологизированных представлений.

К примеру, часто встречается мнение, что возобновляемые источники энергии, как ни парадоксально, более вредны для окружающей среды, в том числе в таком важном аспекте, как выбросы парниковых газов (ПГ). Упрощенно говоря, для того чтобы построить солнечную батарею, якобы нужно произвести так много металла, в том числе использовать редкоземельные металлы, что само производство солнечной батареи продуцирует больше выбросов парниковых газов, чем если бы аналогичный объем энергии был произведен из традиционных углеводородных источников. Это утверждение радикально не соответствует истине. Эксперты отечественного Центра по эффективному использованию энергии (ЦЭНЭФ) рассчитали углеродный след электростанций по так называемому охвату 3, учитывающему прямые выбросы ПГ от сжигания топлив плюс косвенные выбросы ПГ от топливного цикла плюс выбросы ПГ от строительства электростанций, их вывода из эксплуатации и утилизации отходов, и убедительно показали, что углеродный след возобновляемой энергетики в расчете на единицу произведенной электроэнергии в десятки раз больше, чем аналогичные показатели электростанций на ископаемом топливе. Аналогичные результаты дает исследование Европейской экономической комиссии ООН.

Удельные выбросы от генерации электроэнергии на разных источниках, 2022 г.

Источник ЦЭНЭФ https://t.me/LowCarbonRussia/914

Активно муссируется тезис о том, что солнечная и ветровая энергетика требуют гигантских площадей для строительства соответствующей инфраструктуры, и это ограничивает развитие жилищного строительства и сельского хозяйства. В этой связи заслуживает внимания забавный факт: в крупнейших странах площадь, занятая солнечными электростанциями, в разы меньше, чем площадь полей для гольфа, однако никто не говорит о том, что гольф-клубы угрожают продовольственной безопасности человечества. На примере США просчитан гипотетический долгосрочный сценарий, при котором вся потребность в электроэнергии будет обеспечена за счет ветровой и солнечной генерации. В этом случае потребуется всего 0,4% территории страны, что, кстати, почти в пять раз меньше той площади, которую сегодня занимает американская инфраструктура углеводородной энергетики.

Площадь, занятая солнечной энергетикой и полями для гольфа, 2025 г., кв. км

Составлено по данным: Weinand Jann Michael, Pelser Tristan, Kleinebrahm Max and Stolten Detlef (2025) Countries across the world use more land for golf courses than wind or solar energy. Environmental Research Communication, 7 (2025) 021012 https://doi.org/10.1088/2515-7620/adb7bd

Существует еще ряд других мифов. Например, что мощности ВИЭ не окупаются с энергетической точки зрения (то есть на их производство требуется больше энергоресурсов, чем они производят за полный цикл эксплуатации), или что солнечные электростанции не выдерживают суровых природных условий. Звучит довольно странно, ведь известно, что они эффективно работают и в пустынях Саудовской Аравии, и в сибирском климате Якутии. Или что использованные солнечные батареи невозможно утилизировать, а для их хранения опять-таки потребуются значительные площади. Это и вовсе абсурдно, ведь соответствующие технологии утилизации существуют, и они далеко не так дороги, как, например, технологии утилизации отработанного ядерного топлива или рекультивации земли после добычи угля. Кстати говоря, прогнозируемый до 2050 г. объем золы от сжигания угля на два порядка превышает ожидаемый объем мусора от солнечных панелей.

Какие страны наиболее озабочены проблемами зеленой энергетики, можно ли выделить «флагманов» энергоперехода?

Если посмотреть на картину в целом по миру, видно, что отрасль возобновляемой энергетики и проекты, связанные со снижением выбросов парниковых газов, активно развиваются не только в странах так называемого «золотого миллиарда», но и в других странах и регионах мира. Во многом потому, что эту деятельность нужно оценивать уже не в терминах расходов, а в терминах коммерческих инвестиций, которые приносят прибыль.

Если мы посмотрим на динамику инвестиций, то увидим в целом по миру опережающий рост инвестиций в возобновляемую энергетику и проекты повышения энергоэффективности. По данным МЭА, в 2023 г. глобальные инвестиции в чистую энергетику достигли 1,8 трлн долл. (в углеводородную энергетику — 1,0 трлн долл.). При этом за последние пять лет практически весь рост инвестиций в энергетику пришелся именно на возобновляемые технологии.

Сегодняшние инвестиции отбрасывают «длинную тень» в будущее, позволяя прогнозировать структуру энергобаланса. Впрочем, уже сейчас мы наблюдаем бум возобновляемой энергетики. Глобальный прирост вновь введенных в строй мощностей электрогенерации из ВИЭ в 2023 г. увеличился почти на 50% по сравнению с предыдущим годом и составил 510 ГВт; это самый быстрый темп прироста за последние два десятилетия. Львиную долю роста обеспечил Китай, также рекордные темпы роста продемонстрировали Евросоюз, США и Бразилия. Правительство Китая последовательно работает над достижением цели Net Zero к 2060 г., быстрые темпы роста ВИЭ опираются на передовые технологии страны и дешевое финансирование.

Значимые изменения происходят в области транспорта. В 2024 г. продажи электромобилей достигли 17 млн штук, иными словами, каждая пятая из проданных в мире легковых авто была электромобилем. Годовые темпы роста продаж стабильно составляют около 25%. В развитых странах электромобили из предмета роскоши постепенно становятся массовым продуктом. Впрочем, рынок электромобилей имеет достаточно большую географическую концентрацию. В 2023 г. 60% продаж пришлось на Китай, 25% — на Европу и еще 10% на США. В развивающихся странах это сегмент авторынка пока довольно ограничен. Развитие отрасли еще в значительной степени зависит от государственных мер стимулирования спроса и поддержки производства аккумуляторов. Однако внедрение все новых технологических решений и растущая конкуренция между автопроизводителями дают основания полагать, что существующие тенденции снижения себестоимости и роста объема производства продолжатся. Из четырех крупнейших автомобильных рынков в трех (Евросоюз, Китай и Япония) уже приняты решения о запрете с 2035 г. выпуска новых легковых автомобилей с двигателями внутреннего сгорания. Соответственно, крупнейшие автомобильные компании уже сегодня, кто в большей, кто в меньшей степени, адаптируются к этой уже недалекой перспективе.

Разумеется, по отдельным узким направлениям возобновляемой энергетики ситуация не столь радужная. К примеру, не оправдываются прогнозы быстрого развития водородной энергетики. В то же время на целом ряде товарных рынков мы видим жесткую конкуренцию между ключевыми глобальными производителями, прежде всего на рынках солнечных батарей и электромобилей.

Важнейшим направлением энергоперехода и, говоря шире, перехода к устойчивому развитию является политика сокращения выбросов парниковых газов. Наиболее эффективным инструментом в данной сфере представляются системы торговли квотами на выбросы (СТВ). Первая СТВ заработала в 2005 г. в Европейском союзе. Сегодня функционирует 36 национальных и региональных систем торговли выбросами; они охватывают страны, обеспечивающие 58% мирового ВВП, и покрывают 18% глобальных выбросов парниковых газов (нужно учитывать, что СТВ охватывают не всю экономику соответствующей страны или региона, а больший или меньший перечень отраслей). В настоящее время СТВ функционируют, например, в Китае, Индонезии, Вьетнаме, Казахстане и Мексике. Еще 14 систем торговли выбросами уже одобрены на законодательном уровне и готовятся к запуску (в частности, в Японии, Индии, Бразилии, Турции), а еще восемь — находятся на стадии рассмотрения. С 2022 г. на острове Сахалин проводится эксперимент по обеспечению углеродной нейтральности в регионе, одним из элементов которого стала торговля квотами на выбросы ПГ.

Системы торговли выбросами в 2024 г.

Источник: ICAP. Emissions Trading Worldwide 2024 Status Report.

Ход реализации Парижского соглашения 2015 г. демонстрирует, что борьба с изменением климата перестала быть «причудой» золотого миллиарда. Более 160 стран мира в той или иной форме взяли на себя долгосрочные обязательства по достижению углеродной нейтральности. Сотрудничество на основе определяемых на национальном уровне вкладов (ОНУВ) и их регулярного пересмотра представляется крайне важным и в целом эффективным механизмом глобального климатического режима. Дискуссии на ежегодных конференциях ООН по изменению климата (COP) демонстрируют устойчивый широкий консенсус о необходимости проведения проактивной климатической политики. Различие позиций касается вопросов распределения усилий, темпов трансформации и выбора наиболее эффективных инструментов регулирования. Выход США из Парижского соглашения повысил степень турбулентности в этой области. Однако роль США в глобальной борьбе за сохранение климата не стоит переоценивать. Ключевые глобальные акторы и вербально, и своими практическими действиями подтвердили приверженность достижению ранее заявленных долгосрочных целей. Как отметил Игорь Макаров, один из ведущих отечественных экспертов в области климатического регулирования, «фактор Трампа» — это «не более чем смена декораций в театральной пьесе, а вовсе не кардинальное изменение ее сюжета».

Вы упомянули ЕС, как Вы оцениваете реализацию европейского Зеленого курса?

Политика стимулирования развития зеленой энергетики и борьбы с изменениями климата на уровне ЕС как организации реализуется с начала 2000-х гг. и дала заметный эффект. К 2020 г. ЕС планировал на 20% повысить энергоэффективность экономики, на 20% сократить выбросы парниковых газов и повысить до 20% долю возобновляемой энергии в энергобалансе. Фактически эти целевые нормативы были заметно перевыполнены. В соответствии с Зеленым курсом, Евросоюз взял обязательство достичь Net Zero к 2050 г. За 2019−2024 гг. была сформирована мощная нормативная база по самым разным аспектам и направлениям Зеленого курса, и созданный массив законодательства и регуляторных практик обеспечивает достаточную инерцию и позволяет полагать, что, несмотря на изменения в европейском общественном мнении и определенное снижение политического «аппетита» к зеленой трансформации, значительная часть поставленных в ЕС целей будет достигнута. В частности, реформированная в 2023 г. Директива о возобновляемой энергетики установила обязательный целевой норматив к 2030 г. довести долю ВИЭ до 42% энергопотребления. По последним доступным данным за 2023 г., доля возобновляемых источников в ЕС составила 24,5%, в том числе 45,3% в производстве электроэнергии.

Разумеется, экзогенный энергетический шок 2022 г. внес свои коррективы. Европейцам пришлось краткосрочно расконсервировать некоторые мощности по использованию угля и искать новые источники импорта ископаемых углеводородов, прежде всего газа. Для этого им пришлось заключать долгосрочные контракты на поставку больших объемов природного газа на 10−15 лет с новыми поставщиками из США, Катара и некоторых других стран, но это лежит в русле отношения к природному газу как к переходному топливу. Уже в 2023 г. ЕС вышел на прежнюю траекторию опережающего развития ВИЭ. Это неудивительно, ведь они считают возобновляемую энергетику одним из ключевых направлений укрепления энергобезопасности. А сама энергобезопасность теперь рассматривается в ЕС в числе важнейших аспектов военно-политической безопасности и способности проводить автономный внешнеполитический курс.

В долгосрочной перспективе будущее энергоперехода в ЕС будет зависеть от способности найти баланс между энергопереходом и восстановлением оборонной промышленности, ведь эти задачи выступают конкурентами за финансовые ресурсы. В этом контексте заметно стремление постепенно сокращать механизмы прямой поддержки возобновляемой энергетики и усиливать роль рыночных механизмов в отрасли. По экспертным оценкам, такой курс в среднесрочной и долгосрочной перспективе с высокой вероятностью создаст предпосылки для ускорения энергетического перехода в более устойчивом режиме.

Еще одна сложность возникает в связи с зависимостью от импорта критических материалов, необходимых в том числе и для возобновляемой энергетики. Прежде всего речь идет о редкоземельных металлах, основным поставщиком которых на мировой рынок является Китай. Европейцы пытаются работать с этой проблемой по трем направлениям — в первую очередь ресайклинг, затем попытки увеличить добычу критических материалов на своей территории, что, однако, сталкивается с серьезным общественным противодействием. И третье направление — это налаживание партнерств с новыми поставщиками. В настоящее время учреждено 14 таких партнерств, к примеру, с Казахстаном (2022 г.) и Узбекистаном (2024 г.).

Насколько Россия, на Ваш взгляд, заинтересована в развитии на территории страны возобновляемой энергетики?

Экономический потенциал ВИЭ в России оценивается в 320 млн т у.т., что более чем в два раза превышает фактический объем потребления электроэнергии. Комплексный набор механизмов государственной поддержки ВИЭ в России впервые был зафиксирован Федеральным законом № 25 от 04 ноября 2007 г. На этой основе в 2009 г. распоряжением Правительства были установлены целевые нормативы объема производства электроэнергии из возобновляемых источников: предполагалось увеличить долю ВИЭ с фактической 0,9% до 4,5 % в 2024 г. Отмечу большую активность созданного в 2009 г. Российского энергетического агентства, которое обеспечивает экспертно-аналитическое сопровождение политики в области энергосбережения и возобновляемой энергетики. С 2013 г. успешно функционирует механизм стимулирования строительства электростанций ВИЭ, работающих на оптовом рынке электрической энергии и мощности. Ежегодно проводятся конкурсы на поддержку инвестиционных проектов для строительства новых генерирующих мощностей ВИЭ. С 2024 г. цена ветровой и солнечной генерации новых инвестиционных проектов находится на более низких уровнях, чем цена от других типов генерации.

Существующие механизмы поддержки ВИЭ показали свою эффективность, однако их масштаб не позволяет обеспечить достижение целевых показателей. На данный момент доля ВИЭ в выработки электрической энергии в России составляет всего 1,2%, что несопоставимо с показателями экономически развитых стран мира. Для успешной адаптации к глобальным трендам требуется масштабирование существующих успешных практик. Огромный потенциал развития ВИЭ имеется в изолированных региональных и локальных энергосистемах на территориях, составляющих до 70% площади страны. Малая распределенная генерация и децентрализованное энергообеспечение критически важны для экономического развития России и обеспечения энергетической безопасности удаленных районов страны.

Смотря на ситуацию шире, следует отметить, что в конце 2010-х гг. в России сформировалось принципиальное понимание необходимости включиться в глобальный тренд противодействия изменениям климата. Россия взяла обязательство достичь углеродной нейтральности к 2060 г. Деятельность на этом треке заметно активизировалась после назначения в 2018 г. Руслана Эдельгериева на пост специального представитель Президента РФ по вопросам климата. В 2021 г. был принят федеральный закон «Об ограничении выбросов парниковых газов», заложивший основные принципы системы учета выбросов парниковых газов. На основе этого закона проводится уже упомянутый эксперимент об обеспечении углеродной нейтральности на о. Сахалин с целью отработки системы учета выбросов и торговли квотами. В октябре 2023 г. утверждена обновленная Климатическая доктрина Российской Федерации. Однако существующий концептуальный подход в этой области критически оценивается многими отечественными экспертами. Фактически, правительство в качестве основы углеродной стратегии выбрало траекторию Forest First, которая делает акцент на увеличение поглощающей способности лесов и одновременно предполагает весьма скромное сокращение выбросов в основных секторах экономики.

В контексте геополитического кризиса последних лет это направление ушло из числа приоритетных. Однако было бы крайне непродуктивно делать вид, что можно жить так как раньше. Такая позиция все чаще находит поддержку руководителей крупного бизнеса, в том числе энергетических компаний. К примеру, генеральный директор «Татнефти» Наиль Маганов, выступая на ПМЭФ в июне 2025 г., призвал как можно скорее включить меры климатического регулирования в наш оборот, ведь если ключевые торговые партнеры России введут климатическое регулирование, то «это придет к нам, и бизнес начнет страдать».

И действительно, по глобальным цепочкам добавленной стоимости Россия так или иначе связана с государствами, которые уже ввели или внедряют механизмы учета выбросов углерода. И в случае поставок, например, китайской продукции на территорию ЕС, Китай будет ориентироваться на европейское законодательство, учитывать возможные дополнительные компенсационные сборы, и в рамках управления углеродным следом продукции попытается переложить эти дополнительные издержки на российских поставщиков промежуточных компонентов и сырья.

Поэтому если мы хотим продолжать эффективно участвовать в глобальной торговле, нам нужно адаптироваться к тем правилам, которые сейчас формируются у основных потребителей нашей продукции. Уже есть практические рекомендации по адаптации российских компаний к требованиям действующего в Евросоюзе механизма трансграничного углеродного регулирования, и обсуждаемые в некоторых других странах механизмы в своей основе схожи с ним. При этом отмечу, что Россия входит в число стран с самыми низкими предельными издержками сокращения выбросов парниковых газов. Иными словами, сокращать выбросы парниковых газов в России недорого.