Будущее без контроля?

 В феврале 2026 года истекает срок действия договора о мерах по дальнейшему сокращению и ограничению стратегических наступательных вооружений (ДСНВ) — одного из последних краеугольных камней мировой архитектуры безопасности, последовательно размываемой республиканскими администрациями США.

На протяжении более чем 50 лет военно-стратегические отношения СССР/России и США строились на основе двусторонних договоренностей, обеспечивавших режим контроля над стратегическими наступательными и оборонительными вооружениями. Первым шагом на этом пути стал подписанный в 1972 году Договор об ограничении стратегических вооружений (ОСВ-1). Тогда же был заключен и Договор об ограничении систем противоракетной обороны (ПРО) — единственный документ по стратегическим оборонительным вооружениям. В последующие десятилетия между ведущими ядерными державами был принят целый ряд других соглашений, лимитировавших стратегические наступательные потенциалы: ОСВ-2 (1979), Договор о сокращении стратегических наступательных вооружений (СНВ-1, 1991), СНВ-2 (1993), Договор о сокращении стратегических наступательных потенциалов (СНП, 2002), ДСНВ (2010, также известен как СНВ-3).

Каждый документ регламентировал количественные параметры, которыми обладали стороны, — численность стратегических носителей и боезарядов. Единственный договор, заключение которого привело к ликвидации целого класса ракет, пусть и достратегического уровня (по отечественной классификации), — Договор о ликвидации ракет средней и меньшей дальности (ДРСМД, 1987).

 В феврале 2026 года истекает срок действия договора о мерах по дальнейшему сокращению и ограничению стратегических наступательных вооружений (ДСНВ) — одного из последних краеугольных камней мировой архитектуры безопасности, последовательно размываемой республиканскими администрациями США.

На протяжении более чем 50 лет военно-стратегические отношения СССР/России и США строились на основе двусторонних договоренностей, обеспечивавших режим контроля над стратегическими наступательными и оборонительными вооружениями. Первым шагом на этом пути стал подписанный в 1972 году Договор об ограничении стратегических вооружений (ОСВ-1). Тогда же был заключен и Договор об ограничении систем противоракетной обороны (ПРО) — единственный документ по стратегическим оборонительным вооружениям. В последующие десятилетия между ведущими ядерными державами был принят целый ряд других соглашений, лимитировавших стратегические наступательные потенциалы: ОСВ-2 (1979), Договор о сокращении стратегических наступательных вооружений (СНВ-1, 1991), СНВ-2 (1993), Договор о сокращении стратегических наступательных потенциалов (СНП, 2002), ДСНВ (2010, также известен как СНВ-3).

Каждый документ регламентировал количественные параметры, которыми обладали стороны, — численность стратегических носителей и боезарядов. Единственный договор, заключение которого привело к ликвидации целого класса ракет, пусть и достратегического уровня (по отечественной классификации), — Договор о ликвидации ракет средней и меньшей дальности (ДРСМД, 1987).

Система контроля не обеспечивала отказ сверхдержав от участия в ракетно-ядерной гонке, но позволяла регулировать её динамику и отчасти — масштаб. Сохранялся баланс сил на определенных уровнях, позволявший каждой из сторон нанести ответный или ответно-встречный удар в случае нападения другой. Наличие договоров в области контроля над вооружениями служило своего рода предохранителем, способом поддержания стратегической стабильности. Основу механизма составлял количественный и качественный паритет в стратегических наступательных вооружениях, обеспечивавший непревышение потенциала одной стороны над другой. Это позволяло двум ведущим ядерным державам не играть постоянно на опережение, но сохранять достаточно средств для нанесения ответного удара, способного причинить неприемлемый ущерб.

Контроль над стратегическими наступательными вооружениями гарантировал эффективность ядерного сдерживания за счет обеспечения равной уязвимости — ключевое условие для того, чтобы военно-политическая напряженность была более-менее контролируемой, предсказуемой в военно-стратегическом и политико-психологическом отношении. На этой основе формировались механизмы коммуникации, позволявшие снижать риски неверного истолкования намерений и действий, а на этапе высокого уровня ее развития (СНВ-1, ДСНВ) — осуществлять регулярные информационные обмены, дававшие объективную оценку состояния сил ядерного сдерживания (СЯС) противника. Несмотря на то что эти инструменты вызывали критику с обеих сторон — как ведущие к чрезмерной открытости (в сочетании с космическими средствами наблюдения), в силу взаимности они позволяли России и США иметь достаточно полную картину состояния потенциалов друг друга в части носителей.

Солидная правовая база и ведение переговоров о путях дальнейшего ограничения и сокращения наиболее разрушительных — стратегических наступательных — вооружений позволяли формировать устойчивые каналы коммуникации между СССР/Россией и США. Благодаря регулярному диалогу по вопросам контроля над вооружениями и стратегической стабильности сложилась многолетняя политико-дипломатическая практика взаимодействия двух сверхдержав на уровне представителей внешнеполитических и военных ведомств и даже глав государств. Возникла уникальная культура стратегического диалога — переговоров и экспертных консультаций между военными и гражданскими профессионалами двух стран, разрабатывались комплексы мер доверия и сигнализации на случай чрезвычайных ситуаций.

Такой диалог Москвы и Вашингтона давал другим ядерным державам, не участвовавшим в режимах ограничения и сокращения ядерного оружия, важный сигнал. Сильнейшие игроки, несмотря на то что между ними существовало взаимное сдерживание, демонстрировали готовность выстраивать отношения на принципах взаимного уважения, баланса сил и интересов ради сохранения мира. Режимы контроля над вооружениями между СССР/Россией и США задавали своего рода систему координат, в которой развивали ракетно-ядерные программы другие ведущие державы, а также определялись гарантии безопасности неядерных государств.

Данный механизм до последнего времени способствовал сохранению военно-политических условий для поддержания устойчивости Договора о нераспространении ядерного оружия (ДНЯО), подписанного в 1968 году и закрепившего неформальную глобальную иерархию членов «ядерного клуба». ДНЯО также регламентировал обязательства обладателей ядерного оружия и гарантии безопасности в отношении неядерных стран.

С начала 2000-х годов США взяли курс на последовательный демонтаж всей системы контроля над вооружениями. Причем каждый новый шаг на этом пути делался, когда у власти в Белом доме находились республиканцы. Столь демонстративное неприятие системы контроля во многом обусловлено ориентацией правой части Республиканской партии США на поддержку интересов национального военно-промышленного комплекса (ВПК), а также сугубо идеологическими представлениями о том, что в сфере безопасности Америка не должна быть связана никакими внешними ограничениями и обязательствами.

Действия Вашингтона по демонтажу системы контроля над вооружениями вызваны комплексом факторов — военно-технологических, экономических, внешнеполитических. Не последнюю роль играют в этом и идеологические моменты. Со времен Рональда Рейгана в мышлении республиканцев закрепилась идея о технической достижимости абсолютной неуязвимости США от внешних угроз и необходимости обеспечения тотального силового превосходства Америки как условия для мира и стабильности на неограниченно долгую перспективу. Концепцию равной уязвимости как средства обеспечения взаимного сдерживания апологеты теории неуязвимости считают порочной и противоречащей их пониманию национальной безопасности.

С приходом к власти очередной республиканской администрации эти иллюзии возрождались, подпитывая амбиции устойчивых групп интересов, которые до сих пор имеются не только в Пентагоне, но и в руководстве корпораций, работающих по государственным оборонным заказам, и в многочисленном сообществе исследователей, инженеров и разработчиков, заинтересованных в финансировании новых НИОКР. К ним примыкают и те, кто лоббирует увеличение военных расходов в конгрессе США, проповедует концепцию неуязвимости в научно-экспертной среде. Сюда же входят и обслуживающие ВПК консультанты, специалисты по связям с общественностью, отдельные представители СМИ.

Каждый новый технологический рывок создавал у представителей этих групп иллюзию достижимости полного превосходства над противником. Циклы их активности коррелируются не только с динамикой развития технологий, которые применяются при создании новейших наступательных и оборонительных систем и необходимостью их периодической модернизации, но и, в первую очередь, с бюджетным процессом — борьбой за увеличение расходов на оборонные нужды, которая раз за разом разворачивается в конгрессе США с подачи республиканцев. Несмотря на то что с начала 2010-х демократы, как и в годы холодной войны, тоже не отказывали себе в «удовольствии» подкормить американский ВПК, включая разработчиков стратегических наступательных и оборонительных систем, их готовность увеличивать бюджетные вливания была куда скромнее.

Вера республиканцев в возможность создания системы ПРО, способной обеспечить неуязвимость от ракетной опасности всей территории США, в сочетании с развитием НИОКР в области оборонительных систем в период реализации рейгановской программы «Стратегическая оборонная инициатива» едва не привела к краху договора по ПРО. Окончательно Америка из него вышла по решению Джорджа Буша-младшего в 2001 году. Как и при Р. Рейгане, ключевым фактором стало стремление республиканцев влить существенные бюджетные средства в модернизацию системы ПРО, перед которой ставилась задача повысить живучесть стратегических ракетно-ядерных вооружений и их способность к ответному удару.

Следующий шаг сделал в 2019 году во время первого срока на посту президента Дональд Трамп: после нескольких лет российско-американской политико-дипломатической полемики по поводу соблюдения ДРСМД объявил о полном отказе США от участия в нем. Реальная причина — вовсе не нарушения, в которых Вашингтон пытался обвинить Москву, а необходимость использовать ракеты средней дальности наземного базирования в качестве дополнительного инструмента давления в рамках реализуемой Белым домом стратегии «двойного сдерживания» России и КНР. В условиях роста ракетно-ядерного потенциала Китая, сделавшего ставку на развертывание ракет средней дальности наземного базирования для усиления потенциала регионального ядерного сдерживания, власти США решили дополнить стратегические наступательные комплексы и ракетные системы средней и меньшей дальности морского и воздушного базирования наземными крылатыми и баллистическими ракетами данного класса.

Еще один фактор, способствовавший принятию данного решения, — разработка гиперзвуковых систем наземного базирования, которые могут стать носителями ядерных боезарядов. Закономерно, что, анонсировав скорое создание и постановку на вооружение наземных ракет средней дальности, Трамп объявил о намерении размещать их в Европе и Северо-Восточной Азии — против России и КНР.

В 2020 году Вашингтон пошел на демонтаж еще одного важнейшего соглашения — Договора по открытому небу (ДОН, 1992), который предусматривал меры доверия и обмен информацией о полетах военной авиации, включая стратегическую. Россия была вынуждена принять зеркальные меры, так как без участия США — ключевой военной державы НАТО — сохранение ДОН утратило всякий смысл.

И вот в ходе второго президентского срока Д. Трампа должен прозвучать последний аккорд «симфонии» контроля над вооружениями — 5 февраля 2026 года истекает срок действия ДСНВ, подписанного президентами Дмитрием Анатольевичем Медведевым и Бараком Обамой 8 апреля 2010 года и вступившего в силу 5 февраля 2011 года. Договор был заключен на десять лет с возможностью продления еще на пять. Во время первого срока на посту главы государства Д. Трамп не проявил интереса к его продлению, а его администрация, по сути, саботировала переговорный процесс. В итоге ДСНВ удалось продлить лишь в январе 2021 года после прихода к власти демократов, несмотря на все их претензии к России.

В 2023 году, в условиях острой стадии конфликта на Украине, власти России вынужденно «заморозили» ряд требований Договора — были полностью прекращены взаимные инспекции и информационные обмены. Однако ни Москва, ни Вашингтон не пошли на нарушение количественных ограничений, придерживаясь согласованных потолков и по стратегическим носителям (700 ед.), и по боезарядам (1550 ед.). Однако с истечением срока действия ДСНВ нет гарантий того, что стратегические ядерные потенциалы останутся на прежних уровнях. Предложение Президента РФ В.В. Путина руководству США принять на себя взаимные обязательства придерживаться предусмотренных ДСНВ ограничений еще как минимум год после прекращения его действия встретило невнятную реакцию администрации Д. Трампа. Направленные МИД РФ в развитие президентской инициативы предложения в области стратегической стабильности пока не получили ответа со стороны Госдепартамента США.

Такая позиция Вашингтона глубоко неконструктивна, но, к сожалению, вполне закономерна. С одной стороны, отказ от любых ограничений своих возможностей в военной сфере соответствует логике понимания правыми республиканцами стратегии национальной безопасности. С другой — на перспективу перед США стоит задача продолжения внешней политики, построенной на принципах «двойного сдерживания», — она в достаточно прямой и откровенной форме обрисована в стратегических документах как республиканской, так и демократической администраций.

Получит она отражение и в новой редакции Стратегии национальной безопасности США и в связанных с ней документах, которые в ближайшее время будут приняты Д. Трампом. В них по-прежнему главной задачей ставится одновременное противодействие, во-первых, России, чей ядерный арсенал сопоставим с американским и долго будет оставаться таковым. А во-вторых, КНР, потенциал которой в области стратегических наступательных вооружений хоть и пока намного меньше российского, но компенсируется значительным количеством ракет средней дальности как в ядерном, так и в обычном исполнении, а в силу наличия значительных военно-экономических и технических ресурсов имеет возможности для быстрого наращивания.

Кроме того, американские военные и внешнеполитические стратеги, вне зависимости от партийной принадлежности, видят необходимым решение еще одной задачи — противодействие другим крупным в военном отношении государствам — де-факто ядерной КНДР, а также неядерному, но «пороговому» Ирану, к тому же обладающему значимым на региональном уровне ракетным арсеналом.

Руководство КНР не стремится ввязываться в гонку ядерных вооружений с США, понимая, насколько рискованной и затратной она может быть. Не достигнув сопоставимых с американскими количественных показателей, Пекин оправданно не хочет связывать себя какими-либо ограничениями. При этом между Пекином и Вашингтоном нет прямого диалога по линии военных и внешнеполитических ведомств по вопросам контроля над вооружениями, ведутся лишь нерегулярные экспертные дискуссии.

Американцы, вероятно, рассчитывают, что некоторое наращивание их ядерного потенциала путем размещения ракет средней дальности наземного базирования вкупе с его модернизацией и развитием высокоточных обычных вооружений дальнего радиуса действия в ближайшие три-пять лет будет достаточным для одновременного эффективного сдерживания России и КНР. Однако явно недружественные действия США, их усиливающееся военное давление в Азии, подкрепленное действиями союзников, могут вынудить Китай совершить рывок в наращивании стратегического потенциала уже до конца этого десятилетия. Руководство России в развитии ракетно-ядерного потенциала исходит из принципов разумной достаточности, высокой живучести и эффективности СЯС. В последние годы в этой сфере достигнуты значимые технологические успехи — испытаны и ставятся на вооружение новые системы, проводится модернизация всей стратегической триады. В ближайшие годы в условиях сохраняющейся военно-политической напряженности в отношениях с НАТО российские СЯС смогут столь же эффективно обеспечивать суверенитет и безопасность государства.

Нынешний баланс сил и стратегическая стабильность между Россией и США могут какое-то время поддерживаться и без механизмов контроля над вооружениями. Однако на перспективу открытыми остаются два вопроса.

Первый. Смогут ли США даже при опоре на европейских и азиатских союзников обеспечить в военно-техническом и финансовом отношении сдерживание двух других ведущих мировых держав? Республиканцев рано или поздно сменят демократы, у которых иные приоритеты госрасходов, а задача сокращения дефицита бюджета и госдолга является общей для всех администраций, вне зависимости от их партийной принадлежности. Тогда, не исключено, Вашингтон сам начнет искать возможности для заключения новых договоренностей с оппонентами.

Второй. Какими будут глобальные последствия авантюризма США в области контроля над вооружениями? С высокой вероятностью это приведет к размыванию стратегической стабильности, создаст риски в отношениях как с Россией, так и с Китаем, связанные с переоценкой сторонами потенциалов и намерений друг друга, затруднит диалог по другим вопросам региональной и международной безопасности.

Кроме того, милитаризм США, не подкрепленный готовностью к диалогу по военно-стратегическим проблемам, особенно на фоне недавних израильских и американских атак по Ирану, создаст серьезные риски для сохранения режима ДНЯО, побудив все большее число «пороговых» держав к обретению собственного ядерного оружия.

Подводя итог, можно заключить, что мир после ДСНВ, то есть без контроля над вооружениями, однозначно не будет более безопасным ни для кого. Но как скоро это поймут в Вашингтоне и возобновится ли диалог с Москвой по вопросам стратегической стабильности и мерам по ее укреплению, во многом зависит от договороспособности США. Российское руководство готово проявлять прагматизм, но не склонно уповать на добрую волю противоположной стороны, которая уже не раз подрывала доверие.