Парламентские выборы в Ираке: старые фигуры на новой шахматной доске

11 ноября 2025 г. в Ираке состоялись парламентские выборы, ознаменовав очередной этап политического процесса, который должен определить баланс сил в стране на ближайшие годы. Текущий электоральный процесс проходил в условиях сильной региональной турбулентности (распад иранской «Оси сопротивления», продолжающийся конфликт в секторе Газа и сохраняющаяся нестабильность в Сирии и Ливане), а также на фоне неучастия в выборах ведущей политической силы — «Национального шиитского движения» (движения садристов, возглавляемого духовным авторитетом М. ас-Садром), одержавшей победу на досрочных выборах 2021 г., но в итоге принявшей решение отозвать своих депутатов из парламента и выйти из формального политического процесса в связи с невозможностью сформировать правительство большинства.

Политическая система постсаддамовского Ирака была основана на негласном принципе этноконфессиональных квот («мухасаса таифийа»), в рамках которого ключевые государственные посты распределяются по конфессиональному и этническому признаку: пост премьер-министра традиционно занимает араб-шиит, спикер парламента — араб-суннит, а должность президента — курд. Хотя принцип мухаса де-юрэ нигде не закреплен, он стал глубоко институционализированным элементом политической модели страны. Само политическое пространство Ирака также условно традиционно делится на три основных блока: шиитский, суннитский и курдский. Основным элементом шиитского политического лагеря выступает «Координационная структура», ведущие позиции в которой занимает коалиция нынешнего премьер-министра Мухаммада Шиа ас-Судани «Восстановление и развитие». Другой полюс «шиитского дома» представляет М. ас-Садр, чье движение бойкотирует эти выборы.

В парламентских выборах 2025 г. приняли участие 7744 кандидата, включая 31 коалицию, 38 партий и 79 независимых кандидатов, а явка составила 56%. Для сравнения на досрочных выборах 2021 г. было зарегистрировано 3244 кандидата, включая 21 коалицию, 108 партий и 789 независимых кандидатов, а фактическая явка была 41%. Однако Высшая избирательная комиссия Ирака (IHEC) рассчитывает явку не от общего количества граждан, имеющих право голоса, а от числа зарегистрированных избирателей. Поэтому говорить о росте политической активности и популярности выборов среди иракцев не приходится, поскольку значительная часть населения (10,6 млн человек) просто не зарегистрировалась для участия в голосовании. Слово «интихабат» (араб. выборы) среди иракцев все чаще звучит как ирония.

Сразу после объявления предварительных итогов голосования действующий премьер-министр подчеркнул, что его коалиция «открыта для всех сторон без исключения», и что при будущем формировании правительства «будут учтены интересы всех», намекая на М. ас-Садра. Однако для значительной части иракцев участие в выборах превратилось в хождение по замкнутому кругу: избирательные циклы сменяют друг друга, но политический результат остается неизменным — власть снова и снова концентрируется в руках прежних игроков независимо от волеизъявления народа. В этом и заключается ключевая проблема иракской политической системы — структурные противоречия между формальными институтами и реальной практикой распределения власти, основанной на устойчивых механизмах клиентелизма.

Несмотря на существование выборов и парламентаризма, политическая модель функционирует преимущественно в рамках неформальных договоренностей между традиционными политическими элитами. В таких условиях само понятие оппозиции фактически утрачивает смысл: различия между «победителями» и «проигравшими» нивелируются, уступая место системе, обеспечивающих всем участникам доступ к ресурсам и власти. Таким образом, сам электоральный процесс определяет не реорганизацию партийной системы в целом, а лишь относительный вес тех или иных акторов внутри элитного круга — закрытого для посторонних лиц института, где смена отдельных персоналий не ведет к изменению правил игры.

11 ноября 2025 г. в Ираке состоялись парламентские выборы, ознаменовав очередной этап политического процесса, который должен определить баланс сил в стране на ближайшие годы. Предвыборная кампания сопровождалась жесткой конкуренцией между ключевыми политическими партиями и коалициями, активным использованием медиапространства и серией спорных отстранений кандидатов, вызвавших широкие дискуссии в иракском обществе.

Текущий электоральный процесс проходил в условиях сильной региональной турбулентности (распад иранской «Оси сопротивления», продолжающийся конфликт в секторе Газа и сохраняющаяся нестабильность в Сирии и Ливане), а также на фоне неучастия в выборах ведущей политической силы — «Национального шиитского движения» (движения садристов), возглавляемого духовным авторитетом М. ас-Садром. Напомним, что движение ас-Садра одержало победу на досрочных выборах 2021 г., получив наибольшее число мест в парламенте, однако, столкнувшись с невозможностью сформировать правительство большинства без своих соперников по «шиитскому дому», М. ас-Садр принял решение отозвать своих депутатов из парламента и выйти из формального политического процесса.

Когда цифры не отражают реальность

По данным Высшей избирательной комиссии Ирака (IHEC), в нынешних парламентских выборах приняли участие 7744 кандидата, включая 31 коалицию, 38 партий и 79 независимых кандидатов, а явка составила 56%. Для сравнения на досрочных выборах 2021 г. было зарегистрировано 3244 кандидата, включая 21 коалицию, 108 партий и 789 независимых кандидатов, а фактическая явка была 41%.

Здесь следует сделать важную ремарку: Высшая избирательная комиссия Ирака рассчитывает явку не от общего количества граждан, имеющих право голоса, а от числа зарегистрированных избирателей (напомним, что в Ираке участие в выборах возможно только при предварительной регистрации). В 2021 г. было зарегистрировано 22,1 млн из 25 миллионов человек, обладающих избирательным правом, тогда как в 2025 г. — лишь 21,4 из 32 миллионов. Таким образом, официальные показатели слабо отражают реальность: говорить о росте политической активности и популярности выборов среди иракцев не приходится, поскольку значительная часть населения (10,6 млн человек) просто не зарегистрировалась для участия в голосовании.

Особенности электоральной системы Ирака

В ходе электорального процесса 2021 г. в Ираке применялась мажоритарная система, а именно Единый непередаваемый голос (Single Non-Transferable Vote, SNTV), в то время как страна была разделена на 83 избирательных округа. При SNTV голоса избирателей, поданные за разных кандидатов внутри одного партийного списка, не перераспределяются, что приводит к значительным потерям голосов: если партия или коалиция выдвигает слишком много кандидатов в одном округе, ее электоральная поддержка рассеивается, и мандаты могут достаться соперникам с более «концентрированными» голосами. По этой причине даже крупные партии и коалиции стремились выдвигать минимальное количество кандидатов, зачастую представляя их как «независимых». Именно этим объясняется заметная разница в общем числе участников выборов — практически в два раза.

Нынешний электоральный процесс проходил по системе пропорционального представительства с использованием модифицированного метода Сент-Лагю (с коэффициентом 1,7), а Ирак вновь была разделен на 18 избирательных округов по принципу «одна мухафаза — один округ». Исключение составила провинция Халабджа, учитывавшаяся в составе Сулеймании, поскольку статус отдельной мухафазы она получила уже после принятия нового избирательного закона в 2023 г. Напомним, что при модифицированном методе Сент-Лагю голоса, отданные за каждую партию или партийный список, делятся на последовательность нечетных чисел (1, 3, 5, 7 и т.д.), однако первый делитель (1) заменяется на установленный коэффициент — в данном случае 1,7. Далее мандаты распределяются между кандидатами на основании полученных наибольших частных. Такой метод благоприятствовал крупным политическим силам и создавал серьезные барьеры для кандидатов, баллотирующихся независимо от партийных списков.

Потерянная вера избирателя

За два десятилетия иракская политическая система превратилась в бесконечный круговорот закулисных сделок, где меняются лишь декорации, но не действующие лица, и слово «интихабат» (араб. выборы) все чаще звучит как ирония. Среди основных факторов, усиливающих общественное отчуждение, можно назвать дисквалификацию оппозиционных кандидатов, невозможность голосования за рубежом, введение биометрических карт (что существенно ограничило число потенциальных избирателей), а также сохраняющуюся коррупцию, безработицу и хронические проблемы с предоставлением базовых социальных услуг.

Молодежь, составляющая более 60% населения страны, воспринимает нынешнюю политическую систему как закрытый клуб, куда нет входа без покровительства или партийной принадлежности. Даже среди тех, кто был вовлечен в протесты 2019 г. и принимал активное участие в выборах 2021 г., сегодня преобладает чувство бессилия: несмотря на относительно успешное выступление партий и кандидатов, связанных с протестным движением «Тишрин» в ходе предыдущего электорального процесса, это не привело к институциональным преобразованиям или укреплению политических позиций гражданского общества. Напротив, утвержденная для этих выборов избирательная система и соответствующие результаты голосования свидетельствуют о значительной дедемократизации политической системы по сравнению с 2021 г.

Специфика политического ландшафта Ирака

Политическая система постсаддамовского Ирака была основана на негласном принципе этноконфессиональных квот, который известен как «мухасаса таифийа», в рамках которого ключевые государственные посты распределяются по конфессиональному и этническому признаку: пост премьер-министра традиционно занимает араб-шиит, спикер парламента — араб-суннит, а должность президента — курд. Хотя принцип мухаса де-юрэ нигде не закреплен, он стал глубоко институционализированным элементом политической модели страны.

Само политическое пространство Ирака также условно традиционно делится на три основных блока: шиитский, суннитский и курдский.

Основным элементом шиитского политического лагеря выступает «Координационная структура» (араб. ал-Итар ат-Тансикий) — зонтичный альянс различных шиитских политических партий. Ведущие позиции в ней занимает коалиция нынешнего премьер-министра Мухаммада Шиа ас-Судани «Восстановление и развитие», коалиция «Государство закона» бывшего премьер-министра Н. ал-Малики, «Альянс национальных государственных сил» под руководством А. ал-Хакима, а также партии и движения, связанные с шиитскими вооруженными формированиями, входящими в состав Сил народной мобилизации (араб. Хашд аш-Шааби), — организация Бадр (Х. ал-Амири), движение ас-Садикун (К. ал-Хазали) и партия ал-Хукук (Х. ал-Муаннис). Все эти политические силы участвовали в нынешних выборах по-отдельности, но, как ожидается, после обнародования окончательных итогов они вновь объединятся с целью формирования крупнейшего блока в парламенте. Другой же полюс «шиитского дома» представляет М. ас-Садр, чье движение бойкотирует эти выборы, а третьей стороной выступают другие «умеренные» шиитские политические партии, наиболее влиятельным из которых является альянс «Тасмим» (А. ал-Айдани).

Среди суннитских политических сил можно выделить партию «ат-Такаддум», возглавляемую бывшим спикером парламента М. ал-Халбуси, альянс «ал-Азм» под руководством М. ал-Самаррай, а также коалицию «ас-Сийада», лидером которой является влиятельный бизнесмен Х. ал-Ханджар.

Курдский сегмент традиционно представлен двумя крупнейшими партиями — «Демократической партией Курдистана» (ДПК) под руководством М. Барзани и «Патриотическим союзом Курдистана» (ПСК) во главе с Б. Талабани, а также «Движением нового поколения», возглавляемым Ш. Абдельвахидом, которое позиционирует себя как оппозиционное.

Так кто же выиграл?

Как и ожидалось, шиитские партии вновь уверенно доминировали в мухафазах с шиитским большинством (Наджаф, Кербела, Басра, Багдад); суннитские силы сохранили преимущество в своих регионах (Анбар, Салах-эд-Дин); а курдские — в Эрбиле, Дохуке, Сулеймании и Киркуке.

Единственным заметным отклонением от привычной картины стала мухафаза Найнава: несмотря на ее преимущественно суннитско-арабский состав, наибольшее число голосов там получила Демократическая партия Курдистана (ДПК), что обеспечило ей максимальное число мандатов. Не менее показателен и результат в Дияле — смешанной мухафазе, где курдские партии впервые с 2005 г. не получили ни одного места.

На момент написания данной статьи Высшая избирательная комиссия Ирака (IHEC) еще не обнародовала официальные итоги распределения мандатов, однако по данным, опубликованным рядом источников, итоги голосования свидетельствуют об укреплении позиций коалиции действующего премьер-министра М. ас-Судани «Восстановление и развитие», которая получила наибольшее число голосов в 7 из 18 мухафаз, включая ключевые — Багдад, Наджаф и Кербелу, а также показала уверенные результаты в ряде других провинций. По предварительным оценкам, коалиция обеспечила себе 46 мандатов в новом парламенте. Такой расклад теоретически создает для М. ас-Судани возможность претендовать на второй премьерский срок.

Другие партии, ранее входившие в шиитский блок «Координационная структура», включая «Государство закона» (Н. ал-Малики), организацию Бадр (Х. ал-Амири), «ас-Садикун» (К. ал-Хазали) и «Альянс национальных государственных сил» (А. ал-Хаким), — набрали от 500 до 700 тыс. голосов, и получили 27, 18, 27, и 19 мест соответственно.

Еще одной группой крупных политических игроков стали партия «Такаддум» (М. ал-Халбуси) — 28 мест; и ДПК (М. Барзани), одержавшая заметную победу над своим главным соперником в курдском регионе — ПСК, которая получила 26 мандатов.

Что дальше?

Как и предполагалось, ни одна из политических сил не получила доминирующего преимущества. Процесс формирования нового правительства будет зависеть в первую очередь от межшиитских отношений внутри «Координационной структуры». Ожидается, что партии, ранее входящие в этот парламентский блок, вновь войдут в него, что потенциально может существенно облегчить процесс формирования правительства. Однако важно понимать, что победа на выборах коалиции М. ас-Судани сильно обостряет его противоречия с другим лагерем внутри «Координационной структуры», который представляет в первую очередь, Н. ал-Малики, а также его ближайшие союзники — Х. ал-Амири и К. ал-Хазали.

Сразу после объявления предварительных итогов голосования действующий премьер-министр подчеркнул, что его коалиция «открыта для всех сторон без исключения», и что при будущем формировании правительства «будут учтены интересы всех, даже тех, кто выбрал бойкот [отсылка к М. ас-Садру — прим. авт.]». При этом остается открытым вопрос, войдет ли М. ас-Судани в обновленный формат «Координационной структуры» или попытается сформировать блок большинства при поддержке потенциальных союзников — ДПК и суннитской партии «Такаддум». По словам М. ал-Муссави, одного из лидеров организации Бадр, внутри «Координационной структуры» рассматривается и альтернативный сценарий — создание крупнейшего парламентского блока без участия коалиции ас-Судани, хотя ранее она входила в ее состав.

Таким образом, от того, какой подход изберут ключевые шиитские силы, будет зависеть скорость формирования нового кабинета: либо правительство будет создано в сжатые сроки (в случае компромисса), либо же переговорный процесс затянется на долгие месяцы (сценарий конфликта между М. ас-Судани и другими членами «Координационной структуры»), как это произошло в 2021 г.

* * *

Для значительной части иракцев участие в выборах превратилось в хождение по замкнутому кругу: избирательные циклы сменяют друг друга, но политический результат остается неизменным — власть снова и снова концентрируется в руках прежних игроков независимо от волеизъявления народа. В этом и заключается ключевая проблема иракской политической системы — структурные противоречия между формальными институтами и реальной практикой распределения власти, основанной на устойчивых механизмах клиентелизма. Несмотря на существование выборов и парламентаризма, политическая модель функционирует преимущественно в рамках неформальных договоренностей между традиционными политическими элитами. В таких условиях само понятие оппозиции фактически утрачивает смысл: различия между «победителями» и «проигравшими» нивелируются, уступая место системе, обеспечивающих всем участникам доступ к ресурсам и власти.

Таким образом, сам электоральный процесс определяет не реорганизацию партийной системы в целом, а лишь относительный вес тех или иных акторов внутри элитного круга — закрытого для посторонних лиц института, где смена отдельных персоналий не ведет к изменению правил игры.