Кыргызстан: «остров демократии» перед вызовом эффективного управления

На протяжении 25 лет суверенного развития Кыргызстан отчаянно отстаивает право называться «островом демократии» в бушующем море авторитаризма в Центральной Азии. Пережив потрясения двух революций и беспрецедентную для всего постсоветского пространства политическую трансформацию, лишенная запасов углеводородных ресурсов и потому наиболее заинтересованная в развитии интеграционных процессов в Евразии республика совершила рывок в модернизации политических институтов и построении современного демократического государства. Тем не менее путь к демократии оказался не только сложен, но и не безальтернативен. Каковы дилеммы и альтернативы политического развития Кыргызстана ввиду обозначившихся тенденций и перспектив?

На протяжении 25 лет суверенного развития Кыргызстан отчаянно отстаивает право называться «островом демократии» в бушующем море авторитаризма в Центральной Азии. Пережив потрясения двух революций и беспрецедентную для всего постсоветского пространства политическую трансформацию, лишенная запасов углеводородных ресурсов и потому наиболее заинтересованная в развитии интеграционных процессов в Евразии республика совершила рывок в модернизации политических институтов и построении современного демократического государства. Тем не менее путь к демократии оказался не только сложен, но и не безальтернативен. Каковы дилеммы и альтернативы политического развития Кыргызстана ввиду обозначившихся тенденций и перспектив?

«Остров демократии» — это образ, прочно закрепившийся в лексиконе политиков, а также политических экспертов и аналитиков постсоветского пространства для описания Кыргызстана со всей совокупностью тех специфических черт и признаков, что определяют развитие этой горной центральноазиатской республики после обретения ею независимости в 1991 г. [1] В то же время содержание данного понятия на протяжении минувших 25 лет неоднократно трансформировалось и оценивалось по-разному ввиду того, что процесс становления киргизской государственности, равно как и складывание киргизской нации, и сегодня все еще далеки от завершения [2]. Эти процессы продолжаются и при этом сталкиваются с изрядным количеством препятствий эндо- и экзогенного характера. Они сопровождаются множественными конфликтами и расколами, имеющими далекоидущие последствия и прямо влияющими как на ситуацию во всех сферах общественных отношений, так и на образ страны на международной арене.

События 2005 и 2010 гг., вошедшие в современную политическую историю Центральной Азии и всего постсоветского пространства как «Мартовская» (или «Тюльпановая») [3] и «Апрельская» революции соответственно, стали лишь вершиной айсберга, ознаменовав пик развития кризисных явлений в киргизской демократии. А точнее, кризиса политического режима, характеризуемого как демократического, и политической системы, основанной на процедуре выборов, в сложном фрагментированном (как минимум полиэтничном и многоконфессиональном) социуме, ставшем результатом искусственного конструирования в рамках т.н. советской политики национального размежевания в Средней Азии в 1920-х гг.

Институциональные основы демократического политического режима и ключевые тенденции политического развития

Наиболее приближенной к идеалу западной демократии страной постсоветской Центральной Азии Кыргызстан называют далеко не случайно. Данное заключение — преимущественно результат рассуждений, основанных на антитезе, а именно — на противопоставлении Кыргызстана всем остальным государствам региона. На их фоне Кыргызская Республика остается примером слабости авторитарной власти (в ее личностном и институциональном измерениях) при сравнительно более высоком уровне политической самоорганизации населения и развитости институтов гражданского общества. При этом отсутствие социально-экономической и политической стабильности, превратившейся в условиях турбулентности регионального развития в главную ценность для политических режимов Казахстана [4], Таджикистана [5], Туркменистана [6] и Узбекистана, хоть и остается важной составляющей социальных ожиданий и потребностей населения, не предопределило в конечном итоге его склонность к содействию выстраиванию сильной авторитарной власти и всеобъемлющего государства.

Институциализация и плюрализация политического пространства вне государственного контроля стали одними из главных достижений развития Кыргызстана к началу 2010-х гг. Данное явление включает в себя не только разработку необходимой законодательной базы, предполагающей закрепление правовых основ для создания и эффективного функционирования общественных объединений и организаций, но также и собственно формирование легитимных и жизнеспособных институтов представительства. Ни в одной другой стране региона в это время не было создано более благоприятных условий для функционирования политических партий и их участия в политическом процессе.

В 2010–2016 гг. торжество партийного представительства в Кыргызстане достигло своего апогея, когда благодаря облегченной процедуре Министерством юстиции страны было зарегистрировано более двухсот партий, значительная часть которых остается жизнеспособной и активно участвует в политической жизни страны на различных уровнях: от районного и муниципального до областного и общереспубликанского. Несмотря на введение законодательного запрета на создание партий по этническому и конфессиональному принципу, приведшего к некоторой нормализации межобщинных отношений и появлению новых институциональных возможностей для политического диалога, такое обилие и многообразие политических объединений само по себе привело к перенасыщению политического пространства и оказалось избыточным, став серьезным препятствием для выстраивания системы эффективного управления.

После отстранения от власти второго президента Кыргызстана К. Бакиева в 2010 г. в стране была проведена очередная широкомасштабная конституционная реформа. Она стала не первой и далеко не последней в истории киргизского конституционализма и была поддержана всеми основными политическими силами страны. Ее главным результатом стало принятие нового Основного закона, закрепившего переход от президентской к парламентской республике.

Проведенные под руководством президента переходного периода Р. Отунбаевой (2010–2011 гг.) и поддержанные изначально ее избранным преемником А. Атамбаевым (2011–2017 гг.) преобразования ставили своей целью повысить социальную ответственность государственных институтов, в первую очередь исполнительных органов власти, и выстроить реально действующую систему сдержек и противовесов, направленную на недопущение концентрации и использования власти в корыстных целях одним лицом. В этом отношении беспрецедентная криминализация государственного сектора экономики, случившаяся в «межреволюционный» период президентства К. Бакиева и правления его семьи [7], стала не только сильнодействующей «прививкой» от симпатий к авторитаризму в обществе, но также и стимулом к радикальной смене формы правления и основ политической системы. Парламент должен был и, по сути, практически превратился в новый центр принятия основных политических решений и получил возможность сбалансировать гипертрофировано усиленный институт президентства, стал полноценной представительной платформой, открытой для всех политических сил.

Кризис институтов и авторитаризм как цена эффективного управления

Тем не менее избыточность политических партий, главных участников конкурентной гонки за места в парламенте на выборах в 2010 и 2015 гг., стала причиной последовательной деидеологизации политического пространства. Идеология окончательно перестала быть отличительной чертой партий, их главным инструментом мобилизации поддержки электората и модусом генерации их реальной политики. Особенно это заметно, если сравнить данную ситуацию с логикой политического процесса в предшествующие годы, главным образом в период правления президента А. Акаева (1990–2005 гг.) [8].

Торжество популизма и гомогенизация идейного многообразия лишь закрепили местнический, клановый характер существующих политических партий, построенных преимущественно на основе неформальных связей с целью отстаивания узконаправленных групповых целей в ущерб «общему делу». В таких условиях возникли объективные трудности на пути наполнения, казалось бы, идеальных, с точки зрения представлений о дизайне и структуре, созданных формальных демократических политических институтов реально существующими участниками политического процесса. Как показала практика парламентской жизни республики в период функционирования Жогорку Кенеша пятого созыва, в состав которого депутаты в 2010 г. избирались только по партийным спискам, политические партии (а их в парламенте оказалось пять: идеалистическая демократическая политическая партия «Ата-Журт» (28 мест), Социал-демократическая партия Кыргызстана (26), политическая партия «Ар-Намыс»       (25), политическая партия «Республика» (23), политическая социалистическая партия «Ата Мекен» (18)) оказались не способны преодолеть внутренние разногласия, а любые попытки выстраивать межпартийные коалиции оказались не столь продуктивны, и потому их результаты не были долговечны.

В новых обстоятельствах, обусловленных конституцией, эффективное функционирование политической системы оказалось в прямой зависимости от способности президента выстроить рабочие отношения с парламентом или скорее — с коалицией парламентских партий, обладающей необходимым для принятия легитимного решения количеством голосов. Возникшие при этом сложности и конфликты послужили причиной изменения избирательного законодательства к парламентским выборам 2015 г., когда уже немногим менее чем на половину депутатских мест претендовали независимые кандидаты, а влияние политических партий из-за неудовлетворительности опыта их сотрудничества в парламенте пятого созыва заметно сокращено.

Принятие в 2010 г. и претворение в жизнь в 2010–2016 гг. фундаментальных изменений позволили считать киргизский опыт политической модернизации прорывным, но в то же время и чрезмерно поспешным. Ведь даже в Казахстане, дальше всех соседей Кыргызстана продвинувшемся по пути модернизации политических институтов и потому наиболее подходящий пример для сравнения с ним [9], преобразованиям политических основ предшествовали складывание некоторых социально-экономических условий и создание необходимых для того экономических предпосылок. Плюрализация и диверсификация властных институтов на территории северного соседа проводилась в этот же период не столь оперативно, но в той же степени последовательно при наличии выверенных механизмов разрешения проблем экономической состоятельности государства и выполнении последним социальных обязательств перед населением. Особенно с учетом мирового и регионального финансового кризиса, вызванного падением мировых цен на энергоносители, и его прямого воздействия на замедление темпов экономического развития ведущих региональных лидеров (России, Туркменистана и Узбекистана).

В Кыргызстане же все иначе: в 2010–2016 гг. масштабная и фундаментальная политическая модернизация не сопровождалась столь же оперативной и кардинальной трансформацией экономики, институтов и механизмов управления ею и, как следствие, позитивными изменениями условий жизни, заметными для населения. Отсутствие прямой пропорциональной зависимости между развитием политических преобразований и изменениями уровня жизни значительным образом ослабило поддержку политического курса на дальнейшую демократизацию политической системы в заявленном в 2010 г. направлении среди основной массы населения.

В то же время стоит отметить складывание обратной тенденции, выражающейся в восстановлении прав и полномочий исполнительной власти, в частности президента и премьер-министра, в ущерб законодательной и судебной власти. Данные положения обрели официальное законодательное закрепление в соответствии с принятыми летом 2016 г. поправками к конституции. В преддверии президентских выборов 2017 г. вопрос о возможности переизбрания А. Атамбаева (вопреки действующему законодательству) неоднократно становился предметом бурного обсуждения в парламенте и обществе. В определенной степени он может трактоваться двояко: и как стабилизация разбалансированной системы, и как откат к авторитаризму. В этой связи политический имидж президента, культивируемой его администрацией и возглавляемой им Социал-демократической партией, складывается вокруг образа опытного эффективного управленца, действующего в сложных условиях несовершенства институтов и постоянных конфликтов основных политических сил страны.

Потребность в эффективном управлении перед лицом актуальных вызовов и неразрешенных противоречий в Кыргызстане

Несмотря на очевидный прогресс Кыргызстана в выстраивании релевантных демократических институтов в 2010–2016 гг., нельзя не отметить тот факт, что в ретроспективе они оказались объективно не способны стать панацеей, служащей решением тех проблем и вызовов, с которыми столкнулась страна на протяжении всей своей истории в качестве суверенного государства. В первую очередь речь идет о тех из них, что ставят под вопрос само существование государственности в Кыргызстане и допускают ее превращение в failed state [10].

Регионализация и территориальная фрагментация страны, которую сама природа разделила на высокогорный Север и равнинный Юг, остаются непременными условиями сохраняющейся конфликтности и внутренней разобщенности в киргизском обществе. Помимо общей поляризации по линии Север – Юг, богатая традиционная культура сельских районов и продуцируемая ею клановая политическая культура подпитывают территориальное размежевание районов компактного проживания представителей титульной нации. Сама по себе эта сила традиции, сохраняющая свое доминирование в социально-политическом пространстве и системе неформальных норм и правил общественного поведения на государственном уровне, служит непреодолимым препятствием для дальнейшей интеграции в политическую систему представителей национальных меньшинств. Среди последних особое положение занимает узбекская община [11], численность которой достигает более 800 тыс. человек, что составляет порядка 14% населения [12]. При этом ввиду сложностей географического, экологического и экономического характера актуальным для Кыргызстана остается и раскол «город-село», что нашло характерное отражение в разности электоральных предпочтений и моделей поведения в условиях революционных кризисов.

Сложившийся на современном этапе уклад киргизской экономики, ее нестабильный и переходный характер предопределили высокую степень значимости элементов черного рынка и теневой экономики, в том числе нелегальной внутренней и трансграничной торговли и контрабанды. Высокие организационные (включая коррупционные) издержки «чистой» экономики делают неизбежным обращение населения к «грязным» деньгам как к инструменту обеспечения базовых потребностей и выживания. Замкнутый круг кризисных явлений в киргизской экономике, многие из которых непреодолимы без активного и ответственного участия государства, делают трудноразрешимыми проблемы нормализации экономических отношений и полноценной интеграции Кыргызстана в единое экономическое пространство Евразийского экономического союза [13].

На этом фоне в данный период общественно-политическая и экономическая обстановка в Кыргызстане оставалась благоприятной средой для распространения радикальных идей и деятельности организованных исламистских движений среди мусульманской молодежи. Не исключая влияния событий и процессов в Таджикистане и Афганистане, а также воздействия фактора ИГ, необходимо отметить наличие объективных условий и предпосылок внутреннего порядка для генезиса организованного исламистского движения и его усиления в самом Кыргызстане [14]. При этом, говоря о Кыргызстане, нельзя ограничить проблему религиозного фундаментализма исключительно рамками мусульманской общины, которая хоть и составляет большинство населения страны, не доминантна в этом довольно сильно секуляризированном обществе.

Неразрешенность описанных проблем в долгосрочной перспективе прямо угрожает киргизской государственности, что заставляет определять ситуацию в стране как далекую от стабильной и выводит на первый план проблему эффективного демократического управления. Главным отличием ситуации в 2010–2016 гг. стало оформление нового этапа становления политических институтов, характеризуемого условиями реальной конкуренции — как целых ветвей власти, так и широкого круга политических партий и объединений в легальном политическом пространстве. Основная цель политического процесса этого периода — создание институциональной основы для вывода страны из состояния политической неопределенности и нестабильности, диктуемого отсутствием опыта передачи президентской власти демократическим путем через процедуру выборов в противовес революционному опыту. При этом ключевым испытанием для трансформирующейся системы стала президентская электоральная кампания 2017 г., в преддверии которой страна оказалась вновь перед лицом выбора между противоположенными началами — демократия и авторитаризм; парламентская и президентская республика; сменяемость власти и эффективное управление.

1. Князев А.А. Векторы и парадигмы киргизской независимости (очерки постсоветской истории). Б., 2012. С. 8-14.

2. Омаров Н.М. Кыргызская Республика: исходные условия трансформации // Политический процесс в Центральной Азии: результаты, проблемы, перспективы / Отв. ред. И.Звягельская. М.: ИВ РАН, ЦСПИ, 2011. С. 204-234.

3. Киргизский переворот. Март –апрель 2005: Сборник / Сост.: Г.О. Павловский. М.: Европа, 2005. С. 5-7.

4. Лукьянов Г.В. Политическая система современного Казахстана: основные акторы и факторы стабильности // Системный мониторинг глобальных и региональных рисков. Центральная Азия: новые вызовы / Отв. ред.: Л. М. Исаев, А. Р. Шишкина, А. В. Коротаев. М.: Ленанд, 2013. Гл. V. С. 243-281.

5. Лукьянов Г.В. Угрозы дестабилизации политической системы современного Таджикистана // Системный мониторинг глобальных и региональных рисков. Центральная Азия: новые вызовы / Отв. ред.: Л. М. Исаев, А. Р. Шишкина, А. В. Коротаев. М.: Ленанд, 2013. Гл. VII. С. 306-325.

6. Лукьянов Г.В. Политическая система современного Туркменистана: переход от авторитарно-тоталитарного к авторитарному режиму // Системный мониторинг глобальных и региональных рисков. Центральная Азия: новые вызовы / Отв. ред.: Л. М. Исаев, А. Р. Шишкина, А. В. Коротаев. М.: Ленанд, 2013. Гл. VIII. С. 326-353.

7. Князев А.А. Указ соч. С. 251-276.

8. Борисов Н.А. Между современностью и традицией. Политические альтернативы постсоветской Центральной Азии. М.: РГГУ, 2010. С. 186-280.

9. Сыроежкин К.Л. Особенности государственного строительства в странах ЦА (на примере Казахстана и Кыргызстана) // Трансформации и конфликты в центральной Азии и на Кавказе / Отв. ред.: А. Аликберов, И. Звягельская. М.: ИВ РАН, ЦСПИ, 2013. С. 140-167.

10. Kyrgyzstan beyond "Democracy Island" and "Failing State": Social and Political Changes in a Post-Soviet Society / Ed. by M. Laruelle, J. Engvall. Lexington Books, 2015. P. 5-8.

11. Хауг В. Демографические тенденции, формирование наций и межэтнические отношения в Киргизии // Население Кыргызстана / Под ред. 3. Кудабаева, М. Гийо, М. Денисенко. Б.: 2004. С. 109-157.

12. Хоперская Л.И. Вторая Национальная перепись населения Киргизии // Этнологический мониторинг переписи населения / Под ред. В.В. Степанова. М.: ИЭА РАН, 2011. С. 416-423.

13. См. например: Последствия вступления Кыргызстана в Таможенный союз и ЕЭП для рынка труда и человеческого капитала страны. Санкт-Петербург, 2013. – 122 с.

14. Поляков К.И. Исламский экстремизм в Центральной Азии / Отв. ред. В.В. Наумкин, Р.Я. Эмануилов. М.: ИВ РАН, 2014. С. 28-44.