Блог Дмитрия Тарасенко

Международный кризисный менеджмент по-каирски. Часть 1: «к Востоку от Суэца»

8 августа 2018
Распечатать

Стремление государства принимать участие в урегулировании международных конфликтов – производная от влияния деструктивных процессов на проблематику обеспечения национальной обороны и безопасности. Кризисы на Ближнем Востоке и в Северной Африке питают друг друга по принципу сообщающихся сосудов, и в подобных условиях международный кризисный менеджмент выступает естественным продолжением политики по обеспечению национальной безопасности для стран региона.

Для такого масштабного (по объему ресурсов, притязаний и проблем) государства, как Египет, участие в урегулировании масштабных региональных конфликтов служит инструментом реализации национальных интересов. В рамках данного материала будут рассмотрены особенности такой политики в субрегионах арабского Машрика и Персидского Залива.

Сектор Газа

Необходимость активного присутствия Египта в качестве антикризисного менеджера на этом пространстве обуславливается, прежде всего, общностью границ. Решение наиболее острых аспектов сложнейшего многокомпонентного кризиса на территории палестинского анклава находится в прямой зависимости от процесса примирения между ФАТХ и ХАМАС, координатором которого является Египет. В Каире не стесняются акцентировать внимание на том, что непременной составляющей интеграции Сектора Газа в качественно новый формат палестинской государственности должен выступить принцип «одна власть, один голос, одно оружие».

Желание Каира играть активную роль в восстановлении «палестинского единства» определяется тем, что последствия деградации диалога по линии «власть-социум» египетское руководство пронаблюдало на собственной территории. К 2018 г. эти последствия оформились в виде десятка исламистских группировок на Синайском полуострове, общая численность которых, по разным оценкам, варьируется от нескольких сотен до нескольких тысяч человек. Фактор невключенности определенных категорий населения в легальное поле страны на Ближнем Востоке как катализатор множества конфликтов – явление широко распространенное. Десятилетия обособленного развития: существование за счет «теневой» экономики, значительной частью которой являлись нелегальная переправка людей и товаров через границу с Сектором Газа [1], - без возможности воспользоваться традиционными социальными лифтами (силовые структуры, госслужба) приучили шейхов местных племен избегать контактов с властями, а в своей политике опираться на проповедников-суфиев, чья позиция традиционно имеет антигосударственную направленность [2].

11 лет правления ХАМАС в Секторе Газе продемонстрировали, что движение не стремится к строительству национальных институтов и эффективному администрированию подконтрольных территорий. Движение, существующее за счет войны с Израилем, совсем не собиралось становиться «ФАТХ 2.0», положив в основу своей политической программы стратегию «непрекращающегося насилия». В этих условиях Египет, активно развивающий отношения с государствами Запада, рисковал получить репутацию «государства-коллаборациониста с сионистским врагом» и соответствующую политику боевых групп в его адрес.

Однако полноценная обеспокоенность деятельностью ХАМАС у администрации ас-Сиси появилась, как только стало известно, что боевое крыло движения – бригады «Изз ад-Дин аль-Кассам» – активно сотрудничают с бежавшими на Синай «Братьями-мусульманами». Сколь угодно радикальные группировки могли рассчитывать на «дружелюбного соседа за забором» в вопросах приобретения оружия и боеприпасов, предоставления инструкторов, лечения боевиков. Каирский «ответ Чемберлену» последовал незамедлительно: египтяне объявили бригады «Изз ад-Дин аль-Кассам» вне закона и закрыли КПП Рафах. Это вкупе с масштабной кампанией по уничтожению подземных трансграничных тоннелей и формированию 14-километровой буферной зоны [3], оказало явственный эффект на товарное снабжение всего Сектора.

1_719455.jpg

Источник

Неудивительно, что проблематика обеспечения безопасности границы является непременной частью переговорного процесса. Так, во время «октябрьского» раунда переговоров от 2017 г. между ФАТХ и ХАМАС под патронажем Египта, обсуждался пункт о развертывании в секторе Газа и на его границах с Египтом и Израилем 3 тысяч полицейских, подчиненных ПНА. Это не является большим сюрпризом при учете зашкаливающей в 2018 г. угрозы террора на данном пространстве.

Стремление урегулировать конфликт в Секторе Газа для Каира – часть политики по сокращению влияния соперников в регионе. Такие кейсы, как перенос резиденции главы ХАМАС Халеда Машаля из Дамаска в Доху, участие в боях на стороне оппозиции почти двух тысяч человек из живущих в Сирии и политически ассоциируемых с ХАМАС палестинских арабов, а также участие активистов «Изз ад-Дин аль-Кассам» в подготовке бойцов Сирийской свободной армии – стали сигналом о переходе стратегического актива в распоряжение идеологического и политического противника. Для решения неурядицы Каир привлек ресурсы международный коалиции формата ad hoc, - в июне 2017.г. под нажимом со стороны арабской «четверки» (Саудовская Аравия, Египет, ОАЭ и Бахрейн) катарское правительство было вынуждено закрыть штаб-квартиру ХАМАС в Дохе. Оказавшись в изоляции, руководство ХАМАС приняло новую политическую программу, в которой движение фактически объявило о своем разрыве с «Братьями-мусульманами».

Гипотеза о том, что для государств-миротворцев конфликт представляет возможность повысить свою акторность представляется справедливой: помимо наиболее очевидных выгод, долгосрочные кризисы предоставляют возможность сформулировать заметную и четкую поведенческую стратегию, нацеленную на внешнюю аудиторию. В частности, на межгосударственном уровне высоко ценится способность соблюдать союзнические обязательства даже в условиях идеального внутреннего или внешнего шторма [4].

Ясная позиция Каира: «создание независимого палестинского государства - наиболее предпочтительный путь для обеспечения безопасности палестинского и израильского народов, который становится возможен только в условиях формирования единого палестинского фронта» [5], - культивируется в сознании «арабской улицы» на протяжении череды межпалестинских переговоров в египетской столице - в 2018, 2015 и 2011 гг., в Дохе - в 2014 г., в Сане - в 2008 г., а также в Мекке - в 2007 г. Подобным образом искусственно задается полезная социально-психологическая инерция, закрепляя за государством статус непременного участника системных процессов на стратегически важном пространстве.

Политолог Роберт Гилпин придерживался мнения, что реальной валютой на международной арене служат престиж и статус – будучи признанными другими игроками, они позволяют стране добиваться своих целей, избегая чрезмерного расходования ресурсов [6]. На Востоке такая логика эксплуатируется напропалую, поскольку элемент ценностного позиционирования государства придает дополнительную легитимность его внешнеполитическому курсу на целевом направлении.

Исходя именно из этих соображений, КСА определяет себя в качестве защитника исламских ценностей и лидера всей мусульманской уммы, Иран – как борца с империализмом Запада и предводителя шиитов по всему миру, Турция – как старшего брата всех тюркских народов и т.д. Подобный подход также «резервирует» за ведущим государством виртуальные (идеологические) и реальные (имеющие конкретную географическую привязку) зоны особых интересов, где защита собственных позиций по интенсивности и объему вовлекаемых ресурсов приравнена к проблеме обеспечения внутринациональной безопасности. В таком контексте египетское самопозиционирование в качестве наследника древнейшей цивилизации (вопросы происхождения в межгосударственных отношениях на Востоке также имеют особую актуальность, будучи экстраполированными с уровня межличностного взаимодействия) и лидера панарабских проектов (статус, поддерживаемый со времен президентства Г. Насера)[7] должны быть укоренены в конкретной поведенческой стратегии.

Руководствуясь этой логикой, официальные израильские и египетские СМИиК не афишируют растущий уровень взаимодействия между двумя странами. Между тем, отношения между Каиром и Тель-Авивом в отдельных сегментах проблемы обеспечения безопасности на 2018 г. можно охарактеризовать как союзнические. Подобная характеристика применима к борьбе против филиала «Исламского государства» на Синайском полуострове – группировки «Вилаят Синай». Формально Египет в своих операциях на Синае ограничен условиями мирного договора с Израилем от 1979 г., согласно которому он не может держать на полуострове силы большие, чем требуется для поддержания порядка [8]. Однако на практике Израиль, озабоченный активностью исламистов у своих границ, не только без проволочек согласовывает переброску дополнительных египетских частей, но и задействует собственную огневую мощь, ассистирует данными по линии разведсообщества [9].

Как считает эксперт Иерусалимского центра общественной политики Й. Бен Менахем, озабоченность египетской стороны ситуацией в Газе продиктована боязнью повторения сценария января 2008 г., когда из-за гуманитарного кризиса в Секторе Газа население, воспользовавшись подрывом границы, буквально хлынуло на Синай, впоследствии послужив ресурсной базой для местных бандформирований [10]. Так, стремление Каира нивелировать угрозу масштабной вспышки насилия, вызванной палестинской акцией «Марш возвращения» в Газе, вынудили Каир в апреле 2018 г. дать старт новому этапу обсуждения темы палестинского единства с делегацией ХАМАС во главе с заместителем председателя движения Салеха аль-Арури.

Сирия

«Отношения между Египтом и Сирией – это опора, что поддерживает равновесие в Арабском регионе», - заявил президент Сирии Башар Асад в интервью панарабскому изданию «аль-Манар». Сирийский кризис в силу своей масштабности (количеству игроков, качеству их вовлечения, последствий для стран-соседей по региону) обладает центростремительной динамикой. Конфликтные узлы с подобными характеристиками предопределяют вовлеченность государств со степенью акторности АРЕ, поскольку их развитие напрямую сказывается на расстановке сил в регионе.

Разумеется, пристальное внимания Каира ко всему, что оказывает влияние на развитие кризиса в Сирии, также обусловливается проблематикой обеспечения безопасности. В Сирии мотив противостояния террористическим организациям приобрел уникальное звучание и стилистику. Новейшие методы пропаганды для исключенных из системы власти категорий общества, стремление к формированию альтернативных институтов власти на захваченных территориях в купе с экстерриториальным идеологическим базисом, вынуждают сторонников традиционной модели государственности активно вовлекаться в развенчание этого феномена.

Поддержка режима Б. Асада не является конъюнктурным решением Каира в условиях общефронтового наступления Сирийской арабской армии на территории, подконтрольные вооруженной оппозиции. Об этом свидетельствует характер дискурса во время встреч на высшем и высоком уровне на площадках международных организаций и в двустороннем формате. О профильной кооперации на ведомственном уровне говорит череда визитов в Каир руководителя сирийских спецслужб Али Мамлюка и ответная поездка его египетского коллеги в Дамаск осенью 2016 г. Сама природа нынешних режимов в Каире и Дамаске категорически не приемлет внедрения исламистских мотивов в политико-правовое поле. Одним из первых лидеров, кто отреагировал на свержение египетского президента от «Братьев-мусульман» Мухаммеда Мурси, был Башар Асад, выразивший надежду на последующий крах политического ислама во всем мире.

Кроме того, принципиальная позиция по сирийскому вопросу на определенном этапе стоила египтянам дружественных отношений с другим значимом центром арабского мира и весьма конкретным инвестором в переживающую непростой период экономику Египта – Саудовской Аравией. Подобные шаги государственные деятели принимают только после соотнесения потенциальных выгод и издержек. После того, как Египет принял решение поддержать проект резолюции по Сирии, предложенный Россией в ООН о приостановке авиаударов и выводе боевиков террористической организации «Джебхат Фатх аш-Шам» из Алеппо, Саудовская Аравия прекратила поставки нефти в Египет, заморозила инвестиционную активность.

Слово «умеренный» дает пусть и сжатую, но от этого не менее верную характеристику египетского курса в сирийском конфликте. Подход «каирской» оппозиционной группы чуть больше чем за два года существования отличался гибкостью формулировок, отсутствием предварительных требований и нежеланием заклеймить оппонента. В вопросах государственного устройства предложения группы под руководством Хайсама Манаа были комплементарны российскому видению ситуации – будущее Сирии должны решить сирийцы на референдуме после окончания войны. Так, озвученный главой «каирской» делегации в Женеве Джихадом Макдиси деликатный намек на перераспределение полномочий между государством и регионами содержался и в представленном Россией в январе 2017 г. проекте Конституции Сирии. На переговорах «московская» и «каирская» группы сирийской оппозиции не единожды выступали единым фронтом.

В самом Каире также публично и без стеснения признают за Россией значимую роль в процессе урегулирования сирийского конфликтного узла. Метод увеличения совокупного национального ресурсного потенциала за счет внерегиональных связей импонирует руководству Египта, о чем говорит структура его внешнеторгового баланса по линии ВТС[рис. 1]. Именно в таком фокусе стоит рассматривать сообщения о помощи Египта в процессе формировании зоны деэскалации в сирийской провинции Хомс.

Однако умеренность подхода также намекает на то, что Египет не будет солидаризоваться с какой-либо одной стороной либо принципиально выступать за выживание режима Б. Асада. Об этом свидетельствуют признание НКОРС легальным представителем сирийского народа в рамках ЛАГ в сентябре 2013 г. и вступление «каирской» группы в про-саудовский Высший комитет по переговорам.

Йемен

Ситуация со степенью вовлеченности Египта в разрешение йеменского кризиса является частью более широкого мотива – готовности страны к участию в процессах кризисного менеджмента на всей площади региона. В связи с этим, уникальность йеменской проблемы состоит как раз в том, что национальные интересы Египта она затрагивает в весьма ограниченном формате. С одной стороны, эскалация конфликта потенциально может угрожать обеспечению безопасности судоходства в Аденском Заливе и Красном море, однако за три года военных действий такие эпизоды оказались скорее погрешностью, чем системным явлением. Более очевидной причиной участия является сохранение тесной кооперации с Саудовской Аравией как крупным спонсором египетской экономики.

Обладая уникальным опытом ведения военной кампании против местных харакат во время гражданской войны в Северном Йемене 1962-1970 гг., Египет избегает настойчивых призывов присоединиться к операциям «на земле». Страновая специфика не позволяет рассчитывать на конвенциональный прием «межарабского контингента» и его скорый выход. За все время проведения операций «Буря решимости» (араб. عاصفة الحزم‎) и «Возрождение надежды» (араб. عملية إعادة الأمل‎) усилия Египта в практической области сосредоточились на обеспечении безопасности судоходства в Баб-эль-Мандебском проливе, Красном море, Аденском заливе силами национального ВМФ и символическим участием в кампании авиационного звена легких истребителей F-16.

Минимальная вовлеченность Каира в боевые действия также обусловлена вполне конкретными репутационными издержками на международной арене. Для страны, не располагающей возможностью осуществлять многомиллиардные закупки техники у западных партнеров, непосредственное участие в военной кампании, спровоцировавшей крупнейший гуманитарный кризис XXI века, может привести к ограничениям поставок наступательных видов вооружений. Учитывая диапазон контактов, следовательно, и степень зависимости о линии ВТС с Францией и США, египетские ЛПР предпочитают сосредоточиться на охранных функциях в море.

При этом на уровне риторики Каир демонстрирует готовность к использованию принципиальной решимости Саудовской Аравии для расширения межарбского взаимодействия в сфере безопасности и обороны и его последующего институционального оформления. Так, в мае 2015 г. состоялось заседание начальников штабов вооруженных сил арабских государств, на котором был выработан проект протокола по созданию военного альянса. В заседании приняли участие начальники генеральных штабов армий Египта, Саудовской Аравии, ОАЭ, Катара, Кувейта, Иордании, Марокко, Ливии, Алжира, Туниса. На 2018 г. слаженная деятельность организации «арабского НАТО» представляется маловероятной – разница ресурсных потенциалов и стратегических устремлений определяет диаметрально противоположное восприятие приоритетных направлений деятельности.

Для Каира институционализация межгосударственного взаимодействия в регионе может стать способом снижения энтропии и послужить формированию системы с конвенциональными едиными для всех «правилами игры». Египет не слишком комфортно чувствует себя в условиях политики по «закону джунглей» и тактик рейдерского захвата, где вовремя включенная телекамера и умелое использование подрывных групп значат гораздо больше, чем крупнейшая армия, и даже оснащенная современными УДК типа «Мистраль». Естественным образом, за круглым столом голос крупнейшей арабской страны звучит весомее. Не случайно Каир охотно председательствует в организациях типа ЛАГ и АС и выступает за реформацию исчерпавших себя платформ.

В условиях ограниченной эффективности глобальных институтов управления на Ближнем Востоке существует объективная необходимость в появлении инклюзивного формата регионального общения. Как считает В.А. Кузнецов, на глобальном уровне операция Саудовской Аравии в Йемене в очередной раз свидетельствует об ослаблении ООН и о росте самостоятельности региональных акторов, готовых принимать подобные решения без какой-либо очевидной поддержки глобальных игроков[11].

***

По результатам анализа внешнеполитический инструментарий Египта по декомпозиции конфликтных узлов на Ближнем Востоке приобрел следующие особенности:

· стремление повысить собственную акторность за счет участия в подобных процессах;

· адаптация комплексных подходов воздействия на стороны конфликта с преобладанием невоенных методов давления, даже не смотря на внушительный, по сравнению с другими арабскими странами, ресурс вооруженных сил;

· склонность к легитимации своей позиции в глазах «арабской улицы» и международного сообщества;

· прямая зависимость степени вовлеченности в процесс урегулирования кризисной ситуации от степени влияния кризиса на национальную систему безопасности Египта (степень повышается по мере приближенности к государственным границам);

· большая вовлеченность в кризисный менеджмент при наличии мотива борьбы исламизмом;

· диверсификация «союзнической корзины» - готовность к сотрудничеству с гегемонами-париями как признак практикоориентированного политического курса (в противовес ценностно ориентированному).

Последнее утверждение, как бы парадоксально это ни звучало, Каир может послужить проводником «мягкого» возвращения Ирана на арабский восток. Для Ирана сейчас каждый налаженный контакт несет в себе либо имиджевый либо экономический бонус. Египту не помешает дополнительный рычаг в «Хамастане» и привлекательный «российский» статус государства, способного постучать в любую дверь региона.

Однако не менее важной предпосылкой для налаживания сотрудничества является база, сформировавшаяся из непротиворечивых взглядов по важным для каждой сторон проблемам: ядерному вопросу и сирийскому кризису. Даже на йеменском направлении у Тегерана и Каира нет неразрешимых противоречий. Признаки такого развития событий мелькают на периферии международной обстановки: контакты Египта с Хизбаллой во время посреднических усилий в Йемене, экстренный египетско-иранский министерский «топливный диалог».

Условием подобного развития событий могут послужить изменения внешнеполитического фона – кризис в отношениях между египтянами и саудитами, снижение агрессивного давления со стороны США на этом треке. Ни традиционный в своем переговорческом амплуа Кувейт, ни страны «шиитской дуги», ни внешние игроки, а государство с крупнейшим арабским суннитским населением на сегодняшний день обладает необходим для разминирования одного из самых деструктивных региональных конфликтов капиталом.

Библиография

1. Sabry M. Sinai: Egypt’s Linchpin, Gaza’s Lifeline, Israel’s Nightmare / Mohannad Sabry. – Cairo: The American University in Cairo Press, 2015, P. 85-109

2. Ближний Восток – нереспектабельные падения режимов. Беседа с Г.И. Мирским / Мониторинг общественного мнения №1 (101), январь-февраль 2011, С.174-175

3. تاريخ من التهجير القسري [Электронный ресурс] // Madamasr – URL: http://www.madamasr.com/ar/2014/11/19/feature/ سياسة/تاريخ-من-التهجير-القسري/

4. Russia in the Middle East: Moscow’s Objectives, Priorities, and Policy Drivers [Электронный ресурс] // Carnegie Centre. URL: http://carnegie.ru/2016/04/05/russia-in-middle-east-moscow-s-objectives-priorities-and-policy-drivers-pub-63244

5. Мирский Г. Палестинский узел: ни развязать, ни разрубить [Электронный ресурс] // Россия в глобальной политике. URL: http://www.globalaffairs.ru/number/n_9227

6. Robert Gilpin, War and Change in World Politics // New York: Cambridge University Press, 1981.

7. Титоренко В.Е. Формирование внешней политики Египта после Г.А. Насера (1970–1993 гг.). М., 1994

8. Кэмп-Дэвидские соглашения [Электронный ресурс] // Кнессет. URL: https://knesset.gov.il/lexicon/ru/camp_david_ru.htm

9. Тарасенко Д.А. Особенности противостояния терроризму в Арабской Республике Египет на современном этапе // Международный конкурс студенческих научно-аналитических работ по ближневосточной проблематике им. Е.М. Примакова под. ред. В.А. Аваткова – М.: ООО «Буки Веди», 2017, - С. 73

10. Menahem. Y. Why Egypt Is Concerned about Gaza [Электронный ресурс] // Jerusalem Centre for Public Affairs. URL: http://jcpa.org/why-egypt-is-concerned-about-gaza/

11. Йемен. Ридер [Электронный ресурс]. // РСМД. URL: http://russiancouncil.ru/digest/yemen.html

Поделиться статьей

Прошедший опрос

  1. Какие угрозы для окружающей среды, на ваш взгляд, являются наиболее важными для России сегодня? Отметьте не более трех пунктов
    Увеличение количества мусора  
     228 (66.67%)
    Вырубка лесов  
     214 (62.57%)
    Загрязнение воды  
     186 (54.39%)
    Загрязнение воздуха  
     153 (44.74%)
    Проблема захоронения ядерных отходов  
     106 (30.99%)
    Истощение полезных ископаемых  
     90 (26.32%)
    Глобальное потепление  
     83 (24.27%)
    Сокращение биоразнообразия  
     77 (22.51%)
    Звуковое загрязнение  
     25 (7.31%)
Бизнесу
Исследователям
Учащимся