Блог Игоря Гибелева

Неомодерн, транзакционизм, пространство

2 мая 2017
Распечатать
Разногласия в понимании и применении базовых международных норм права стали следствием внутренних концептуальных проблем модерна как европейского культурно-исторического проекта. Завершение эпохи постмодерна повышает роль пространства и пространственных транзакций в качестве инструмента разрешения современных внешнеполитических конфликтов.

Неомодерн и гибридный мир

Исчерпание постмодернистской парадигмы предполагает полноценный пересмотр принципов международной политики, сложившихся во второй половине XX в. Ее текущее состояние удачно описывает диспозиция «домодерна-модерна-постмодерна-неомодерна», рассмотренная в материалах А.В. Кортунова, В.А. Кузнецова, Е.С. Алексеенковой. Реперной точкой исторического самоопределения современности можно воспринимать модерн, поскольку исключительно в его основе лежит универсализм мышления, культуры, ценностей, что делает его «третейским судьей» для домодерна и постмодернизма. Заслугой последнего можно считать указание на главный узел проблем международного права, который заключается в функционировании демократических институтов при реализации государственного и национального суверенитетов во внешней и внутренней политике, при встрече и конфликтах культур, религий в радикально историчном мире. Соотношение демократического устройства и суверенной власти в культуре, где доминирует историзм — есть собственная проблема политического модерна. При этом отсутствует ясный ответ на вопрос — означает ли предчувствие неомодерна лишь вариант модернизма или оно открывает новую конфигурацию международных отношений. В ожидании нового нарратива система международных отношений остается по-постмодернистски гибридной. В ней найдется место любым формам, которые модерн полагает как свое прошлое и будущее, равно как и сам модерн становится элементом гибридного мира. А.В. Торкунов ставит совершенно точный диагноз: «наши представления о структуре современного мира, будь то биполярная или многополярная, не говоря уже об однополюсном сценарии — кажутся недостаточными для объяснения и систематизации тех процессов, которые разворачиваются на наших глазах». В гибридном состоянии пребывают транзакционизм и блоковый подход, институты демократии и принципы суверенности, реальной политики и ценностной стратегии. Показательна позиция В. Ишингера, указывающего на необходимость realpolitic для сегодняшней Европы с одной стороны, а с другой — на приверженность западным ценностям. Исход из гибридности, в котором спутались прежде четкие оппозиции классического мира, требует не операционального вмешательства, а концептуального решения в самой структуре границы, разделяющей и соединяющей противоположности. Как ни комбинируй, как ни выпячивай достоинства одной из сторон, пока логика граничных различений и синтезов не избавится от главного греха модерна, сумрачным горизонтом международной политики останется бесплодный «тяни-толкай» прогрессизма и традиционализма. До сегодняшнего дня модерн так и не сконструировал механизм балансировки реальной политики и ценностного подхода. Поэтому ценности «естественным» образом служат определению сфер влияния, которые, в свою очередь, «естественно» очерчивают ценностное пространство. Но помимо модернистского, иного рационального пути выхода из гибридности не существует, а это означает необходимость (как бы сложна и абстрактна она не казалась) актуализации на радикально историчной почве той парадигмы мышления, которая создала модерн. Такой парадигмой представляется трансцендентальная мысль. Сегодня она возвращается как концептуализация неомодерна. Ей вполне по силам определить экологичную границу суверенности и демократии и положить предел «экспорту демократии», не выходя за пределы демократического государственного устройства. Это позволит не скатиться в откровенный национализм и найти демократии лучшее применение, чем институциональное обслуживание глобального финансизма. Теоретической задачей здесь является разработка схемы, опосредующей соотношение диаметральных внешнеполитических позиций. В частности, отсутствие опосредствования приводит либо к «слиянию» суверенности и демократии, сфер влияния и ценностей, либо к совершенному их рассогласованию. Речь в данном случае не идет о частном случае практического применения философских абстракций. Рассматривая апорию суверенности в биополитической конституции Запада, Дж. Агамбен справедливо требует принципиально нового понимания онтологических категорий возможности и действительности, что означает возвращение международной политике ее онтологического статуса.

Европейский универсализм и расширение НАТО

Пристальное внимание к проблеме философского и политического модерна дает простой и понятный ответ на вопрос расширения НАТО и европейской интеграции. Расширение должно продолжаться, поскольку делом разума, с точки зрения его модернистского понимания, считается полный охват жизненного пространства сопредельных культур и государств, включение в вектор демократизации всевозможных социально-политических и экономических форм жизни. Расширению не помешает ни транзакционная политика администрации Трампа, ни возможный распад ЕС. Европейский универсализм способен изменить форму, но не бесследно исчезнуть. В этом плане концептуализация неомодерна потребует сложной работы отграничения универсальных оснований европейской культуры от «экспорта демократии». Демократические институты не могут отгородиться непроницаемой стеной от альтернативных способов государственно-политической организации и не могут оставить их в покое, иначе потеряют основание самоидентификации — принципиальную открытость другим культурам и религиям. Экзистенциальный кризис ЕС переживает потому, что синтезировать наднациональную форму суверенности европейским элитам не удалось, тогда как развитие демократических институтов и общего рынка логично вело к требованию преодолеть национально-государственные границы. Исключительно с позиции трансцендентального разума становится совершенно ясно, что конфликтная граница встречи России с ЕС и НАТО не создана по злому умыслу одной или обеих сторон, но возникает вследствие фундаментально недоосмысленного соотношения суверенности и демократии в проекте модерна. Складывается ощущение, что нарушенное обещание не расширять НАТО на восток и параноидальное стремление «сдерживать угрозы» не связаны с рациональным целеполаганием политики, а ведомы буйной романтической волей к расширению жизненного пространства неолиберализма. В результате реальная граница суверенитета национальных государств сдвинулась вглубь их демократического устройства, сократив пространство международного права. Романтизм — прекрасное и опасное детище модерна, романтизм Ницше и Вагнера оказал влияние на взгляды Х. Чемберлена и Ф. Ратцеля, идеи которых легли в основу расистской внешней политики. Концептуализация неомодерна на основе трансцендентального понимания границы суверенности и демократии предложит экологичное решение ряда вопросов безопасности, экономики и политики в новой неопределенности мира. Среди этих вопросов можно выделить трансграничное сотрудничество в сфере противодействия идеологии международного терроризма, разрешение конфликтов в развитии транспортных коридоров международной торговли, консенсусные решения о внешних проекциях устойчивых внутриполитических ментальностей). Имея в активе решение о специфике соотношения суверенности и демократии в формирующемся неомодернистском образе мировой политики, Россия сможет инициировать разработку конкретной повестки для диалога. Этим не будет составлен универсальный рецепт разрешения международных конфликтов, но можно ожидать, что отношения с Европейским союзом и США могут быть возобновлены в формате поиска консенсуса. Транзакционный подход нельзя рассматривать как универсальную панацею в международных конфликтах, продуктивнее использовать его в виде инструмента, снимающего в двустороннем и многостороннем порядке наиболее острые споры.

Транзакционное пространство неомодерна

Отсутствие схемы, опосредующей соотношение демократии и суверенности, реальной политики и ценностного подхода, заставляет НАТО объединить усилия в «большой стратегии» для противостояния России на фоне интеграционного кризиса ЕС и отражает общемировой тренд милитаризации общественной жизни, о чем свидетельствует мировой рост военных бюджетов, выход на лидирующие позиции в общей структуре затрат на фундаментальные и прикладные исследования научно-военных разработок, глубокое проникновение террористической и антитеррористической, военной и антивоенной риторики в международную и внутригосударственную политику, повседневную жизнь граждан, массовую культуру. Об этом свидетельствуют и жалобы НАТО на недостаток политических полномочий для обеспечения безопасности. В то же время говорится о необходимости вовлечения России в диалог. Военно-политический гибрид евробюрократии, военной инфраструктуры, демократических институтов и экономических механизмов одновременно нуждается в диалоге (для укрепления безопасности и экономического развития) и ставит преграды для его осуществления. Формат диалога, предлагаемый альянсом, строится на принципе «мир посредством силы». Этот сугубо модернистский принцип лежит в основе ближневосточного конфликта и миграционного кризиса. Конечно же, это тупиковый путь, что простодушно высказывает Дэниел Фрид — «никакая сила не будет удовлетворена своей сферой влияния». Но «мир посредством силы» означает лишь послушание, всегда временное, а вовсе не согласие и сотрудничество, на которые нацелен проект европейской интеграции. Отсутствие согласия, в свою очередь, размывает и без того глубоко проблематичный принцип универсальности международно-правовых норм. Как показал ближневосточный и миграционный кризис, больше не существует четко выраженных внешних или внутренних угроз, их механического сочетания. Различие внешнего и внутреннего крайне изменчиво в пространственной организации, в которой одновременно разворачиваются процессы политической де-глобализации и ускоряющийся темп научно-технологической связности мира. Доминантой пространственного развития ЕС признано достижение социального согласия через открытость, субсидиарность, доступность среды и новых технологий. Открытость Европы предполагает снятие внешних противостояний, поэтому она сталкивается с утерей системы различий и самоидентификации. В то же время в пространственном разнообразии, пестуемом евроинститутами, оригинальная история и унифицированная технологическая современность нашли особое совпадение — они оказались конечными, замкнутыми, противостоящими «недемократическим вызовам». Недружественный натовский интерфейс на границах с РФ как раз и создает необходимый для самоидентификации европейского пространства внешний контур, очерчивающий внутреннюю общность «западных ценностей». Можно говорить о парадоксальности одновременной открытости и закрытости границ европроекта и, как следствие, о двойных стандартах политики ценностей. Северо-Атлантический альянс одновременно и несостоятелен, и необходим. Это противоречие стало прямым следствием разлада внутри логики модерна. В глобальной неопределенности соотношение усложняющихся технологий и запрос на традиции, которые модерн и постмодернизм не смогли ни отменить, ни интегрировать, становится все более конфликтогенным. Поэтому транзакционизм возникает как закономерная реакция на блоковый подход и попытка перекрыть его, ставшую очевидной, негодность. Вместе с тем продуктивность транзакций лежит скорее в процедурном, инструментальном аспекте — как механизм возвращения к ключевым противоречиям внутри модерна (например, универсальные критерии легитимности власти, условия легитимности самоопределения) с целью их выправления. Объединение или распад политэкономических образований протекает как пространственное развитие или деградация. Вместе с исчерпанием постмодернизма иссяк и временной потенциал европейской истории. Сращение внешнеполитической приверженности ценностям с натовским блоковым подходом наилучшим образом демонстрирует кризис модернистской истории. Ее фатальная ошибка состоит в пренебрежении конкретными пространственными особенностями социально-политических и экономических процессов. Одержимость воплощением смысла истории — это прямой путь к надменному лидерству и любому другому идеологическому шовинизму, а вехами на этом пути только во второй половине XX в. — начале XXI в. стали холодная война, мировые локальные конфликты или, например, чудовищные пространственные диспропорции в экономике бывшего СССР и современной России. Транзакционизм выражает неиспользованный потенциал пространственного развития международных отношений, такой вектор может исполнить роль схемы, опосредствующей соотношение национальных суверенитетов и наднационального демократизма. В документе «Основополагающие принципы устойчивого пространственного развития европейского континента», подготовленном в 2000 г., российское пространство фигурирует в области интересов сотрудничества Совета Европы. Сегодня транзакционная политика дает возможность предпринять попытку реанимировать потенциал пространственного сотрудничества. При этом пространственные различия между ЕС и Россией могут быть смягчены с развитием формата «Европы разных скоростей». Разные скорости европейской интеграции создают условия для наиболее перспективной двусторонней и многосторонней организации общих пространств. Мегапроект «от Лиссабона до Владивостока» имеет шанс не остаться лишь благой идеей экспертного сообщества, если прагматика пространственного сотрудничества будет отталкиваться от конкретных социально-экономических ландшафтов — пограничных и приграничных территорий, буферных зон, региональных акторов и их межрегиональной политики. Укрепление межрегионального взаимодействия создает условия для интерференции сфер влияния и выравнивания ценностных различий, а основанием реализации этих процессов может стать пространство Евразии.

Под «транзакционизмом» в статье подразумевается общепринятое толкование — отношения, выстраиваемые на двусторонней и/или многосторонней основе, в которых каждый участник выступает стороной сделки, стараясь выиграть наилучшие для себя условия транзакции. Приверженность общим ценностям (демократическим, социалистическим или иным) становится неактуальной. В той степени, в какой блоковый подход опирается на общность ценностей, он противостоит транзакционизму. Транзакционизм также неотделим от международной политики национальных государств, преследующих свои национальные интересы. Преследование национальных интересов, в свою очередь, ведет к реактуализации пространства как социальной формы государства, инструмента воздействия, ресурса и предмета для торга в МО.

Поделиться статьей

Прошедший опрос

  1. Какие угрозы для окружающей среды, на ваш взгляд, являются наиболее важными для России сегодня? Отметьте не более трех пунктов
    Увеличение количества мусора  
     228 (66.67%)
    Вырубка лесов  
     214 (62.57%)
    Загрязнение воды  
     186 (54.39%)
    Загрязнение воздуха  
     153 (44.74%)
    Проблема захоронения ядерных отходов  
     106 (30.99%)
    Истощение полезных ископаемых  
     90 (26.32%)
    Глобальное потепление  
     83 (24.27%)
    Сокращение биоразнообразия  
     77 (22.51%)
    Звуковое загрязнение  
     25 (7.31%)
Бизнесу
Исследователям
Учащимся