Принципиальна выработка собственной политики в отношении офшоров

— Какие цели преследовала подготовка для правительственных структур доклада о политике взаимодействия с офшорными юрисдикциями?
 

— ИМЭМО — достаточно авторитетный в мире think tank в области международных отношений, в том числе финансовых. В докладе нашла отражение наша текущая научно-исследовательская деятельность. Собственно говоря, и мы, и ЦСА существуем для проведения таких исследований. В докладе мы, в частности, сфокусировали внимание на причинах увлеченности российского бизнеса офшорами. Ключевые из них наряду с налоговой компонентой связаны с защитой собственности. После кризиса 2008 года в основном под влиянием политики президента США Барака Обамы в этой сфере произошли существенные изменения. Например, появились новые рекомендации ОЭСР, ужесточающие правила работы с офшорными территориями. Закрывать их никто не собирается, это неотъемлемый элемент мировой экономики. Вопрос ставится в иной плоскости — о транспарентности офшоров.

— В докладе даются рекомендации правительству РФ по дальнейшей политике работы с офшорами. В чем отличие нашей ситуации от стран ОЭСР, почему для России недостаточно простого дублирования рекомендаций, которые разрабатываются по линии этой организации, а также ФАТФ, G8 и G20?
 

— Основной вывод, к которому мы приходим: без получения более или менее достоверной информации о реальном характере трансакций, о структуре движения капиталов через офшорные зоны репрессивные меры в отношении резидентских структур в офшорных зонах будут как минимум неэффективны, а скорее всего, контрпродуктивны. Второй момент: если мотивацией правительств большинства стран ОЭСР в изменении режима работы с офшорами является рост собираемости налогов, то в России более значимым фактором является контроль собственности российских компаний за рубежом. Исходно российская стратегия в этой сфере в основном была движима желанием перевести бизнес из офшоров в национальную юрисдикцию. А ограничивало данную линию лишь опасение резких телодвижений, которые могли бы обрушить ситуацию.
 

С нашей точки зрения, ситуация вошла в новое качество с публикацией в 2009 году доклада ОЭСР о реальных потоках капитала в офшорных зонах. Только после этого (и, конечно, в связи с кризисом), после появления более или менее понятной картины происходящего стал возможен запрос на выработку новой эффективной политики в этой сфере. Нам необходимо начинать с того же — с получения достоверной информации.
 

— Однако прямой прозрачности информационного взаимодействия с офшорами нет и в ОЭСР. Так, мы все хорошо помним, что последняя волна борьбы с уклонением от налогов в Германии основывалась на покупке «серых» CD-дисков у частных лиц в Лихтенштейне и Германии, и, очевидно, это только ставшая случайно известной небольшая часть такого рода работы налоговых структур стран ЕС с информацией об офшорах?
 

— Не надо думать, что процесс получения информации в ЕС шел исключительно по «серым» схемам. Важно то, что возникло понимание: информацию надо раскрывать не потому, что кто-то хочет установить контроль над международными трансакциями или помешать конкурентам, а исходя из собственных интересов соответствующих стран. США, например, ровно так и действовали в течение десятилетий. Их опыт во многом был сформирован политикой взаимоотношений с Каймановыми островами. Там следователи из органов дознания США тоже наталкивались на сопротивление регистрационных офисов, но в этом случае спокойно говорили: «Подождите пять минут», и несколько телефонных звонков позволяло решить проблему политическим путем — информация выдавалась. Правда, надо отметить два важных момента. На Каймановых островах любой клерк знал, что следователь никогда не будет использовать полученную информацию иначе как для целей расследования. И все понимали, что следователи действовали в рамках законодательства США, которое прямо разрешает такие обращения.
 

Поэтому главные наши предложения аналогичны: это в числе прочего введение в законодательство России сходных экстерриториальных норм и работа с офшорными зонами на политическом уровне. Но все это не будет иметь смысла без тщательного экономического анализа получаемых данных о движении капиталов. Сейчас Росфинмониторинг имеет довольно обширные потоки сведений о трансакциях с офшорными зонами, но выводы из них достаточно приблизительны.
 

— А что определяет различие мотивации в России и США? Почему правительству у них важны только налоговые аспекты проблемы, а у нас на первом месте вопросы собственности?
 

— В США просто нет этой проблемы! У них есть интерес к ликвидации бюджетного дефицита — для администрации Барака Обамы ужесточение офшорного регулирования есть всего лишь один из шагов, и довольно небольших, в этом направлении. Другой нагрузки эта линия не имеет, других задач не ставится.
 

У нас же проблема не в крупном, а в среднем бизнесе, который не показывает никакие сделки — в основном из опасений коррупционных и криминальных посягательств на активы. Такой вот механизм контроля над собственностью. Причем сейчас эта проблема становится характерной для регионов: как только компания дорастает до таких размеров, что может заинтересовать рейдера, она немедленно уходит в офшор. Поэтому принципиальна выработка собственной политики, учитывающей различие между Россией и ОЭСР по целям и задачам в вопросе об офшорах.
 

— В России принято считать офшорные юрисдикции несамостоятельными и, как правило, подчиненными интересам более крупных стран, с которыми взаимодействие не может исчерпываться чисто финансовыми проблемами.
 

— Сотрудничество с офшорами не должно носить чисто двусторонний характер, мы можем работать и в рамках многосторонних соглашений. Например, модель работы с Кипром дает понятные и тиражируемые результаты, а с британскими офшорными юрисдикциями информационный обмен может быть только многосторонним. Но тут надо иметь в виду и необходимость взаимности: от нас потребуют соответствующего сотрудничества и раскрытия информации о собственниках и бенефициарах российских структур. С моей точки зрения, мы не активны в такого рода сотрудничестве во многом и из-за нежелания представлять информацию о наших субъектах бизнеса. Доля вовлеченности российского бизнеса в офшорные операции очень высока, там работает и госсектор, и это не только относительно прозрачный «Газпром», но и «Рособоронэкспорт» со своими специфическими бизнес-задачами. Что в целом не является какой-то экзотикой: Boeing также ведет экспорт через офшоры, в ряде секторов международной торговли это сложившийся порядок вещей.
 

— Вопросы взаимодействия с офшорными юрисдикциями в правительственных структурах почти никогда не обсуждаются более или менее публично, в результате чего бизнес весьма часто жалуется на прямолинейность регулирования — в отличие от той же ОЭСР. Это также проблема дефицита информации?
 

— В теме офшоров официальные комментарии российских чиновников, занимающихся этой проблематикой, носят достаточно общий и неконкретный характер, что вполне объяснимо. Поверьте, при закрытых дверях и в ЦБ, и в Росфинмониторинге, и в Минфине проблема обсуждается гораздо более жестким образом. Другое дело, что зачастую предпочитают не говорить об этом открыто. Нам пришлось приложить немало усилий, чтобы получить для нашего доклада оценки ситуации даже со стороны госструктур. И еще: можно обсуждать вопрос об офшорах в своем кабинете, с экспертами, на публичном мероприятии — и разговор каждый раз будет иным.
 

Есть в этом и объективная сторона дела. Как бы мы ни поддерживали мировые подходы к урегулированию ситуации с офшорами, практика применения законодательства в России и странах ОЭСР в отношении потоков капитала и вообще работы с ним всегда будет отличаться, хотя это далеко не всегда признается вслух и открыто. Например, в России гораздо проще ситуация с экспортом капитала: при наличии формально чистых, не имеющих признаков нарушения законодательства экспортно-импортных потоков для вывода капитала из страны практически нет никаких ограничений. Во многом это определяется структурой экономики, расстановкой сил и соотношением отраслей в бизнесе — и уже только вслед за ними идет само законодательство.
 

В России эта ситуация сложилась не в одночасье. Лоббистские запросы на облегчение взаимодействия с офшорными зонами всегда были чудовищно высокими. В 1999 году на правительстве, когда обсуждалось соглашение об избежании двойного налогообложения с Кипром, я работал советником премьер-министра Евгения Примакова — вы не представляете, какая очередь лоббистов стояла перед кабинетами, где формировалась повестка дня заседания правительства, на котором этот вопрос должен был обсуждаться. Все они стояли и следили, чтобы вопрос, который несколько раз откладывался, не дай бог, не был снят. Но тогда был острейший кризис. Сейчас пока ситуация гораздо лучше.
 

— В этом отношении, очевидно, ситуация с контролем экспорта в России ближе к Нигерии, чем к США, и это вполне нормально для страны—экспортера нефти?
 

— Да, разумеется, у Нигерии как страны с сильным сырьевым экспортом ситуация достаточно схожая с нашей: ни в ЕС, ни в США, ни в Японии такой свободы трансграничного перемещения капитала нет и быть не может. Кроме того, очевидно, что ситуация различается в отношении физических лиц и юридических лиц: по операциям последних Великобритания, например, достаточно легко идет на информационный обмен, но операции физических лиц будут долго закрытыми для анализа и контроля. Во всяком случае, это реальность, и стоит ее знать такой, как она есть.