Распечатать
Оценить статью
(Нет голосов)
 (0 голосов)
Поделиться статьей
Андрей Кортунов

К.и.н., научный руководитель РСМД, член РСМД

Показалось, что наступило не будущее, а прошлое, когда Владимир Путин в послании Федеральному собранию рассказывал о новейшем российском оружии, о ракетах, которыми он хотел к чему-то принудить Запад. Откуда же сегодня исходит угроза миру? И действительно ли Россия обладает всем тем потенциалом, о котором Путин рассказывал в своей речи?

Показалось, что наступило не будущее, а прошлое, когда Владимир Путин в послании Федеральному собранию рассказывал о новейшем российском оружии, о ракетах, которыми он хотел к чему-то принудить Запад. Откуда же сегодня исходит угроза миру? И действительно ли Россия обладает всем тем потенциалом, о котором Путин рассказывал в своей речи?

Об этом говорим с военным обозревателем Александром Гольцом и генеральным директором Российского Совета по международным делам Андреем Кортуновым.​

– Кто был главной аудиторией этого послания – собравшиеся в Манеже, российский электорат или так называемые наши западные партнеры, Белый дом, Вашингтон?

Андрей Кортунов: Думаю, имелись в виду все три перечисленные аудитории. Конечно, был расчет на то, что российский электорат оценит нашу военную мощь, поддержит президента. Допускаю, что это дало Путину несколько процентных пунктов на выборах. Конечно, президент апеллировал и к политической элите, и она очень эмоционально и позитивно отреагировала на это выступление, речь неоднократно прерывалась аплодисментами и овациями. Это определенный месседж и нашим западным партнерам. Те официальные комментарии, которые мы потом услышали из Вашингтона и других западных столиц, говорят о том, что ничего принципиально нового президент не сказал, оснований менять свои подходы к России большинство наших западных партнеров не увидело.

– По-моему, все-таки это имело скорее больше символический эффект. Это показывало решимость России идти до конца, выкладывать на стол ядерные козыри. А что это за сигнал с политической точки зрения?

Андрей Кортунов: План – это всегда бюджет. Российский оборонный бюджет достиг своего пика в 2016 году, а в 2017-м начал снижаться, и эта тенденция, судя по всему, продолжается. Надо все-таки делать поправку на наши реальные возможности и планы.

Выступление президента показывает определенные ментальные приоритеты. Оно выражает очень серьезные опасения в отношении того, что Россия каким-то образом может быть лишена потенциала ответного удара. Эту линию президент проводит уже довольно давно. Он пытается создать запас прочности, которые многие считают избыточным, но для него он, по всей видимости, принципиально важен. Отсюда эти подводные дроны и крылатые ракеты, которые якобы очень трудно зафиксировать, хотя, если у тебя работает ядерная установка, то эта ракета должна светиться везде.

Но в любом случае остается вопрос, что изменит эта система в стратегическом балансе. Если говорить об угрозах, то было бы логичным больше внимания уделить тому, что называется созданием высокоточных систем, не оснащенных ядерным оружием, которые могут потенциально девальвировать российский ядерный потенциал. Но мне кажется, что даже эти планы отодвигаются на достаточно длительное будущее.

– То есть Россия и США по-прежнему, учитывая все сокращения, сейчас обладают гарантированной способностью взаимного уничтожения?

Андрей Кортунов: Я не знаю ни одного эксперта, который подвергал бы это сомнению.

– Дело Скрипаля было дополнением к речи Путина 1 марта? Это можно видеть в одном контексте?

Андрей Кортунов: Мне трудно предположить здесь наличие прямой связи. Было использовано химическое оружие. Если принимать западную версию событий, это может говорить об отсутствии надлежащих механизмов контроля, например. Если это оружие производилось на территории России, если там что-то осталось, то можно предположить, что завтра это оружие будет использовано здесь. Это, возможно, имело какой-то эффект на Западе, но не думаю, что это можно интерпретировать как попытку сознательного запугивания.

– О чем должны сейчас договориться Москва и Вашингтон?

Андрей Кортунов: Есть несколько конкретных задач, которые надо каким-то образом решать или признать, что они нерешаемы. Пожалуй, самая острая — это договор по РСМД: сохраняем ли мы этот договор, нужны ли какие-то изменения в нем, дополнительные протоколы, как мы будем отвечать на взаимные обвинения… Это очень болезненный вопрос. И если мы его не решим в ближайшее время, то договор просто умрет.

Второй, тоже очень актуальный вопрос — это договор по СНВ-III. Действительно в 2021 году его срок истекает, его надо либо продлевать, либо заменять каким-то другим соглашением, либо отказываться от системы контроля над вооружениями.

Андрей Кортунов: Мы действительно вступаем в какое-то новое качество. Если раньше контроль над вооружениями, особенно ядерными, можно было уподобить арифметике — количество, боеголовки, носители, типы, то теперь мы оказываемся уже на уровне высшей математики, поскольку количество типов вооружений увеличивается. Не так важна численность боеголовок, сколько их мобильность и точность. Тут нужны принципиально новые подходы. Например, есть точка зрения, что мы должны вообще отказаться от деления наших стратегических сил на тактические и стратегические средней дальности и иметь единый пакет, в котором каждая сторона может по своему усмотрению комбинировать различные типы носителей.

Когда в 2011 году шли переговоры о продолжении этого процесса, Россия выдвинула два условия. Во-первых, это решение вопроса о ПРО. Можно было договориться, если бы потом не произошло резкое ухудшение политических отношений. И второе: Россия говорила о том, что для дальнейшего прогресса необходимо подключение третьих ядерных держав. В двустороннем режиме дальше двигаться уже нельзя, поскольку мы выходим на тот уровень, когда ядерные потенциалы Китая, Великобритании, Франции уже начинают иметь некое значение. А договориться на многостороннем уровне, например, превратить договор РСМД в глобальный сейчас возможно только в фантастическом романе.

– Ядерному оружию ничего нельзя противопоставить - ни ракете Кима, ни иранской ракете? Ким Чен Ын действительно может нанести непоправимый ущерб?

Андрей Кортунов: Есть два принципиально разных подхода к ядерной стратегии. Есть подход ядерного изоляционизма: скажем, Китай (не будем говорить о Северной Корее) — это экстремальный случай. Китай не участвует ни в каких переговорах, он не ограничен никакими соглашениями, он занимается своей ядерной программой так, как считает нужным китайское руководство, чтобы обеспечить гарантированный ответный удар - США, наверное, вряд ли России. Есть российско-американское взаимодействие, которое ранее было советско-американским. И вот здесь российскому руководству надо выбирать, куда мы идем. Пытаемся ли мы сохранить эту инфраструктуру двух ядерных сверхдержав? Тогда мы по-прежнему остаемся в каких-то отношениях паритетным противником, партнером Соединенных Штатов. Или мы уходим в сторону ядерного изоляционизма, снимаем с себя все ограничения, связанные с контролем над вооружениями, и говорим: делайте, что хотите, но в любом случае мы сможем себя защитить.

Мне кажется, что сегодня (и я буду очень рад, если ошибаюсь) мы начинаем потихоньку отходить от старой модели в сторону другой модели, где мы становимся фактически такой же ядерной державой, как, скажем, Китай.

– Это было бы в логике Путина: в логике национализации, суверенизации, отвязки от глобального мира.

Андрей Кортунов: Но, с другой стороны, Путин тоже хочет уважения, хочет, чтобы у нас были равные статусы и равные возможности по отношению к американцам. Здесь есть явное противоречие между двумя установками нынешнего российского руководства.

Полная версия интервью на сайте Крым.Реалии.

Оценить статью
(Нет голосов)
 (0 голосов)
Поделиться статьей
Бизнесу
Исследователям
Учащимся