21 апреля в Иране стартует президентская кампания. Последует ли за ней "иранская весна", не ясно. Но следующий президент страны останется в анналах, захочет он того или нет.
Через два месяца в Иране пройдут президентские выборы. Кто бы на них ни победил, а список желающих побороться за пост уже превышает 20 человек, результат будет воспринят в мире с надеждой. Махмуд Ахмадинежад, прославившийся крайне жестким антиизраильским и антиамериканским курсом, да к тому же не стеснявшийся в выражении своего отношения, уходит, отбыв положенные ему два срока. И хотя президент в Иране не глава государства (эти функции выполняет духовный лидер), а руководитель исполнительной власти, от него во многом зависит атмосфера иранской политики. И уход Ахмадинежада сам по себе способен эту атмосферу несколько разрядить — слишком уж одиозную репутацию он себе создал.
Впрочем, все комментаторы признают, что ожидать изменения курса Тегерана, в том числе по интересующим мировое сообщество вопросам ядерной программы и отношения к режиму Башара Асада в Дамаске, не приходится, даже если на выборах возобладает более умеренный кандидат. А значит, "иранский вопрос" встанет ребром, включая принятие окончательного решения о том, на что готовы Израиль, США и монархии Персидского залива — смириться с де-факто ядерным статусом Ирана или не допустить его любой ценой.
Факел исламской демократии
Как ни парадоксально, до событий "арабской весны" Иран представлял собой едва ли не самое демократически продвинутое государство Ближнего Востока (Турция, Израиль и Ирак под оккупацией не в счет). По сравнению с арабскими государствами Иран явно выделялся живой плюралистической политикой. Там проходили конкурентные и вполне свободные выборы, результат которых нередко был совсем неожиданным. Так, в 1997 году никто не предсказывал победу кандидата от реформаторов Мохаммада Хатами, а в 2005-м Ахмадинежад одолел фаворита от партии власти — религиозного авторитета и мультимиллионера Али Акбара Хашеми Рафсанджани. Иранское общество, где большинство составляет молодежь, активно участвует в политике, манипуляции и злоупотребления становятся предметом интенсивного обсуждения, а то и бурных протестов, как в 2009 году. В прежние времена такое невозможно было представить себе ни в Египте, ни в Тунисе, а в монархиях Персидского залива подобное исключено и сегодня.
Вообще, Иран во многом стал первопроходцем изменений, которые в массовом порядке начались в регионе в начале 2010-х годов. Исламская революция была первым мощным выбросом энергии масс, которая насмерть перепугала всех — и на Западе, и на Востоке.
Не случайно Тегеран приветствовал события в Тунисе, Египте и Ливии, тем более что все диктаторские режимы были если и не откровенно прозападными, то явно антиисламскими, что навевало параллели со свержением шаха Ирана в 1979 году. Тегеран активно возмущался подавлением при помощи саудовского спецназа протестного движения в Бахрейне, где шиитское большинство (единоверцы иранцев) выступило против правления суннитского меньшинства. Энтузиазм Ирана иссяк на Сирии — тут уже под ударом оказалась власть тесно связанного с Тегераном Башара Асада (ситуация, обратная Бахрейну,— суннитское большинство под управлением алавитского меньшинства). И хотя по духу светский и некогда ориентированный на СССР сирийский режим был весьма далек от представлений Исламской Республики Иран о правильном политическом устройстве, совместное неприятие суннитского доминирования сплотило крепче, чем идейные различия.
На стороне истории
Иран 35 лет назад, как и "арабская весна" сегодня в совершенно разных исторических условиях демонстрируют один процесс: пробуждение народов исламского Востока ведет к фундаментальным геополитическим сдвигам, на которые ведущие державы не знают, как реагировать. В конце 1970-х, когда в Иране начала расти внутренняя напряженность, президентом США был демократ Джимми Картер, идеалист, много и охотно рассуждавший о правах человека. Под его давлением шах Ирана пошел на послабления и ограничил масштаб репрессий, но это только раззадорило протестующих. Картеру вскоре пришлось не только дать монарху убежище, но и заплатить огромную политическую цену. Захват посольства США с требованием выдать шаха, позор с обнародованием дипломатической переписки, катастрофический провал попытки военного освобождения, унизительный торг с Тегераном — все это стоило Картеру второго срока. В 1980 году он проиграл выборы Рональду Рейгану.
Барак Обама, еще один президент-демократ, в 2011-м попал в схожее положение — верный соратник США Хосни Мубарак столкнулся с массовыми протестами. На сей раз Вашингтон отказался от поддержки давнего партнера, встав на сторону народа. То же повторилось — с неодинаковым результатом — в Тунисе, Ливии. Отчасти это можно считать извлечением уроков из опыта иранской революции — американцы боятся оказаться "на неправильной стороне истории". Однако ситуация запутывается, и обретающие право голоса массы провозглашают совсем не то, на что надеялись сторонники демократизации Ближнего Востока.
Груз прошлого
Тупик на иранском направлении, неспособность найти способ взаимодействия связаны во многом с событиями 1979-1980 годов. Америка подспудно чувствует себя неотмщенной за тогдашнее оскорбление, поэтому жесткость считается единственным возможным подходом. Некоторые полагают, что шанс на кардинальный разворот был упущен в конце 1990-х — начале 2000-х годов, когда президентом Ирана служил относительно либеральный (по тамошним меркам) Хатами. Когда Барак Обама попытался протянуть руку Тегерану весной 2009 года, она повисла в воздухе, оставив президента США в неприятной позиции просителя, за что оппоненты в очередной раз обозвали его слабаком. Тогда же летом в Иране прошли президентские выборы, закончившиеся вторым сроком Ахмадинежада и массовыми выступлениями оппозиции. Было любопытно наблюдать, как Обама изо всех сил пытался не вмешиваться в послевыборные страсти Ирана, хотя со всех сторон от него требовали поддержать демократию и права граждан. Через пару дней разгонов на тегеранских улицах Обама все-таки не выдержал и высказался в поддержку протестующих, хотя прекрасно понимал, что это бессмысленно, если не контрпродуктивно — никакого влияния на внутреннюю динамику это не оказало.
Накануне новых выборов иллюзий ни у кого нет — при любом президенте Иран будет отвергать внешнее давление. Уход Ахмадинежада дает надежду только на то, что откровенно провокационных и неполиткорректных заявлений будет меньше. Хотя, конечно, своеобразная иранская демократия способна вытолкнуть на поверхность не менее колоритного персонажа. Тем более что народное недовольство состоянием экономики, которая весьма ощущает воздействие западных санкций, растет. Ахмадинежад, кстати, был в 2005 году как раз протестным кандидатом — против коррумпированного, с точки зрения простого иранца, истеблишмента.
В центре событий
Как бы ни развивались события на Ближнем Востоке дальше, в одном можно быть уверенным: Иран останется в их центре. Как полюс религиозного притяжения шиитов, неудовлетворенных своим положением в большинстве стран. Как крупная держава с амбициями как минимум регионального масштаба. Как определенная политическая модель. Наконец, как государство, способное в случае обретения ядерного статуса не просто изменить расстановку сил, но и фактически перечеркнуть Договор о нераспространении ядерного оружия, который сейчас борется за выживание. Следующему президенту Ирана гарантировано место в истории — если сам он не совершит чего-то судьбоносного, оно произойдет, скорее всего, помимо его воли.
Источник: Коммерсантъ. Огонёк
