Распечатать
Оценить статью
(Голосов: 62, Рейтинг: 4.44)
 (62 голоса)
Поделиться статьей
Алексей Фененко

Доктор политических наук, профессор Факультета мировой политики МГУ имени М.В. Ломоносова, эксперт РСМД

В современной России западническая идея находится в глубоком кризисе. Его симптомы разнообразны — от маргинализации политических партий, выступающих с позиции ускоренной интеграции России в «Атлантическое сообщество» до устойчиво конфликтных отношений России с ведущими державами Запада. Еще большим симптомом этого кризиса выступают негативные результаты, которые получают кандидаты с западническими лозунгами на последних четырех парламентских и президентских выборах — их результаты никогда не переходят барьер в 5%. Интересен еще и тот факт, что в первой половине 1990-х гг. радикальные западники были фактически партией власти в России.

И всё же главный симптом кризиса — идеологические трудности радикально западнических движений и авторов. Все они выступают за проведение в России неких «либеральных реформ», которые должны приблизить ее к Западу.

Однако уход СССР из Восточной Европы в 1990 г. и последовавшие в России реформы 1990-х гг. преподносился обществу как «возвращение в Европу», но с тех пор Россия в Европу так и не вернулась.

Можно заметить интересную особенность российских западников — они ориентировались на некий абстрактный «Запад», полностью игнорируя специфику отдельных европейских государств. Похоже, что русское «западничество» изначально имело не международные, а внутриполитические корни. Российская аристократия восхищалась высокой правовой защищенностью британской аристократии. Средние слои интеллигенции и радикалы видели в европейских революциях пример для борьбы с политическим режимом. Не случайно, что русские западники так мало интересовались Германий, Австрией и немецкой культурой — эти страны не вписывались в схему их представлений о Западе. Культ абстрактного Запада разрабатывался, скорее, для решения внутренних, а не внешних проблем.

Современный российский либерализм предполагает подчинение России «либеральному сообществу», у которого есть свой лидер и свои правила. Западники прошлых веков могли выступать за перенесение в Россию французской модели без подчинения Франции, но современное «либеральное сообщество» во главе с США иерархично и требует принятия его условий как основы для вступления в него. Такой вариант возможен только при условии серьезного ущемления российских интересов.

Принадлежность России к Западу в прошлом предопределялась многополярной структурой самого Запада. Его объединение под эгидой США лишило Россию системной роли внутри данного сообщества. Поэтому «возвращение России в Европу» возможно только при условии распада единого Запада на серию враждебных друг другу центров. Тогда у России появится снова системная роль в Западном сообществе. Однако без выполнения этого условия российское западничество пока означает подчинение России «либеральному сообществу», что требует от нее невыполнимых и опасных для ее безопасности шагов.


В современной России западническая идея находится в глубоком кризисе. Его симптомы разнообразны — от маргинализации политических партий, выступающих с позиции ускоренной интеграции России в «Атлантическое сообщество» до устойчиво конфликтных отношений России с ведущими державами Запада. Еще большим симптомом этого кризиса выступают негативные результаты, которые получают кандидаты с западническими лозунгами на последних четырех парламентских и президентских выборах — их результаты никогда не переходят барьер в 5%. Интересен еще и тот факт, что в первой половине 1990-х гг. радикальные западники были фактически партией власти в России.

И всё же главный симптом кризиса — идеологические трудности радикально западнических движений и авторов. Все они выступают за проведение в России неких «либеральных реформ», которые должны приблизить ее к Западу. За этим сразу следует недоуменный вопрос: «А разве Россия уже не провела такие реформы в первой половине 1990-х гг.?». Ответ на него вызывает затруднение. Если признать, что провела, то непонятно, отчего же тогда Россия до сих пор не стала частью Запада; если не провела, то непонятно, какие именно реформы следует считать «радикальными». Напомню, что уход СССР из Восточной Европы в 1990 г. преподносился советскому обществу как «возвращение в Европу», но с тех пор Россия в Европу так и не вернулась.

Зато в российском общественном сознании укрепляется устойчивая оппозиция «либералы — патриоты». На первый взгляд, она удивительна. Ведь либерализм и патриотизм — это идеологии из двух разных политических плоскостей: внутриполитической и внешнеполитической. Либералам должны, по логике, противостоять консерваторы или социалисты; патриотам — космополиты. Но оппозиция «патриоты — либералы» выдает важную тенденцию. В современной России почему-то невозможно (или как минимум предельно сложно) быть либералом и патриотом, в то время как, например, в XIX в. это считалось нормой. Глубинная трансформация русского западничества, а вместе с ним и всего российского общественного дискурса, налицо.

«Запад», которого не было

В самом общем смысле «западничество» означает идею догоняющего развития. Россия, по мнению западников, должна максимально скопировать более передовую западную экономику, политическую систему, культуру [1]. Эталоном модернизации для отечественных западников в разные эпохи могли выступать разные государства: Речь Посполитая (XVI–XVII вв.), Голландия (начало XVIII в.), Франция (XVIII в.), Великобритания (XIX в.), США (ХХ в). Но суть оставалась единой — Россия должна догнать эти государства, максимально скопировать их институты и культуры, то есть сломать свою традиционную общественную структуру.

Здесь можно заметить интересную особенность российских западников — они ориентировались на некий абстрактный «Запад», полностью игнорируя специфику отдельных европейских государств. Ни один из русских западников не оставил после себя фундаментального труда по истории или политике какой-либо европейской страны. «Запад», как показал советский историк Н. Эйдельман [2], виделся русским западникам как царство экономического прогресса, конституционных и гражданских свобод, уважения прав личности и малых народов, широкого местного самоуправления. Под «Западом» подразумевался определенный набор ценностей, ассоциировавшийся с такими архетипами как «личная свобода» и «линейный прогресс» в противовес «традиционализму».

Парадокс истории заключался в том, что ни одна западная страна того времени не подходила под это описание. В Речи Посполитой и Австрийской империи существовало не менее жесткое крепостное право, чем в России, причем в Австрии оно было окончательно отменено только в 1850 г. — за 11 лет до его отмены в Российской империи. Пруссия получила октроированную конституцию только после революции 1848 г.; Австрия — в 1867 г., после преобразования в Австро-Венгрию [3]. Во Франции в результате Великой Французской революции полностью уничтожена система местного самоуправления и установлена жесткая унитарная структура на основе бюрократического аппарата. В США рабство было отменено в 1870 г., а остатки расовой сегрегации уничтожены и вовсе при администрации Р. Никсона (1969–1974). И главное, все западные конституции XIX в. носили цензовый характер, жестко ограничивая круг избирателей. Понятие «всеобщего избирательного права» появилось на Западе только после Первой мировой войны, а его реализация стала возможной еще спустя полвека.

Еще меньше под стандарт российских западников подходила Великобритания. В британской политической системе никогда не было конституции в том смысле, в каком она существовала в континентальной Европе — ее аналогом выступал разрозненный комплекс документов, главными из которых были «Билль о правах» (1689 г.) и «Habeas Corpus Act» (1800 г.). Великобритания до парламентской реформы 1884 г. оставалась иерархической сословно-представительной монархией с предельно узким кругом избирателей. В Великобритании корона оставалась главой не только государства, но и церкви, и эти функции не было формальными. (Католики, например, получили первые гражданские права только в 1829 г.) Великобритания была империей с ярко выраженной неевропейской идентичностью. Британская империя формально появилась только в 1876 г., когда королева Виктория (1837–1901 гг.) приняла титул императрицы Индии. Русские западники немало смеялись над евразийцами, забывая при этом, что их эталон — Великобритания — стремилась создать именно азиатскую империю, формируя идеологию индийской «ариософии».

Современные британские исследователи [4] ставят под сомнение и миф о невероятных экономических успехах Великобритании в XIX в. Они указывают, что предшествующие экономисты переоценили степень ранней индустриализации Соединенного Королевства. «Фабрикой мира» Великобритания стала довольно поздно (в 1830-х гг.) и потеряла этот статус довольно рано (в 1870-х гг.), т.е. через 40 лет — период меньший, чем активная жизнь одного поколения. Промышленники не обладали серьезной политической властью в стране — основу элиты составляли крупные землевладельцы, которые во второй половине XIX в. взяли под контроль финансовую систему. В Великобритании действовало несколько индустриальных очагов вроде Ланкашира или Лондонской агломерации, в то время как остальная страна жила по доиндустриальному укладу. Особенно ярко это проявлялось на западе Британских островов, где даже в конце XIX в. преобладало феодальное землевладение.

Сами европейские страны вплоть до середины ХХ в. не осознавали своей общности, а видели себя разными мирами. Английская культура романтизма родилась в конце XVIII в. как отрицание французского просвещения. Немецкая консервативная мысль XIX в. (от И. Фихте до О. Шпенглера) строилась на представлениях о «германском мире» как особой цивилизации, кардинально отличавшейся от остального «Запада». Немецкие консерваторы XIX в. чувствовали себя намного ближе к Российской империи, чем к «безбожной Франции» [5]. Представления о Германии как особой, более духовной цивилизации, чем «Запад», были характерны для немецкого общества вплоть до середины ХХ в. Идея единства «Европейской цивилизации» стала появляться только в самом конце XIX в. — при столкновении европейских держав с культурами Восточной Азии. Мировые войны первой половины ХХ в., начавшиеся с жесткой борьбы Великобритании и Германии, заморозили этот процесс на полвека.

Императивом европейской мысли XIX в. было выделение трех «исторических рас» — англосаксонской, романской и германской (тевтонской) [6]. Каждой из них приписывались особые врожденные черты и свойства темперамента. История Франции со времен Реставрации Бурбонов подавалась французскими историками как борьба «романской» (галлов) и «тевтонской» (франков) рас. Подъем Германии в 1870 г. воспринимался ее французскими современниками как взлет «тевтонской расы» против «романской». К началу ХХ в. идеология культурного противостояния стала распространяться на британо-германские отношения. Знаменитое эссе О. Шпенглера «Пруссачество и социализм» (1919 г.) постулировало наличие на Западе двух непримиримо враждебных друг другу цивилизаций —англосаксонской и германской. Вопрос о том, частью какого «Запада» должна была стать Россия, оставался в то время без ответа.

В этом смысле русское «западничество» было не реальной политической идеологией, а, скорее, протестным мироощущением русской интеллигенции. Можно привести несколько интересных примеров. «Про нас можно сказать, что мы составляем как бы исключение среди народов. Мы принадлежим к тем из них, которые как бы не входят составной частью в род человеческий, а существуют лишь для того, чтобы преподать великий урок миру», — писал в 1836 г. П.Я. Чаадаев. Как будто в то время прусские бароны или промышленники Манчестера видели себя «составной частью человеческого рода»! Кстати, интересный вопрос — что было общего у тех и других? «В конце концов, вся русская интеллигенция — в том числе и националистическая — примирилась с отделением Польши. Но она никогда не сознавала ни всей глубины исторического греха, совершаемого — целое столетие — над душой польского народа, ни естественности того возмущения, с которым Запад смотрел на русское владычество в Польше», — писал 100 лет спустя другой русский западник Г. Федотов. Любопытно, что автор не сказал, например, об «историческом грехе» Франции в отношении Индокитая. Непонятна и «естественность возмущения» у стран, завоевавших, например, Индостан и тропическую Африку, или разделивших вместе с Россией ту же самую Польшу. (Последнее польское государство – Краковскую республику ликвидировала не Россия, а Австрия в 1846 г.)

«Иван IV не понимал, что против него стояли не втайне сговорившиеся враги, а организационная неразбериха, хаос, с которым не могла справиться незрелая бюрократия; недоставало квалифицированных администраторов», — писал идеолог современного российского западничества А.С. Ахиезер. Между тем, именно в это время Франция была охвачена полувековой гражданской войной католиков с гугенотами. Даже любитель истории на уровне романов А. Дюма сразу скажет, что отнюдь не в Московском царстве в то время были хаос и неразбериха, и о действующей администрации (хоть квалифицированной, хоть неквалифицированной) французы даже не помышляли — короли пытались брать штурмом замки непокорных сеньоров. Или, может быть, «квалифицированной» была испанская администрация герцога Альбы в Нидерландах, которая привела к восстанию голландцев от власти Испанской короны? Это не просто отказ от исторических фактов. Это мировоззрение, сопоставляющее Россию не с реальным, а с абстрактным идеальным «Западом», не существовавшим в исторической действительности.

Похоже, что русское «западничество» изначально имело не международные, а внутриполитические корни. Российская аристократия восхищалась высокой правовой защищенностью британской аристократии. Средние слои интеллигенции и радикалы видели в европейских революциях пример для борьбы с политическим режимом. Не случайно, что русские западники так мало интересовались Германий, Австрией и немецкой культурой — эти страны не вписывались в схему их представлений о Западе. Культ абстрактного Запада разрабатывался, скорее, для решения внутренних, а не внешних проблем.

Окно в «Европу»

Русское «западничество» формировалось как идеология в мире «баланса сил». Можно было восхищаться абстрактным «Западом», но Россия не могла ему подчиниться ввиду отсутствия самого «Запада». На уровне конкретной политики сразу возникал вопрос: каким «Западом» должна стать Россия? Великобританией, Францией, Германией, Австрией или, быть может, США? Быть вместе с ними всеми (равно как и противостоять им всем вместе) Россия не могла, поскольку западные страны жестко боролись друг с другом. До конца Второй мировой войны «западник» был сторонником модернизации России по образцу той или иной европейской державы, но он вполне мог выступать за усиление России.

Петр Стегний, Александр Крамаренко:
Ложная альтернатива

Петр I (1689–1725) прорубал «окно в Европу» в период, когда она была разделена на два блока: 1) Франция, стремящаяся к гегемонии, и ее союзники; 2) антигегемонистский блок в лице Англии и Австрии. Вплоть до окончания Наполеоновских войн в 1815 г. Россия стабильно являлась (кроме периодов отдельных колебаний) членом антигегемонистского блока против Франции. В ХIX в. Россия сначала была одной из пяти держав-гарантов Венского порядка, а после Крымской войны — партнером Пруссии в ее противостоянии с Францией. В ХХ в. Россия вступила как партнер Великобритании и Франции против Германии. На «Западе» могли сколько угодно говорить о «русском варварстве», но на практике «западные державы» не смогли объединиться против России — их собственные внутренние противоречия были слишком велики.

Октябрьская революция 1917 г. нисколько не исключила Россию из системы внутриевропейских отношений. Напротив, СССР продолжал заключать альянсы с одними европейскими державами против других. Сначала в 1922 г. — Рапалльский договор с Германией против держав Антанты; затем в 1935 г. — союзный договор с Францией против Германии. В ходе Второй мировой войны СССР вновь пытался сначала договориться с Германией, затем выстраивал фактически «новую Антанту» с Великобританий и США. До середины ХХ в. Россия могла прорубать «окно в Европу», поскольку у нее была системная роль в этом сообществе. Она была нужна западным державам как союзник — критическая масса в борьбе одних европейских держав против других.

Показательна и эволюция взглядов российских большевиков. С момента прихода к власти в 1917 г. они выступали за партнерство с якобы революционной Германией против Антанты. Однако уже в начале 1930-х гг. советская дипломатия начинает искать сближения с Францией для совместного сдерживания Германии. А в 1942 г. Сталин без колебаний соглашается с рузвельтовской концепцией «четырех полицейских», предусматривавшей создание послевоенного мирового порядка с ведущей ролью Великобритании, СССР, США и Китая. Советский Союз до конца Второй мировой войны оставался таким же участником внутризападных альянсов, как и Российская империя.

Плакат, посвящённый плану Маршалла

Закрытие «окна в Европу»

Вторая половина 1940-х гг. закрыла для СССР возможность «Петровской парадигмы». Запад впервые в истории сформировался в единую систему на основе лидерства США. Американский «план Маршалла» и созданная на его основе Организация экономического сотрудничества и развития (ОЭСР) создало на Западе экономическое единство. Создание механизма НАТО обеспечило не только постоянное военное присутствие США в Европе, но и контроль Вашингтона над силовым потенциалом европейских стран. Создание «Группы семи» в 1975 г. позволило создать Западу и механизм общих политических консультаций по международным проблемам. Возник тот самый механизм «Семерка — НАТО», который подкрепляет принятие его участниками политических решений наличием общего военного механизма под управлением США.

Сама европейская интеграция была во многом американским проектом. Ее истоком стал «план Маршалла» 1947 г. Администрация Г. Трумэна поставила перед европейскими странами четкое условия для получения финансовой помощи: создание «Европейского экономического пространства» — создание ЕОУС в 1951 г. было, по сути, выполнением европейцами американских условий. Европейская интеграция реализовала американскую формулу «двойного сдерживания» — удерживать Германию внутри атлантической системы и СССР / Россию вне ее. Для США опасна не европейская интеграция, а ее распад, то есть ссора между союзниками по НАТО. Не случайно, что практически все страны ЕС являются одновременно и членами НАТО, то есть их силовые потенциалы находятся под контролем США.

Казалось бы, российским западникам можно торжествовать — возник тот самый единый либеральный «Запад», о котором мечтали их предшественники. Но исполнение желаний принесло, как обычно, разочарование. В объединенном Западе у России не оказалось системной роли. Быть союзником одних европейских стран в борьбе против других СССР больше не мог — европейские страны были членами единого военного блока. Быть гегемоном этого сообщества СССР тоже не мог — это место было прочно занято США. Быть державой «среднего ранга» СССР не мог — он обладал слишком большой территорией, слишком мощным военным и экономическим потенциалом. Американцам не хотелось видеть альтернативный центр силы внутри своей системы. И главное — СССР прочно занял место «общего врага», наличие которого обеспечивает единство Запада и его интеграционные процессы.

Поворот был настолько глубоким, что советская интеллигенция не сразу осознала его глубину. Виновницей отчуждения России от Запада считали коммунистическую идеологию. При этом оставалось не поясненным, почему сталинский СССР до конца Второй мировой войны спокойно заключал альянсы с одними западными странами против других. Даже в публикациях диссидентов (как внесистемных, так и системных) не звучал ключевой вопрос — а зачем единому «Западу» будет нужна некоммунистическая Россия? Как партнер для решения глобальных проблем? Но эти проблемы Запад вполне может решить за счёт самой России. Как партнер против Индии и Китая? Но их военные потенциалы остаются намного слабее российского и американского. Как партнер поднимающегося Европейского сообщества против США или наоборот? Но ни один из «кризисов доверия» не поставил НАТО на грань реального распада [7]. Европейские страны не ставили под сомнение необходимость американского присутствия в Европе даже в период Разрядки. Можно согласиться с российским политологом В. Цымбурским, который утверждал, что после Второй мировой войны Россия стала не просто опасна для Запада (таковой она казалась ему и в прошлом), а просто не нужна как внутрисистемный элемент.

Без внимания остался и другой важный момент. Создание единого «Запада» проводилось США через сокрушение всех европейских империй и их территориальную дезинтеграцию. «Общие ценности» ничуть не мешали американцам поддерживать, а зачастую и направлять распад Британской и Французской империй. Американская дипломатия до сих пор сохраняет часть ограничений суверенитета Германии, наложенных на нее после Второй мировой войны. Важнейшие из них — запрет на проведение референдумов по военно-политическим проблемам, запрет на требования вывода иностранных войск с немецкой территории и ограничения на развитие Бундесвера. Военно-промышленные комплексы Германии и Японии были не просто ликвидированы американцами после Второй мировой войны, но и не восстановлены до сих пор (даже в рамках общего противостояния СССР). Можно по-разному относиться к действиям американцев, но логика могла бы подсказать, что попытка вступления в это сообщество потребует от России территориальной дезинтеграции и, как минимум, одностороннего разоружения.

Распад СССР в 1991 г. не изменил системной роли новой России — сохранив советский ядерный потенциал, военно-промышленный комплекс, она оставалась единственной в мире страной, способной технически уничтожить США и вести с ними войну на базе обычных вооружений. Ни Китай, ни Индия такой способностью до сих пор не обладают. У России остается единственный альтернативный американскому полный спектр фундаментальных наук, позволяющий ей поддерживать сопоставимый с США силовой потенциал. Несмотря на все реверансы козыревской дипломатии, основу российско-американских отношений и в первой половине 1990-х годов составляло ядерное сдерживание. Такая страна по определению не может быть интегрирована в единое западное сообщество, основанное на американском преобладании. Ее появление там создало бы альтернативный силовой центр США, что разрушило бы всю систему внутризападных отношений.

Для России моментом истины стали два кризиса конца 1990-х гг., связанные с расширением НАТО на Восток (1997 г.) и операцией НАТО против Югославии (1999 г.). В середине 1990-х гг. в Москве на время сложилась уверенность, что партнерство с Францией и / или Германией позволит нейтрализовать гегемонию США в Европе. На практике и Берлин, и Париж поддержали Вашингтон, не проявив особого внимания к негативной позиции Москвы. Российская дипломатия тогда осознала, что ни Германия, ни Франция не будут всерьез ссориться с США ради России [8]. Зато американцы будут охотно использовать их в роли «доброго полицейского» для продавливания общей западной позиции на переговорах с Москвой.

Югославская операция НАТО покончила и с еще одним стереотипом. В первой половине 1990-х гг. среди российских международников приобрела популярность теория демократического мира. Согласно ей, либеральные демократии не воюют друг с другом. Хотя 100 лет назад преобладал другой взгляд — чем более демократичен режим, тем более он агрессивен. Но не воюют либеральные демократии друг с другом потому, что загнаны в общие военно-политические блоки под американским лидерством и проецируют свою естественную агрессивность на окружающий мир. В этой системе есть безусловный военный лидер, контролирующий силовые потенциалы остальных участников блока. Для России же в этой иерархической системе просто не остается системной роли.

Реформы ради слабости?

По-видимому, здесь и следует искать корни российской оппозиции «либерал — патриот». Современный российский либерализм предполагает подчинение России «либеральному сообществу», у которого есть свой лидер и свои правила. Западники прошлых веков могли выступать за перенесение в Россию французской модели без подчинения Франции, но современное «либеральное сообщество» во главе с США иерархично и требует принятия его условий как основы для вступления в него. Такой вариант возможен только при условии серьезного ущемления российских интересов.

Можно, конечно, привести пример Франции, которая была почти гегемоном Запада в XVIII в. Русская элита была культурно (а во многом и экономически) зависима от Парижа, хотя и продолжала противостоять французской гегемонии. Однако у Франции были внутризападные оппоненты — Великобритания и Австрия, — боровшиеся с французской гегемонией. Был альтернативный Франции Запад. Сегодня у США нет реальных оппонентов внутри западного мира, и России приходится иметь дело с единым сообществом на основе общих правил.

Среди современных российских либералов популярно сравнение опыта нашей страны со странами Восточной Европы — «удачного опыта» евроинтеграции первых (прежде всего — Польши) и «неудачного опыта» России. Однако при этом сравнивается несравнимое. Малые страны Восточной Европы имеют маленькие территории и не обладают силовым потенциалом, сопоставимым даже со странами Западной Европы. В Брюсселе они рассматривались как естественная сфера влияния ЕС. Надо ли говорить, что для страны с самой большой территорией мира и силовым потенциалом, сопоставимым с США, такой вариант невозможен.

Зато эти размышления приводят к интересному выводу — успешно интегрироваться в западное сообщество могут только малые страны. Опыт Германии и стран Восточной Европы показывает, что вступление России в Евроатлантику возможно только при выполнении ей четырех условий:

  • сокращение военного потенциала до безопасного для лидера (США) уровня;
  • полный отказ от любой внешнеполитической активности на территории бывшего СССР;
  • разукрупнение «естественных монополий»;
  • допуск западных институтов к отношениям между Москвой и российскими регионами.

Но развитие «европейских норм» в России будет означать ее постепенное движение в сторону конфедерации под внешним контролем. В странах ЕС давно сложилась система прямого представительства регионов на уровне европейских институтов. Они позволяют Брюсселю влиять на местные власти, сдерживая интересы государственных элит в интересах «европейской бюрократии». Российская Федерация включает в себя много национально-территориальных образований. Развитие местного самоуправления на основе инкорпорирования «европейских норм» будет означать сокращение полномочий федерального центра и, одновременно, появление представительства национальных республик на внешнем, внероссийском, уровне. Попытка такого вмешательства ЕС в чеченский конфликт уже предпринималась после вступления России в Совет Европы в 1996 г.

Именно в этом и заключается глубокое отличие современного русского западничества от западничества прошлых времен. Западничество Петра I и Екатерины II предполагало геополитическое наступление России. Современное российское западничество — сжатие ее территориального пространства и движение к дезинтеграции. Россия должна подчиниться нормам внешнего интегрированного «либерального сообщества», утратив, по-видимому, свой силовой потенциал и территориальную целостность. Западники прошлого выдвигали девиз «Потерпите, чтобы стать великими». Современные западники выдвигают другой девиз — «Потерпите, чтобы стать слабыми». Однако перспективы разоружения и территориальной дезинтеграции России не могут быть популярной идеологией.

***

Принадлежность России к Западу в прошлом предопределялась многополярной структурой самого Запада. Его объединение под эгидой США лишило Россию системной роли внутри данного сообщества. Поэтому «возвращение России в Европу» возможно только при условии распада единого Запада на серию враждебных друг другу центров. Тогда у России появится снова системная роль в Западном сообществе. Однако без выполнения этого условия российское западничество пока означает подчинение России «либеральному сообществу», что требует от нее невыполнимых и опасных для ее безопасности шагов.

1. Лучший анализ архетипов российских западников см.: Ахиезер А.С. Россия: критика исторического опыта (Социокультурная динамика России). Т. I – III. Москва: Издательство ФО СССР, 1991.

2. Эйдельман Н.Я. Мгновенье славы настает… Год 1789-й. Л.: Лениздат, 1989.

3. Октрорированная конституция была дарована австрийским императором Фердинандом I весной 1848 г. Однако после подавления Венгерского восстания император Франц-Иосиф заморозил ее своим указом от 31 декабря 1851 г. Действие конституции было восстановлено только по условиям соглашения австрийского двора с венгерской аристократией от 15 марта 1867 г., когда Австрийская империя стала двуединой монархией — Австро-Венгрией. Странно, что, наблюдая за этими событиями, российские либералы считали самодержавное правление специфически российской формой правления.

4. Smith S. C. British Imperialism 1750–1970. Cambridge University Press, 1998.

5. Алленов С. Г. «Консервативная революция» в Германии 1920-х – начала 1930-х годов (Проблемы интерпретации) // Полис. 2003. № 4. С. 94–107

6. Лебон, Густав. Психология социализма. Полный и точный пер. с фр. 5-го изд. с портр. авт. и предисл. его к рус. изд. / Густав Ле Бон. - 2-е изд. (9-я тыс.). - Санкт-Петербург : С. Будаевский, 1908.

7. Франция вышла в 1966 г. вышла только из военной организации НАТО, а не из НАТО в целом.

8. Примаков Е.М. Годы в большой политике. М.: Совершенно секретно, 1999. С. 263 – 302.


Оценить статью
(Голосов: 62, Рейтинг: 4.44)
 (62 голоса)
Поделиться статьей

Прошедший опрос

  1. Какие угрозы для окружающей среды, на ваш взгляд, являются наиболее важными для России сегодня? Отметьте не более трех пунктов
    Увеличение количества мусора  
     228 (66.67%)
    Вырубка лесов  
     214 (62.57%)
    Загрязнение воды  
     186 (54.39%)
    Загрязнение воздуха  
     153 (44.74%)
    Проблема захоронения ядерных отходов  
     106 (30.99%)
    Истощение полезных ископаемых  
     90 (26.32%)
    Глобальное потепление  
     83 (24.27%)
    Сокращение биоразнообразия  
     77 (22.51%)
    Звуковое загрязнение  
     25 (7.31%)
Бизнесу
Исследователям
Учащимся