«Прусские уроки» для России

Специфика современной ситуации требует от нашей страны разработки новой стратегии, в рамках которой страна с ограниченными ресурсами будет способна побеждать превосходящих ее противников. Такой опыт в военной науке существует. Это стратегическая культура Пруссии, а затем и Германии.

Сегодня фактор стратегического ядерного оружия (ЯО) снижает риск тотальной войны между великими державами. Однако это только повышает риск возникновения ограниченных войн, в которых одна из сторон будет стремиться навязать другой локальные войны с целью принуждения ее к ограниченному компромиссу.

При этом сугубо оборонительная стратегия тем более опасна для страны с ограниченными ресурсами, ибо она предполагает ведение опасной для нее войны на истощение. Поэтому сейчас перед Россией возник непростой вызов — строить военную (шире — внешнюю) политику не по Кутузову, а по Клаузевицу и Мольтке. Только такой вариант дает нам шанс на победу в начинающейся новой «холодной войне».

Высказанные в статье мнения отражают исключительно личный взгляд и исследовательскую позицию автора и могут не совпадать с точкой зрения НП РСМД.

Отгремевший праздничный салют Дня Победы всегда побуждает к размышлениям о будущих войнах. Новая волна конфронтации России с США, а фактически и странами Евросоюза, породила прогнозы о том, что нашей стране не справиться с новым витком гонки вооружений. (По логике — если с ней не справился СССР, имевший в своем распоряжении гораздо больше ресурсов, то у России тем более нет шансов ее выиграть). Такие прогнозы, в самом деле, тревожны, но только в случае, если Москва будет следовать советской стратегии времен «холодной войны». В ее основе лежали три постулата: 1) упор на преимущественно оборонительную внешнеполитическую стратегию; 2) согласие играть по существующим правилам международного взаимодействия; 3) выстраивание оборонной политики на базе американской методики: измерять военную мощь государства в объеме его военного бюджета и уровне экономического развития.

Специфика современной ситуации требует от нашей страны разработки иной стратегии, в рамках которой страна с ограниченными ресурсами будет способна побеждать превосходящих ее противников. Такой опыт в военной науке существует. Это стратегическая культура Пруссии, а затем и Германии. Последняя, обладая несопоставимо меньшими ресурсами, чем остальные державы Европы, одерживала в прошлом блестящие военные победы над ними. Фактически прусский опыт и есть тот самый «асимметричный ответ», который тщетно искала советская аналитика 1980-х годов в ответ на резкое усиление США гонки вооружений. Похоже, что сегодня нашей стране придется воспользоваться опытом побежденного во Второй мировой войне врага.

Почему Пруссия?

Сергей Марков:
Что будет, если Россия пойдет на компромисс с США?

В 1957 г. британский маршал ВВС Джон Слессор опубликовал интересную статью о том, что после Второй мировой войны СССР стал «реинкарнацией Германии» [1]. В нашей стране подобная оценка вызвала резко негативную реакцию, что было понятно в контексте недавно завершившейся Второй мировой войны. Однако в размышлениях Дж. Слессора, если отвлечься от эмоций, было немало верных наблюдений.

Во-первых, к СССР, по мнению маршала, перешла так называемая «центральная позиция» в международных отношениях. В Европе «центральную позицию» веками занимала Германия (точнее — Германские государства), что делало ее автоматическим участником почти любого европейского конфликта. Но с того момента, как международные отношения перестали быть только европейскими, а стали мировыми, место «центральной позиции» прочно закрепилось за СССР. Он стратегически оказался в центре между пятью крупными цивилизационными массивами: Европой, Ближним Востоком, Южной и Восточной Азией, Северной Америкой (со стороны Арктики и Дальнего Востока).

Во-вторых, по итогам Второй мировой войны СССР лишился главного ресурса предшествующих веков — пространственной неуязвимости. Если раньше СССР мог уничтожить любого агрессора за счет своих пространств, то в век «авиационной войны» он оказывается под угрозой воздушного удара сразу с четырех направлений (Европа, Арктика, Восточная Азия и Ближний Восток). Преимуществами «окраинной позиции» стали пользоваться теперь США, уязвимые для прямого воздушного удара со стороны СССР только через Арктику. В этом смысле результаты Второй мировой войны, как ни парадоксально, не увеличили, а уменьшили безопасность СССР.

В-третьих, после Второй мировой войны наша страна столкнулась с консолидацией Запада на антироссийской основе. До этого времени СССР жил в мире баланса сил — западные государства воевали друг с другом гораздо более жестко, чем с Россией. В случае любой войны кто-то из западных государств обязательно стал бы союзником СССР или, по крайней мере, сохранял бы нейтралитет. Теперь возник единый «Запад», основанный на системе американской гегемонии. Такой противник превосходил СССР по совокупности демографических и экономических ресурсов.

В-четвертых, после Второй мировой войны СССР столкнулся с проблемой «неравных возможностей». Прежде СССР мог проецировать силу на основную территорию почти всех своих противников. Теперь ключевая западная страна — США — оказывалась недосягаемой для проецирования силы со стороны СССР как по географическим, так и по стратегическим (отсутствия океанского флота и союзников в Западном полушарии) причинам. Зато США могли проецировать силу на Евразию за счёт наличия океанского флота, системы военных баз и союзников в Восточном полушарии. Для СССР театром военных действий (ТВД) теперь могли стать только пространства Европы и Азии, но не территория главного противника. Фактически, для СССР целью будущей войны становилось принуждение Запада к миру, но не его ликвидация как политического субъекта. Показательно, что сценарии советских военных учений предусматривали наступление до Рейна или до Ла-Манша, но не до Вашингтона.

Для России по сравнению с поздним СССР стратегическая ситуация ухудшилась. Потенциальные ТВД теперь переместились в непосредственную близость от российских границ — на территорию бывшего СССР. Мобилизационные и экономические возможности России также ниже, чем у СССР 1970-х годов. Возможности противников РФ возросли за счёт появления у них территориальных плацдармов в Восточной Европе и Закавказье. Поэтому асимметричная (то есть, прусская) стратегия победы более слабого над более сильным становится теперь важнейшим компонентом российского успеха.

Клаузевиц против гонки вооружений

Карл фон Клаузевиц

Основателем прусской военной стратегии считается Карл фон Клаузевиц (1780–1831). Анализируя военную историю, он выделил два типа военной стратегии для достижения победы: 1) стратегия измора — истощение противника длительными военными действиями без решающих столкновений; 2) стратегия сокрушения — нанесение оппоненту быстрого нокаутирующего удара. В первом случае количественные факторы (вроде объема военного бюджета и количества вооружений) действительно играют решающую роль. Во втором эту роль играет фактор времени. «Эта быстрота способна в зародыше уничтожить многие из мер, которые могли бы быть приняты неприятелем, и дать нам возможность завладеть общественным мнением. Внезапность играет несравненно более важную роль в стратегии, чем в тактике», — писал Клаузевиц [2].

Выводы Клаузевица позволяют сформулировать военно-политические задачи для страны с ограниченными ресурсами. Ее задача — стремительно реализовать стратегию сокрушения, не позволяя более сильному противнику превратить войну в затяжную. Для этого необходимо нанести более сильному противнику поражение до того, как он успеет развернуть свои вооружённые силы, то есть, максимально сконцентрировать военную мощь на указанном направлении. После этого стране с ограниченными ресурсами необходимо в кратчайшие сроки найти политическое решение конфликта — или ликвидировать противника как политический субъект, или навязать ему свои условия.

Стратегия Клаузевица отодвигает те правила военно-политического соперничества, которые установились в годы «холодной войны». Наличие у противника большого военного бюджета нивелируется тремя мерами.

1. Нанесение превентивного удара, уничтожающего большую часть вооруженных сил противника до начала их развертывания. (Отсюда выросла знаменитая ирония другого немецкого стратега — Г. фон Мольтке-старшего — «Не все ли равно, новое у врага оружие или старое, если его солдаты не успеют до него добежать?»). Именно превентивный удар позволяет выправить опасное соотношение сил или ликвидировать потенциально опасный плацдарм агрессии.

2. Максимально быстрый разгром вооруженных сил противника. В этом смысле Клаузевиц стал основателем блицкрига (от нем. Blitz — молния и Krieg — война) — теории ведения скоротечной войны до того, как противник сумеет мобилизовать и развернуть свои основные военные силы. Клаузевиц советовал при этом пересмотреть свое отношение к тому, что мы называем «мягкой силой» (хотя в то время такого понятия не было). Богатое ресурсами государство может позволить себе рассуждать о том, пострадает ли его репутация. Для государства, бедного ресурсами, такие колебания недопустимы — на кону стоит его существование. Если принято решение нанести превентивный удар — значит, он должен быть нанесен четко, в срок и без колебаний.

3. Принуждение к миру. Более слабое государство может, по мнению Клаузевица, реализовывать серию локальных силовых акций на приграничных территориях. Теоретически, более сильные державы могут разбить его в большой войне. Но захотят ли они реально воевать на второстепенном ТВД или предпочтут пойти на компромисс? (Как, например, на финальном этапе Северной войны 1719 -1720 гг. Великобритания не стала реально мешать победам России над Швецией, хотя и ввела флот в Балтийское море). Здесь, по мнению Клаузевица, ключевую роль играет психологический фактор. Более слабому государству следует демонстрировать свою готовность воевать, идти на серьезные потери, а не готовность уступать и торговаться — все вздохнут с облегчением, когда оно уступит хоть что-то.

Для более слабого государства формула о взаимосвязи войны и политики имеет, таким образом, более критическое значение, чем для более сильного. Его военные акции должны быть внезапными, быстрыми, сокрушительными и обязательно ведущими к скорому политическому урегулированию. «Игра должна быть сделана до того, как другие игроки поймут, что они проиграли». Иначе говоря, дипломаты более слабого государства должны действовать только в тесном взаимодействии с военными.

Рекомендации Клаузевица переворачивают уравнение гонки вооружений. Высокотехнологичные и дорогостоящие образцы вооружений хороши в одном случае — если противник будет создавать их аналоги без использования на поле боя. Тогда более слабая в финансовом отношении сторона быстрее разорится. Если же мы имеем дело с противником, который может нанести превентивный удар, то дорогостоящее и уничтоженное оружие — разорение для сильного. Теперь более сильная сторона будет стремиться не делать оружие слишком дорогим, потому что его гибель будет катастрофой для национального бюджета. А это прямая выгода для государства с ограниченными ресурсами, делающего ставку на наступательную стратегию.

Так, например, в последние пять лет среди военных экспертов стало поветрием сопоставлять тактико-технические характеристики новейших американских и российских боевых самолетов. Авторы подобных расчетов словно не замечают, что воспринимают будущую гипотетическую войну как подобие Первой мировой войны. Ей должен предшествовать политический кризис, после которого стороны начнут вводить в действие свои ВВС и вести воздушные бои, в которых скажется техническое превосходство одной из стороны. Но это не единственный сценарий конфликта. Противники могут действовать, например, по модели Второй мировой войны, когда одна из сторон наносит внезапный удар по аэродромам противника и подавляет его авиацию до ее подъема в воздух. В такой ситуации превосходство одной из сторон по тактико-техническим характеристикам будет несущественным — ее ВВС будут уничтожены до того, как вступят в бой.

От блицкрига к «реализуемому превосходству»

Продолжателем Клаузевица стал его ученик, выдающийся немецкий стратег Хельмут фон Мольтке-старший (1800–1891). Именно он выступал беспощадными критиком популярной ныне методики измерения военной мощи государства объемом его военного бюджета, включая паритет покупательной способности. Более значимым было, по мнению Мольтке, использование стратегии «реализуемого превосходства» (Realisierbare überlegenheit) [3]. Она предполагает нанесение быстрого поражения более сильному противнику в его уязвимой точке с последующим его принуждением к выгодному миру.

Для достижения победы, учил Мольтке, важно не просто превосходить противника в целом, а превосходить его в нужное время и в нужном месте. И, более того, нужно суметь воспользоваться своим превосходством, иметь для этого политическую волю и верный расчет политической конъюнктуры. Эти факторы не рассчитываются математическими методиками; скорее их выявление и реализация могут произойти только с помощью методик гуманитарных наук. (Не случайно, что сам Мольтке был талантливым и публикующимся поэтом, то есть гуманитарием). Этот опыт был успешно реализован Мольтке в войнах Пруссии с Данией (1864), Австрией (1866) и Францией (1870).

Теорию «реализуемого превосходства» Х. фон Мольтке вывел под влиянием Крымской войны (1853–1856). Причиной неудач русский армии в западном Крыму стало, по его мнению, не мнимое техническое превосходство союзников — пресловутые штуцеры (нарезные ружья) нивелируются в условиях позиционной войны. Россия выбрала, как полагает Мольтке, неверную концепцию ведения войны. При императоре Николае I (1825–1855) в Зимнем дворце считали, что в результате европейских революций к власти придет «новый Наполеон», с которым придется воевать на территории центральной Европы — в Пруссии или Австрии. В итоге воевать силами второстепенной армии действительно пришлось с «новым Наполеоном», но на побережье Черного моря, где коммуникации были слабыми. Россия сосредоточила в Крыму менее 20% своих вооруженных сил. Основные и лучшие силы русской армии (включая оснащенные «штуцерами») стояли на западной границе, готовясь отразить возможное нападение Австрии, Швеции, и, возможно, Пруссии. Союзники, напротив, реализовали свое превосходство в «морской мощи», поддерживая действия десантов корабельной артиллерией.

О. Бисмарк и Х. Мольтке Старший при Кёниггреце, 3 июля 1866 г

Мольтке извлек урок из Крымской войны. При планировании войны 1866 г. его тактика предполагала быстрый разгром противников поодиночке. В июне 1866 г. Пруссия оккупировала принадлежавшую Австрии Голштинию и территории австрийских союзников — Саксонии, Ганновера и Гессена. Только после этого 21 июня 1866 г. Пруссия объявила войну Австрии и выдвинула войска в Богемию. Австрийские войска попытались задержать наступление противника, но были отброшены к Садове или Кениггрецу (ныне город в Чехии). 3 июля 1866 г. при Садове состоялось генеральное сражение, в котором 224 тыс. прусская армия нанесла поражение 214 тыс. австрийской армии — до того, как Австрия успела провести полную мобилизацию. Итогом войны стал Пражский мир 23 августа 1866 года, согласно которому Австрия была удалена из «Германского мира». А потенциальный союзник Австрии — Франция — не успел даже принять решения о вмешательстве в войну, когда она была уже закончена.

Кампания 1866 г. показывает насколько опасно «реализуемое превосходство». Что, собственно, мог сделать французский император Наполеон III в июле 1866 г., даже если бы очень захотел вмешаться? Объявить войну Пруссии? Но это означало бы, скорее всего, войну со всеми германскими государствами при неясном поведении России. Идти на помощь французам было некому — австрийская армия уже не существовала как боеспособная единица. Собрать антипрусскую коалицию было не из кого — Россия и Италия были партнером Берлина, Великобритания скована «большой игрой» с Россией в Центральной Азии. А ведь бюджет Пруссии сильно уступал по объемам бюджета бюджетам Австрии и Франции. Просто они оказались бессильны и не нужны.

Еще ярче стратегия «реализуемого превосходства» проявилась в ходе франко-прусской войны 1870 года. К началу войны Франция могла выставить 500 тыс. кадровую армию, Пруссия и германские государства — 400 тыс. Французская армия была оснащена винтовкой Шасспо (модель 1866 г) — технически более совершенной, чем немецкая винтовка Дрейзе (модель 1849 г.). На вооружении французской армии находились 25-ствольные митральезы (картечницы) — предшественницы пулемётов, аналогов которых не было у Пруссии. Франция имела второй в мире по технической оснащенности военно-морской флот, в то время как флот Пруссии мог выполнять только функции береговой охраны. Казалось бы, Пруссию может ожидать повторение Крымской войны.

Но план Х. фон Мольтке опирался на стратегию блицкрига — нейтрализации превосходства противника в ресурсах; а это означало быструю мобилизацию, перенесение военных действий на территорию Франции (в Эльзас и Лотарингию) и разгром главных сил противника в генеральном сражении 4]. Прусский план оказался более успешным — 2 сентября 1870 г. прусские войска нанесли поражение 1-й армии в сражении при Седане, вместе с которой сдался император Наполеон III. Франко-прусская война завершилась через пять с половиной месяцев провозглашением Германской империи в Версальском дворце и потерей Францией Эльзаса и восточной Лотарингии. Франция не смогла воспользоваться ни лучшим оружием, ни мощным военно-морским флотом.

По мнению Мольтке, подавляющее количественное превосходство одной из сторон не означает ничего, если противник не может им воспользоваться. Накануне Русско-японской войны Россия в 1,5–2 раза превосходила Японию по численности армии и флота. Однако в рамках концепции «реализуемого превосходства» количественное преобладание России сводилось к нулю. Русские силы на Дальнем Востоке насчитывали около 75 тыс. человек из вспомогательных войск. Неготовность Кругобайкальской железнодорожной ветки и одноколейное движение по Транссибу не могли позволить русским сосредоточить на Маньчжурском театре больше 150–200 тыс. человек в приемлемые сроки. Дислокация русского тихоокеанского флота не позволяла сразу же ввести его в действие. Большая часть кораблей (прежде всего — броненосцев) находилась на внешнем рейде Порт-Артура, часть крейсеров — во Владивостоке. В результате Япония получала возможность наносить поражение русской армии и флоту по частям, а Россия не могла получить реальное превосходство на дальневосточном ТВД.

Для концепции реализуемого превосходства показательна суть реформ Мольтке. Они подразделялись на два компонента: военный и политический. Первый предусматривал облегчение системы мобилизации и развитие железнодорожных коммуникаций, то есть, создания возможностей для очень быстрой переброски армий на ТВД. Второй предполагал внедрение в школы систему патриотического воспитания. Как утверждал Х. фон Мольтке, для использования реализуемого превосходства необходимо особое качество политических элит, готовых воспользоваться данной стратегией. Ведущую роль в их мировоззрении должны играть способность к решительным и нестандартным действиям, определенная доля правового цинизма, наличие серьезных политических амбиций. Стратегия «реализуемого превосходства» требует и определенного национального мировоззрения, которое готово, например, принять решительные действия как нормальное состояние международных отношений и заплатить за это определенную цену.

Мольтке нашел весьма оригинальный рецепт подготовки подобной элиты. «Побольше детям Древней Греции!» — гласил его остроумный ответ. За этим стоял глубокий смысл. Истрия Древней Греции — это способность маленьких стран наносить поражение намного превосходящим их по размерам и ресурсной базе империям. Уверенность эллинов в своем превосходстве над «варварами» и их огромными ресурсами также импонировала Мольтке. Поэтому пример эллинов вдохновлял прусских стратегов XIX в. находить нестандартные решения по разгрому превосходящих по совокупности ресурсов противников.

Как бороться с коалицией?

wikipedia.org, CC BY-SA 4.0
Генерал-фельдмаршал Альфред фон Шлиффен

Третий классик прусской военной науки — генерал-фельдмаршал Альфред фон Шлиффен (1833–1911) менее знаменит, чем два его предшественника. Оно и понятно — если по Клаузевицу учились стратеги всех стран, Мольтке блестяще выиграл три войны, то о Шлиффене мы помним только провал его знаменитого плана в 1914 году. Всем известный факт, что по «плану Шлиффена» Германия должна была сначала быстро разбить Францию, затем Россию, но наступление русской армии в Восточной Пруссии (знаменитый «август 1914 г.») сорвало этот план. Между тем, работы Шлиффена [6] поднимают немало проблем, которые чрезвычайно интересны и актуальны в современном мире.

Прежде всего, это стратегия «дешевой победы». Шлиффен одним из первых указал, что в условиях индустриального общества война становится невероятно дорогой по себестоимости. Еще более опасна она для стран, которые зависят от внешних ресурсов: как полезных ископаемых, так и финансовых потоков. В условиях взаимозависимости государства не могут позволить себе проведение длительных военных кампаний. Поэтому Шлиффен утверждал, что в современном мире война может быть только короткой — не из любви к «стратегии сокрушения» по Клаузевицу, а для того, чтобы успеть нанести поражение противнику до того, как война станет неподъемной для государственного бюджета. Последующие поколения немецких стратегов пренебрегли рекомендациями Шлиффена, что стало для Германии катастрофой.

Ответ Шлиффена оказался оригинальным. Он фактически предложил перевернуть традиционное соотношение между понятиями «война» и «кризис». До начала XX в. политический кризис чаще всего рождал войну — сначала шло нарастание трудностей̆ во взаимоотношениях двух или нескольких стран, затем стороны обменивались угрожающими дипломатическими заявлениями и только затем прибегали к применению силы. В такой модели дипломатический кризис порождал военный конфликт. Шлиффен предложил обратную схему — быстрая силовая акция, которая влечет за собой дипломатический кризис. Возникает новая схема, когда одна держава с помощью быстрого применения силы создает ситуацию политического кризиса, ставя остальные державы перед свершившимся фактом. Возможно, именно этим и объясняется фактическое отмирание института формального объявления войны в ХХ веке.

Но, как утверждал Шлиффен, подобный удар должен быть нокаутирующим для противника или приводить к быстрому политическому решению. Плохой вариант — оставить противника недобитым и предоставить ему время на обращение к внешней помощи. В этом случае более сильные державы сумеют использовать возникшую паузу для организации контрмер, включая блокаду более бедной ресурсами державы. Поэтому более слабая держава оказывается на развилке. Она должна или ликвидировать свой объект применения силы до вмешательства в процесс других великих держав, или добиться скорейшего подписания мирного соглашения на своих условиях. Проецируя на современный мир, можем предположить — Шлиффен высоко оценил бы действия России в период «крымского кризиса» в марте 2014 года, но критиковал бы действия Москвы в начале кризиса на юго-востоке Украины в апреле–мае 2014 года.

Шлиффен предложил и свою антикоалиционную стратегию. В случае борьбы с большой коалицией прусский стратег рекомендовал последовательно выводить из строя противников. Целью нанесения максимально мощного удара должно быть самое слабое звено коалиции. Для этого политические аналитики должны правильно выявить самое слабое звено, а военные — вывести его из войны даже ценой временных неудач на других фронтах. Зато кошмаром Шлиффене были метания между несколькими фронтами, когда ни один из противников, несмотря на локальные победы, не выводится из войны.

Рецепт Шлиффена по борьбе с большой коалицией состоял из трех компонентов: 1) максимальная координация действий со своими союзниками; 2) выявление самого слабого звена коалиции; 3) максимальная концентрация против него всей мощи. Здесь высокую роль снова должно было играть взаимодействие политических и военных методов. Помимо успешных силовых акций, более слабому государству следовало бы, по мнению Шлиффена, навязать гражданские беспорядки и политический кризис. Выход из войны участникам коалиции можно также предложить на максимально благоприятных для них условиях, а главные приобретения получить позднее за счет главного врага.

Любопытно, что на протяжении всей «холодной войны» американские эксперты волновались, что СССР использует какой-либо вариант антикоалиционной стратегии Шлиффена. Тревоги у американских экспертов вызывала и система отношений в рамках НАТО [6]. Формально 5-я статья Вашингтонского договора 1949 г. предполагала обязательную взаимопомощь всех членов альянса в случае военной агрессии. Однако у НАТО как военно-политического блока было как минимум три слабости. Соединенные Штаты были отделены от своих европейских союзников Атлантическим океаном, что затрудняло процесс переброски американских войск в Европу. 5-я статья Вашингтонского договора не могла быть реализована в рекордно короткие сроки — требовалось время на введение ее в действие и согласование оборонных мероприятий в рамках альянса. После выхода Франции из военной организации НАТО в 1966 г. лидеры США опасались, что в будущей европейской войне Париж останется нейтральным. Поэтому американские эксперты 1970-х и 1980-х годов были обеспокоены тем, что СССР быстро нанесет поражение силам НАТО на территории ФРГ и стран Бенилюкса, чем поставит их перед сложным выбором — переход к ядерной эскалации или заключение невыгодного мира.

Неизбежные риски

military.wikia.com

Автор, разумеется, предвидит вопрос: «Почему же в таком случае прусская стратегия привела Германию к национальной катастрофе в 1945 году?». Но в том-то и заключается каверзность этой истории, что привела ее к катастрофе не прусская стратегия, а отказ от прусской стратегии.

Для классиков прусской мысли катастрофой была ситуация войны на два фронта. Эта стратегия была особенно опасной в случае борьбы с противниками, молниеносная война против которых невозможна по географическим причинам — Великобритании и России. Классики прусской мысли последовательно выступали за естественный для них консервативный союз с Россией против Великобритании и Франции. Не случайно, что и Клаузевиц, и Мольтке-старший, и Шлиффен были кавалерами русских орденов. Иной точки зрения придерживался давний оппонент Шлиффена — генерал-фельдмаршал Альфред фон Вальдерзее (1832–1904), выступавший за союз с Великобританией против России. Император Вильгельм II выбрал худший, с точки зрения Германии, вариант — конфликт и с Великобританий, и с Россией. Это означало вступление в войну без «реализуемого превосходства».

С началом Первой мировой войны Германия отказалась от спасительной для нее антикоалиционной стратегии Шлиффена. Его план заключался в выведении из войны Франции даже ценой временной потери Восточной Пруссии. Вместо этого германское командование в августе 1914 г. стало одновременно и наступать на Францию, и оборонять Восточную Пруссию, на что предсказуемо не хватило сил. В результате, Германия увязла в затяжной войне на два фронта, которая всегда опасна для страны с ограниченными ресурсами.

Подобную ошибку германское руководство совершило и на завершающем этапе Первой мировой войны. Ее подробно проанализировал фельдмаршал Эрих фон Людендорф (1865–1937). Выход из войны России в марте 1918 г. открывал, по его мнению, путь к развалу Антанты. Германия увязла в войне на Западном фронте вместо того, чтобы продолжать верную стратегию — последовательно выбивать из войны самые слабые звенья коалиции. Ключом к успеху, по мнению Людендорфа, был бы вывод из войны Италии, а затем — Греции. В этом случае Германия обезопасила бы ключевого союзника — Австро-Венгрию — и уберегла бы от удара коалицию Центральных держав. Отказ от южной стратегии в пользу западной привел к тому, что страны Антанты последовательно вывели из войны всех немецких союзников. Антанта фактически применила принцип антикоалицинной стратегии Шлиффена против самой Германии.

Интересно, что, по мнению классика британской стратегической мысли Б. Лиддель-Гардта, подобную ошибку державы «Оси» совершили и во Второй мировой войне. Одной из причин их поражения Лиддель-Гардт считает отсутствие координации между союзниками — в отличие от Антигитлеровской коалиции. Между тем, в 1942 г. Германия и Япония могли реализовать опасный сценарий — вывод из войны Великобритании за счет координированного удара по Мальте, Суэцу, Австралии и Новой Зеландии. Вместо этого Германия увязла в самостоятельной войне с СССР, а Япония — в морской войне против США. Зато союзники в 1943–1944 гг. вновь реализовали принцип последовательного вывода из войны всех немецких союзников.

Столь же роковым было решение Германии отказаться от принципа концентрации сил по Клаузевицу. Речь идет не только о многократно обсуждавшемся самоубийственном решении Берлина начать войну с СССР, не завершив войну с Великобританией. Берлин ни разу не прозондировал возможность начать мирные переговоры в период своих успехов, а если и начинал (как миссия Гесса в Лондон), то не завершал их. Рекомендации прусских классиков учитывались при проведении отдельных операций, но общего плана войны, по сути, не было. А это было грубым нарушением формулы Клаузевица о соотношении войны и политики.

Иначе говоря, прусская стратегия хороша там, где держава последовательно реализует три ее компонента: 1) нанесение нокаутирующего удара; 2) последовательное выбивание самого слабого звена коалиции; 3) предотвращение распыления сил на нескольких фронтах.

Метания и колебания приводят к провалу спасительной для слабого государства стратегии.

***

Иван Тимофеев:
Остаться в деле, исчезнуть с радаров: стелс-альтернатива для российской внешней политики

Актуальна ли прусская концепция «реализуемого превосходства» в ядерную эпоху? Безусловно, да. Возможно, даже больше, чем в доядерный период. Фактор стратегического ядерного оружия (ЯО) снижает риск тотальной войны между великими державами. Однако это только повышает риск возникновения ограниченных войн, в которых одна из сторон будет стремиться навязать другой локальные войны с целью принуждения ее к ограниченному компромиссу. В такой ситуации повышается значимость быстрых беспроигрышных акций, которые способны нанести противнику поражение, ликвидировав его превосходство в оснащенности ресурсами.

В 1970-х годах в рамках празднования тридцатилетия Победы в Великой Отечественной войне на страницах журнала «Военная мысль» развернулась полноценная дискуссия о применимости стратегии Клаузевица к современной эпохе. Победили сторонники направления, которое можно назвать «оборонной достаточностью». Позднее, при М.С. Горбачеве (1985–1991), эта теория легла в основу военной доктрины СССР [7]. Теория предполагала концептуальную опору на сугубо оборонительную стратегию, что предусматривало строгое приведение вооруженных сил в пропорции к военному бюджету и упор на поиск дипломатического компромисса с потенциальными противниками.

Минувшие четверть века доказали, однако, порок стратегии «оборонной достаточности». Она фактически отдает инициативу противнику, оставляя за Россией возможность только реагировать на его акции [8]. Кроме того, она упирается в парадокс, выведенный Мольтке — любая оборона будет рано или поздно взломана, если она не перерастет в наступление. Сугубо оборонительная стратегия тем более опасна для страны с ограниченными ресурсами, ибо она предполагает ведение опасной для нее войны на истощение. Поэтому сейчас перед Россией возник непростой вызов — строить военную (шире — внешнюю) политику не по Кутузову, а по Клаузевицу и Мольтке. Только такой вариант дает нам шанс на победу в начинающейся новой «холодной войне»

Высказанные в статье мнения отражают исключительно личный взгляд и исследовательскую позицию автора и могут не совпадать с точкой зрения НП РСМД.

1. Slessor, Sir John (The Great Deterrent. London: Cassell, 1957.

2. Клаузевиц К. О войне. — М.: Госвоениздат, 1934.; переиздание: М.: Эксмо, 2007.

3. Мольтке. Военные поучения. М.: Госвоениздат, 1938.

4. Мольтке Г. История германо-французской войны 1870–1871 гг. — М.: Воениздат, 1937.

5. Шлиффен А. фон. Канны. М.: Воениздат, 1938.

6. Amme C.H. NATO Strategy and Nuclear Defense. New York: Greenwood Press, 1988.

7. Детали см.: Кокошин А.А. Армия и политика. Советская военно-политическая и военно-историческая мысль, 1918 – 1991 годы М.: Международные отношения, 1995.

8. Критику автором концепции «оборонной достаточности» см.: Фененко А.В, Современная международная безопасность: Ядерный фактор. М.: Аспект-пресс, 2013. С. 311 – 312.